А теперь меня снова заперли здесь. Только на этот раз снаружи кольцом толпились репортеры в надежде хоть мельком увидеть героя, умудрившегося так облажаться.

Поделом им. Я никогда не была героем, я всего лишь чертовски меткий стрелок, которому повезло в жизни. Сейчас же меня затянуло в центр политического шторма, батарианцы требовали голову коммандера Шепард, а Альянс оставался глух к моим мольбам. Вглядываясь в пятерку крохотных чернильных воробьев, пересекавших внутреннюю сторону моего запястья, я спрашивала себя, как меня угораздило снова оказаться здесь после всего того, что я сделала.

Дойдя до кровати в углу и подхватив лежащий на столе планшет, я завалилась на простыни и, щелкнув маленьким выключателем сбоку, поморщилась от залившего экран яркого света.

Так как меня лишили звания «до выяснения обстоятельств», то и доступа к файлам Альянса у меня не было. Они забрали даже мои гребаные жетоны. У меня не осталось ничего, кроме этого планшета, однако перед тем, как мы посадили «Нормандию СР-2» посреди штаб-квартиры Альянса, и я сдалась, СУЗИ успела скопировать на него часть базы данных «Цербера». Вспомнив об этом, я довольно ухмыльнулась: выйдя из корабля, я обнаружила несколько лазерных точек, танцующих у меня промеж глаз, но прежде чем у меня появился шанс объяснить, что мое появление добровольно, сержант с мозгами в голове скомандовал отбой. Он объяснил своим подчиненным, что я – коммандер Шепард, и если бы я не желала сотрудничать, то несколько солдат однозначно не смогли бы меня заставить.

Мне сказали, что будут держать меня в охраняемом помещении в штаб-квартире Альянса – разумеется, не как заключенного, но как гостью – до тех пор, пока не соберут достаточно материалов, чтобы устроить суд, где я смогла бы ответить за свои преступления, совершенные в батарианском космическом пространстве. Вся процедура могла занять месяцы, но этого времени у нас не было.

И сейчас, лежа на кровати в своей камере – ох, простите, комнате – с верным планшетом в руке, я пыталась понять, как же из работавшего в одиночку бойца спецназа, известного своим умением выполнять невозможное, я превратилась в церберовского оперативника, ответственного за убийство сотен тысяч гражданских. Я вообще с трудом представляла себе это число.

Я не знала, как дошло до этого, зато точно знала, когда все это началось.

Это случилось не тогда, когда я порвала с «Красными», начала службу в Альянсе, получила первую медаль, а потом «Звезду Земли», даже не тогда, когда повстречалась с Андерсоном. Точкой отсчета стала миссия на Иден Прайме и протеанский маяк, лишивший меня возможности повернуть назад.

И Кейден.

От одного лишь упоминания его имени мне казалось, что ледяные пальцы сдавливали горло, и что-то сжималось внутри до тех пор, пока голова не начинала кружиться от противоречивых эмоций. «Это нечестно, - думала я, - ведь у него была фора в два года, чтобы суметь оставить позади то, что случилось между нами. Держу пари, он не сидел без дела, оплакивая меня».

Мои пальцы порхали над экраном маленького прибора, пролистывая фотографии, видеозаписи, старые отчеты до тех пор, пока я не нашла тот из них, который относился к самой первой миссии, изменившей все. Сначала я увидела имена: Шепард, Аленко, Уильямс, Дженкинс (погиб в бою).

Я провела на борту всего несколько дней и уже успела потерять солдата. Он был слишком энергичным, слишком молодым, а я замешкалась на долю секунды.

На моих глазах погибло множество бойцов, но большинство из них не были ни в моем взводе, ни под моим командованием, а даже если и были, то, по крайней мере, им приходилось участвовать в боях и раньше, и случившееся стало результатом их собственных ошибок. Дженкинс же являлся одним из самых зеленых новичков, каких мне только доводилось видеть со времен тренировочной базы. Ему нечего было делать среди членов группы высадки, но мы шли практически вслепую – я и понятия не имела, что ожидает нас впереди. Он просто хотел защитить свой дом. Глупо. Мне не следовало позволять ему идти с нами.

Этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти: увидев, как он упал, я на некоторое время отвлеклась, уничтожив оставшихся дронов, а затем потратила еще несколько мгновений, целясь в сторону деревьев в поисках других возможных источников опасности. Следующее, что я помню – это Кейден, склонившийся над телом Дженкинса и сообщающий мне, что он мертв. Моя первая потеря члена экипажа «Нормандии». В течение нескольких долгих тяжелых мгновений лейтенант смотрел на меня, безмолвно спрашивая, что делать, и внезапно моя уверенность в себе, мое самомнение и даже большой жирный логотип N7 на груди показались мне совершенно бессмысленными, потому что я ничего не могла сделать.

Однако я колебалась лишь доли секунды, а затем, взяв себя в руки, связалась с «Нормандией» и, обрисовав сложившуюся ситуацию, дала команду оставить тело на месте до тех пор, пока у нас не появится возможность забрать его. Кейден кивнул, очевидно, удовлетворенный моим решением, и мы двинулись дальше, но мне все никак не удавалось выкинуть из головы образ пустых глаз Дженкинса, безучастно глядящих с его большого глупого лица. Это не должно было волновать меня.

Я слышала сплетни и знала, что люди думали обо мне, еще даже до того, как стала Спектром. Мне было известно, что в некоторых кругах меня считали едва ли не легендой – это никогда меня не заботило, потому что я на самом деле была лучше, чем кто-либо из тех, с кем мне доводилось работать, по крайней мере, лучше в том, что я делала. Еще до того, как Андерсон подтвердил это, я знала, что если когда-нибудь встанет вопрос о выборе Спектра из числа людей, то я буду одним из самых вероятных кандидатов. Я точно знала, насколько хороша.

Но оступаясь, я остро чувствовала это. В такие моменты мне казалось, что страховочная сетка подо мной исчезала, особенно, если приведшее к плачевным последствиям решение принадлежало мне. Мои подчиненные всегда смотрели на меня, ожидая приказа, объяснения – чего угодно, что уняло бы их тревогу и уверило в том, что да, все находилось под контролем. Именно таким взглядом одарил меня Кейден, словно говоря, что, еще не зная меня, он мне уже доверял.

Однако я не была каким-то сверхчеловеком – по крайней мере, тогда. Я лишь хорошо выполняла свою работу и всегда действовала в одиночку. Чем быстрее я получала очередной ранг, тем очевиднее для меня становилось, что уверенность, исходившая от старших по званию, не давалась им свыше как приложение к медалям на груди. С годами они лишь учились все лучше и лучше изображать ее - просто сжимать зубы и продолжать делать свое дело, ожидая того же и от других.

Я с непоколебимой твердостью встречала орды врагов, стоящие между мной и моей целью, я убивала без жалости и сомнений, не паниковала даже тогда, когда до взрыва обезвреживаемой мною бомбы оставались считанные секунды. Но я не могла спокойно смотреть на гибель члена моего отряда и не думать о том, что облажалась. Тот факт, что миссия на Иден Прайме была моим шансом доказать, что я достойна стать Спектром, лишь все усложнял.

Наконец-то меня заметили и оценили за выдающиеся способности, но что, если только этого было недостаточно?

Что, если я была недостаточно хороша?

Интересно, когда это начало беспокоить меня? Прежде я за собой такого не замечала. Кроме того, дальше становилось лишь хуже.

Иногда мне все еще слышался голос Эшли – то, как он надломился в тот момент, когда она поняла, что умрет, когда сказала мне, что ни о чем не жалеет. Жуткая тишина на другом конце линии связи была мне ответом, а я все кричала и кричала, приказывая ей явиться на условленное место встречи. Я была так уверена, что сумею спасти их обоих, если только потороплюсь.

Мое «знакомство» с маяком тоже не прошло бесследно. Правда позже мне рассказывали, что куда страшнее для Аленко и Уильямс оказалось ожидание прибытия «Нормандии», проведенное в гаданиях очнусь ли я когда-нибудь или нет.

Поразительно, сколько всего происходит вокруг тебя, когда ты находишься без сознания. Сгибая и разгибая пальцы правой руки, я удивлялась тому, как одновременно она была моей и совершенно чужой. «Цербер» проделал отличную работу – узнать о том, что в костяшки моих пальцев теперь добавлен металл, можно было, лишь оказавшись на принимающей стороне моего удара, способного раздробить челюсть.