- Не стоило так быстро вставать после болезни, Хаффи. Возможно, было бы лучше…
Змееглазый медленно повернулся к ней и Гюссхе стоило огромного труда, чтобы не отшатнуться. Тьма клубилась на золотом донце, мучительная, звериная мука, от которой не было спасения. Она изводила душу, заставляла вскакивать ночью в холодному поту от собственного крика и тогда Гюссхе поняла, наконец, как тяжело то бремя, что Араши добровольно взвалил себе на плечи и не было рядом никого, кто мог бы просто обнять и утешить. Доверчивая любовь С’хленна немного согрела его, но Змееглазый, как и все мужчины, был жаден. Ему не хватало этого тепла, он тянулся к пламени, понимая, что безжалостный огонь заставит его коротко вспыхнуть и погаснуть вовек, но не мог остановиться. Уже нет.
Заметив её тревогу, Араши криво усмехнулся:
- Хсаши не пойдут за слабым лидером. Этому народу нужен тот, кто проведёт их через все трудности, а если нужно будет – пожертвует своей жизнью. Только так.
- Скажи правду, Хаффи. Ты начал эту войну не потому, что я просила у тебя три тысячи жизни в свадебный подарок, верно?
- Конечно нет. Я был бы плохим Императором, если бы не думал о будущем хсаши. Нам нужны эти земли. А твоё желание, моя милая, лишь опередило события. Ты разочарована?
Гюссхе молча покачала головой. Горячая ладонь скользнула по её щеке, чуть задержалась, когда Араши подушечкой большого пальца коснулся её губ, нежно, почти невесомо, провёл, заставив почувствовать себя беспомощной и слабой. Но мгновение минуло, и Хаффи с сожалением опустил руку, не встретив ответного порыва. Гюссхе сказала:
- Нужно вернуться в комнату.
Возможно, она ожидала, что он прислушается к ней, однако Араши продолжал стоять и смотреть на неё тем самым непонятным, странным взглядом, который заставлял щёки Гюссхе жарко алеть, а губы – трепетно вздрагивать.
- Я люблю тебя, хэйна. Мэй аш-хас, ссей. Аш-хас.
- У тебя жар. Ты болен и бредишь.
- Наверное, – вдруг согласился он, улыбнувшись. – Иначе я не сказал бы чего-то столь банального. Но Гюссхе… У меня нет сил держать в себе эту любовь. Пожалуйста…
Он теперь стоял очень близко, так, что женщина чувствовала на своих губах его тёплое дыхание. Аромат корицы и крепкого кофе, неуловимый запах шафрана… Взгляд пойманного в смертельную ловушку зверя и благодарность за день, проведённый с ним. Всего лишь несколько часов, растянувшихся в бесконечность. Лунное серебро тускло блестело на его губах, словно отравленное вино, когда Араши, сделав последний шаг, разделяющий их, склонился к безропотно запрокинувшей голову Гюссхе и поцеловал её. Это был не просто поцелуй, которыми они обменивались ранее, сухое прикосновение к плотно сжатым, отвергающим губам, а глубокий, страстный поцелуй, рождённый отчаянием и надеждой. Слабой, безумной…
Он мог погибнуть на этой войне, никогда не вернуться, чтобы обнять и сказать своим волшебным, чарующим голосом: «Мэй аш-хас». Слова, которые никто и никогда не говорил Гюссхе. Это не было притворством, попыткой убедить себя в желаемом. В каждом звуке его хазара звучал яростный, дикий призыв – люби меня! Горячие слёзы потекли по щекам. Как она могла отказать в такой малости? Как могла не замечать, что за всей жестокостью, твёрдостью и высокомерием скрывается настолько ранимое сердце… Одиночество сделало его сильным, но оно же и оставило незаживающие раны под стальным доспехом. Гюссхе могла бы исцелить, утешить, приласкать, но боялась, что после того, как Хаффи насытится ею, она станет не интересной ему, привыкшему завоёвывать, брать силой, сокрушать… Значит, ей тоже нужно стать сильной, чтобы не проигрывать в их сражениях и пусть сейчас она уступила, следующий раз принесёт Хаффи немало сюрпризов.
А пока… пока она просто отвечала на его безмолвное признание, жадно ловила воздух раскрытым ртом, чтобы в следующее мгновение вновь быть атакованной его ненасытным порывом. Араши сжимал её в объятиях, хрупкую и в то же время сильную, до сладкого стона, до томного, тихого вздоха и сам себе казался пьяным, настолько невероятным было то, что между ними свершилось. Податливые губы эссы, её острый язычок, скользивший и переплетавшийся с его собственным, жаркое дыхание, тонкие пальцы, взъерошившие его волосы на затылке, отчего по всему телу прошла волна дрожи. Она поняла, отпрянула, в защитном жесте выставив ладони.
