- Знаешь, – доверительно произнёс юный Принц Ночи, – тебе почти удалось напугать меня в тот раз. Я и понятия не имел, на что способен старлинг, дитя звёзд. Но вот незадача… терпеть не могу тех, кто имеет наглость быть сильнее меня, смекаешь? И ты здесь как раз за тем, чтобы раз и навсегда уяснить простую истину – Натан Лута Сольвейг единственный, кто заслуживает титула Величайшего Повелителя Галактики!

- Какой забавный мальчик, – сухо хмыкнул Тимо. – Не забудь, что чем выше взбираешься, тем больнее падать.

- И ты являешься ярким примером такого головокружительного падения, – весело рассмеялся вампир, – И кстати, почему ты смеешь стоять в моём присутствии? Разве тебе не объяснили правила этикета?

- Извини, но ты занял моё кресло.

Багровая краска гнева бросилась в лицо Натана, он в раздражении сжал хрупкую ножку бокала, раздавив её. Брызнули осколки, в воздухе разлился аромат летнего полдня и спелых ягод, а Владыка Эргона уже стоял на ногах, вперившись страшным, бешеным взглядом в по-прежнему невозмутимого пленника. Тимо с олимпийским спокойствием повёл плечами, странным образом превратив этот доступный ему, связанному зачарованными оковами, жест в демонстрацию великосветской скуки.

- На колени! – Прокаркал окончательно взбешённый Натан, а когда бывший Император не покорился, кивнул телохранителям. Сильные и меткие удары под колени вынудили Тимо рухнуть на пол, сморщившись от боли. Александр Аракс открыл рот, чтобы что-то сказать, но встретился взглядом с Владыкой и аккуратно сомкнул губы, поджав их в брезгливой гримасе. Он примерно представлял, что последует дальше и не собирался принимать в этом никакого участия. Обычно Натан предпочитал, чтобы у его «забав» были зрители, любил видеть их реакцию, слышать приглушённые возгласы отвращения… но на сей раз он внезапно изменил своим привычкам, рявкнув:

- Все вышли вон!

Телохранители исполнительно и быстро покинули комнату, Аракс задержался на пороге, наблюдая за тем, как Владыка Натан выбирает из осколков бокала самый прочный и острый. В мозгу медиума, словно кадры немого кино, пронеслись тысячи вариантов садистских приёмчиков из арсенала Принца Ночи. Помимо воли содрогнувшись, секретарь поспешил закрыть дверь с другой стороны, мечтая о том, чтобы всё закончилось быстро.

- Думаешь, твоё остроумие поможет тебе? – Натан сильным пинком перевернул жертву на спину и оседлал грудь Императора, заставив того болезненно выгнуться – заломленные за спину руки едва не выворачивало из суставов, в поясницу врезались наручники, а шею сдавил проклятый ошейник. Юноша склонился почти к самому лицу Тимо, зловеще прошипев: – Наверное, всё ещё считаешь себя неуязвимым, непобедимым и могущественным, способным перекраивать реальность по своему замыслу? Спешу тебя расстроить, Лайтонен. Отныне ты – моя вещь. И я буду играть с тобой столько, сколько потребуется, чтобы до тебя дошло, какое ты ничтожество. Ибо никогда я не прощу тех, кто смеётся надо мной!

- Наверное, ты считаешь, наивное дитя, что причиняя боль тем самым покоряешь? – Бледные, тонкие губы Тимо изогнулись в насмешливой, немного грустной улыбке. – Ограниченность фантазии есть признак скудоумия, знаешь ли. Не всё в мире сводится к физическим страданиям, а многие из их тонкостей и оттенков мне давно уже известны, так что рискую предположить, что отнюдь не все из твоих пыток произведут должный эффект.

- Но что мешает мне попробовать? – Вкрадчиво шепнул Натан, плотоядно облизнувшись. В жесте, исполненном удивительной нежности, он провёл по щеке пленника осколком бокала, зачарованно наблюдая, как вспухает кровью свежий разрез, как тонкое стекло, ломаясь, остаётся в ране крошечными кристаллами, язвя ещё больше. Но в сапфировом взгляде ничего не дрогнуло: ни тени страха или гнева. Полнейшее равнодушие.