- Нельзя.
Хаффи выглядит странно растерянным. Протягивает к ней руки, будто умоляя:
- Ещё немного…
Сладкая истома в теле не исчезает, Гюссхе не совершит прежней ошибки, но и остановиться сейчас тоже невозможно, поэтому, презрев все запреты и собственные слова, продиктованные разумом, берёт в прохладные пальцы его пылающую руку, тихонько целует ладонь и слышит, как жалобный вздох слетает с его губ. Всего один, тихий звук, но он громче крика отдаётся в её сердце. Это нельзя подделать. Это невозможно исправить… и всё-таки она должна.
Поманив Араши за собой, Гюссхе отвела его в спальню.
- Тебе нужно отдохнуть, иначе ты умрёшь.
Его глаза лихорадочно блестят, по лицу струится пот, во всём теле жестокая боль и слабость, но Араши, превозмогая себя, говорит:
- Не хочу, чтобы ты видела меня таким, Гюссхе. Уходи.
Она качает головой, мудро улыбаясь. Прохладные пальцы касаются его лба и Араши закрывает глаза, подчиняясь. Гюссхе снимает с него сапоги, осторожными, но сильными движениями массируя ступни. Волны блаженства захлёстывают с головой. Должно быть, ему это просто снится. Или он умер, чтобы оказаться в раю, где прекрасная одалиска имеет облик его возлюбленной. Значит, умереть – это совсем не плохо. Наверное, он сказал это вслух, потому что Гюссхе ответила:
- Завтра всё будет по-прежнему, Хаффи. Не думай, что победил.
- Спой мне, Гюссхе. Спой одну из тех баллад, которые так любишь.
Женщина оглянулась и увидела на столике у кровати маленькую арфу из тех, что в ходу у хсаши. Не смогла сдержать улыбку – он всё предусмотрел по своему обыкновению и наверняка прямо сейчас они следуют одному из вариантов пьесы, написанным им, Великим Драконом. Но это было даже забавно, поэтому, устроив арфу на коленях, тихонько тронув струны, чтобы услышать звучание инструмента, Гюссхе запела свою любимую балладу. Хаффи лежал на постели совсем неподвижно, трудно и тяжело дыша. Из-под ресниц наблюдая за возлюбленной, Араши думал, что его бесчестная игра, всё же, принесла пользу и они стали ближе. Даже если для этого пришлось пожертвовать своим имиджем непобедимого избранника богов. Красивый голос женщины лился плавно и тягуче, заставляя суетные мысли останавливаться и, сам того не заметив, Хаффи погрузился в глубокий сон без сновидений.
====== Глава 18. Переговоры. Часть 3 ======
Каждое его утро начиналось одинаково – в полной темноте той каморки, которую ему отвели, Йахшим-хааз открывал глаза, пытаясь представить, что он вновь дома, на Ал-Хиссе, и сейчас старшая сестра войдёт, чтобы распахнуть тяжёлые гардины и попенять ему за привычку сладко поспать до обеда... но это было не правдой. Как бы не напрягал воображение Хаашим, ему уже с трудом вспоминались родное гнездо, запахи цветущей в саду асхании и заунывные песни пустынного жаркого ветра. Дорогие сердцу воспоминания стремительно выцветали, вытеснялись безжалостной реальностью, в которой не было ничего кроме бесконечного унижения. Оно принимало разнообразные формы, но суть, впрочем, не менялась, усугубляясь тем, что мужчина сознательно истязал себя мыслями о собственной никчёмности и бесполезности для оставшейся в безраздельной космической глубине родины. Да и что может сделать он, раб, взятый в плен в одном из приграничных боёв, покалеченный, лелеющий остатки гордости и чести... только ждать, когда смерть благосклонно не взглянет в его сторону.
Хаашим никогда раньше не задумывался о смерти, не заглядывал в бездонную глубину вентиляционных шахт, зная, что когда-нибудь соберётся с силами и шагнёт в эту пропасть. Его жизнь была вполне размеренной и привычной для третьего сына схей-фьял не самого уж и богатого Гнезда Шеахасс. У него было будущее, в котором он видел себя хсонгом, командующим пятью сотнями лучших воинов-хсаши. И не считал это пустыми мечтами не в меру амбициозного юнца. Ему исполнилось тридцать циклов, когда он принял из рук самого старейшины Гнезда богато украшенный ятаган, чья перевитая ремешками рукоять хранила память о прикосновениях многих поколений третьих сыновей эль Шеахасс, а долгожданное и заслуженное звание хсонга обязало его нести тяжёлую и опасную службу по охране границ Триумвирата. Его служение было сопряжено со смертью, но почему-то Хаашим никогда не думал, что доведётся встретить её вот так, с рабским ошейником на шее.