- Твоя красота… я доведу её до совершенства. Заставлю понять, как прекрасен мир, окрашенный в алый! Вместе мы сотворим подлинный шедевр, – страстно шептал юный Владыка, едва касаясь губ Императора в преддверии поцелуя. – Болью тоже можно наслаждаться – видеть её вкус и почувствовать на языке цвет, ослепительно багровый…

Тимо захрипел, чувствуя, как впивается стекло в ямочку между ключиц, как царапает кости, будто Натан задался целью вывести свой автограф на каждой из них. Но вдруг вампир удивлённо вскрикнул, пригладив кончиками пальцев почти затянувшуюся рану, нанесённую самой первой. Розовая сукровица словно выдавливала из тела Тимо мельчайшую стеклянную крошку, стремительно заживляя разорванные ткани.

- О-о-о… – сладострастно протянул Натан, – так вот оно – совершенное тело, созданное тандемом двух гениальных Инженеров Галактики! Почти мгновенная регенерация! Но за неё придётся чем-то расплатиться, не так ли? Что это, Тимо? Из каких резервов твой организм берёт необходимую энергию?

- Усиление природных способностей и только.

- Я тебе не верю, – Натан чуть слышно хихикнул. В его серых глазах плясали огоньки безумия. – Однако, у нас есть бесконечность для того, чтобы найти все пределы твоей выносливости, а начнём мы прямо сейчас.

Александр Аракс стоял за дверью, прижавшись к прохладной поверхности пылающим лбом. Изумрудные глаза за стёклами очков лихорадочно блестели, выдавая глубокую внутреннюю борьбу, но, в конце концов, здравый смысл повалил ревность на обе лопатки и секретарь не свойственной ему твёрдой, уверенной походкой направился вглубь замка, в святая святых старинного родового гнезда многих поколений эргонских Владык – в библиотеку. У него было много работы, а песок в клепсидре свободно шуршал, перетекая из колбы в колбу лишь до тех пор, пока Тимо Лайтонен сдерживал животную ярость Натана, отвлекая юного вампира от вещей, гораздо более значимых для судьбы Эргона, чем истязание беспомощного, потерявшего всё, чем владел, врага.

+++

Запись была не очень хорошей из-за проливного дождя, то и дело заливающего камеры, парившие над площадью Ста Императоров всё то время, пока медленно движущаяся процессия пересекала огромный плац. На гравитационной платформе покоилась чёрная металлическая капсула, до краёв наполненная белоснежными цветами, почти скрывающими того, кто в ней лежал. Пожалуй, никогда в жизни Тимо Лайтонен не позволял себе выглядеть настолько пафосно! Чёрный камзол его был расшит золотой и серебряной нитью, в каждой петельке затейливой вышивки сверкал драгоценный камень. Шёлковую ленту, перекинутую через плечо почившего Императора, было не видно из-за сверкания многочисленных орденов, усыпанных самоцветами. Тщательно уложенные волосы намокли и потемнели от дождя, прозрачные капли, словно слёзы, стекали по его безупречно красивому лицу, блестели на бескровных губах…

Люди, шедшие за платформой, тоже могли бы привлечь внимание: вышагивающий горделивой походкой Энрике не обращал внимания на досадную помеху в виде дождя – его защищал от непогоды шикарный кожаный плащ, скреплённый у горла брошью, изображающей родовой герб – Феникса. Он не выглядел раздавленным горем от внезапной, овеянной ореолом таинственности, смерти отца, скорее, лорд Бришелла производил впечатление человека, вполне довольного жизнью и намеренного, несмотря на объявленный траур, наслаждаться всеми доступными благами. Следом шла принцесса Илла, не выпускающая из рук белоснежный платок, время от времени прикладывающая его к распухшим, покрасневшим глазам. В отличие от старшего брата, чья причёска и костюм были безупречны, одежды принцессы носили следы поспешных сборов – вероятно, у доброй, отзывчивой и жизнелюбивой женщины просто не оказалось в гардеробе унылого траурного платья. Золотые волоски, выбившись из причёски, липли ко лбу и щекам Иллы, она выглядела одинокой, растерянной и несчастной.

Фабио больше ничем не напоминал того блестящего лощёного красавца, каким запомнили его гости, побывавшие на балу в маноре Сиятельного. Угасло его серебристое сияние, померкло, словно подёрнутое серой поволокой тяжких раздумий. Он шёл, понурившись, опустив плечи, а на лице его лежала печать горестных сожалений. Возможно, именно сейчас, лишившись привычной, даже навязчивой опеки со стороны отца, Лестер Турио чувствовал себя брошенной в водоворот щепкой, которую неумолимо затягивало на дно. В аквамариновых глазах больше не было легкомысленности и юношеской уверенности – всё вокруг стало слишком зыбким, ненадёжным, совсем как настроение нового Императора, переменчивое, словно ветер. Императора–братоубийцы, по чьему приказу оборвалась жизнь Лукаса!