Все закончилось хорошо. Не стоило даже сомневаться. Радиация или какие-то наводки в оборудовании завода мешали радиосвязи и выводили из строя боевые датчики, делая нас практически слепыми, но мы все же смогли найти второй отряд в считанные минуты. Преодолев какой-то самодельный барьер, я обнаружила Кайдена, оказывавшего медицинскую помощь одному из солдат. Он посмотрел на меня так, будто ничего особенного не произошло, и обвинительное «Я так волновалась!» едва не сорвалось с моих губ, как будто это была его вина, что я предположила худшее, как будто это он виноват в том, что я с ума сходила каждый раз, думая, что его могли ранить.

Я не сказала ничего. Я подошла к Райли, ни единым жестом не показывая, как сильно я переживала, однако в очередной раз осознавая, почему существовали правила, запрещающие близкие отношения на службе. Потому что люди – это глупые, безрассудные и эмоциональные создания, и одной идиотки, вроде меня, умудрившейся влюбиться в старшего по званию на корабле, чуть не оказалось достаточно, чтобы испортить ход операции.

Пока что я неплохо держалась, но все же понимала, что происходящее между нами с Кайденом крайне неразумно. Рано или поздно один из нас оступится и поставит безопасность другого превыше миссии. Сейчас на карте стояло гораздо больше, чем когда-либо прежде, и борьба с врагом должна была оставаться моим главным приоритетом, но мало-помалу я начинала понимать, что не всегда способна контролировать собственные чувства.

Кайден что-то тихо пробормотал во сне, с силой сжимая подушку и сворачиваясь в клубок от мучавшей его боли. Его лицо было напряжено, губы изогнуты, и я положила свою холодную ладонь на его лоб, нежно массируя точки, которые он показал мне, когда случился его первый приступ мигрени. Некоторое время спустя я почувствовала, что он расслабился, но его кожа осталась горячей и раскрасневшейся, а значит, приступ еще не окончен. На этот раз ему было плохо – хуже, чем я когда-либо видела. Напряженным голосом, нечетко выговаривая слова, Кайден заверил, что с ним все в порядке, несмотря на то, что буквально упал на кровать и сжал голову так, будто она раскалывалась. Я была уверена, что видела, как он вытер нос, пока я вела его – обессиленного и дрожащего – в свою каюту, и следы крови до сих пор виднелись на его пальцах. Проблема заключалась в том, что я не знала даже, что думать по этому поводу, не говоря уже о том, как поднять этот вопрос. Кайден принял лекарство, гораздо больше, чем обычно, и заснул в считанные минуты, но его сон был беспокойным, и я видела, что боль так и не отпустила его.

Ужасно было наблюдать, как кто-то, кого ты любишь – да, я наконец-то призналась в этом самой себе – мучается, и не быть способной хоть как-то помочь, а ведь я обладала репутацией человека, достигающего невозможного. Мне хотелось каким-то образом проникнуть в его голову и избавить от источника боли, уничтожить этот чертов имплантат. Я посмотрела на основание шеи Кайдена, где небольшая выпуклость была окружена маленькими розовыми шрамами, и осознала, что решение этой проблемы существовало, только ни один из нас не готов был пойти на необходимый шаг. Кайден был нужен мне, чтобы выиграть эту войну, но мне также была необходима его биотика. Мы договорились, что в первую очередь останемся солдатами, что Альянс важнее всего остального. Это означало, что он не имел права дергаться, когда я, сломя голову, бросалась в самую жаркую битву; это также означало, что я не имела права требовать, чтобы он ограничил использование своей биотики только для того, чтобы мне не приходилось переживать за последствия для его организма. Но то, что я не могла сказать этого вслух, не мешало мне думать об этом.

Кайден снова пошевелился и, не просыпаясь, нашел мою руку, а затем прижал ее к своему лицу. Я попыталась убедить себя, что он сделал это потому, что ему нравилось знать, что я рядом, а не потому, что мои ладони были такими холодными.

«Пожалуйста, будь в порядке», - взмолилась я, отдавая себе отчет в тщетности подобных мыслей. Над его верхней губой я увидела следы засохшей крови, и подтверждение моих опасений напугало меня до чертиков. Я не сомневалась, что Кайден в состоянии позаботиться о себе и знает пределы своих возможностей, но все равно не могла перестать волноваться. Никогда прежде я не переживала так сильно за кого-нибудь; казалось, меня больше заботил его комфорт, нежели мой, а его улыбка была важнее, чем его эффективность как бойца во время операции. Мне не нравилось это чувство - словно какая-то часть меня не принадлежала моему телу, делая при этом, что пожелает, и не интересуясь моим мнением. Я знала, что если вдруг эта часть погибнет, ничего не смогу сделать, но буду ощущать немыслимую боль.

Я никогда не была сильна в проведении аналогий… По большому счету, я чувствовала себя невероятно уязвимой. Я была уверена лишь в том, что боялась за него, боялась так сильно, как никогда не боялась за себя, и просто понятия не имела, как с этим справиться.

Пальцы Кайдена сжались вокруг моих, и я решила, что отчет, который мне следовало написать, подождет до утра. Сейчас у меня имелись более важные заботы. Повернувшись на месте - аккуратно, чтобы не потревожить руку, ладонь которой Кайден до сих пор держал у своей щеки – я обняла его второй рукой, прижимаясь всем телом к его спине. Я коснулась губами основания его шеи, чувствуя, как волоски щекочут лицо, и пожалела, что не могу забрать часть его боли себе.

Если бы кто-то увидел нас сейчас, кто-то из тех, кто считает Спектров неуязвимыми, я бы наверняка больше никогда не внушала такого страха, как прежде. А может, и наоборот. Возможно, чтобы выиграть эту войну, был необходим кто-то, кто убивал бы так, будто это всего лишь спортивное состязание, и любил бы так, будто ничего более не осталось. Может быть, то, что я люблю его, не означает, что я плохой солдат, или что я принимаю плохие решения только для того, чтобы он находился в безопасности. Может быть.

Я вдохнула его запах – смесь озона и чего-то обволакивающего, земного, и внутри у меня потеплело. С ним все будет в порядке, я была уверена в этом. Как и прежде, он проснется и будет вести себя так, словно ничего особенного не произошло, словно его мозг не пронзали невидимые раскаленные иглы. Как и прежде, я стану подыгрывать ему, позабыв о миссии и притворяясь, что все хорошо. Мы будем почти искренними друг с другом и, может быть - может быть – доживем до конца войны, сохранив рассудок.

Сейчас Кайден являлся моим миром. Между работой и необходимым сном мы находили время, чтобы побыть вместе, и эти часы мы проводили, держась друг за друга так же, как все остальные держались за надежду на победу в этой войне. Когда-то я была уверена, что этому не бывать, но за последние несколько недель мы добились весомого преимущества, и я начала верить в свои же слова, которые произносила в объектив камеры Дианы Аллерс. Казалось, стоило мне только что-то сказать вслух, как это происходило: мы брались за каждое задание на пределе своих сил, мы побеждали и еще на один шаг приближались к тому, чтобы выиграть войну.

Я и прежде твердила себе, что мы можем победить, но знала, что это лишь детское нежелание принять неприятную истину, необходимый самообман, позволяющий жить дальше. Однако сейчас… я испытывала странное чувство, когда старый обман вдруг превратился в правду. Мы на самом деле можем выиграть. Это возможно. Я изменилась, как Явик, Андерсон и многие другие говорили мне. Наконец я поняла, что они имели в виду. Пусть наш план сейчас представлялся безумием, противник мог превосходить нас численностью, качеством вооружения, но если кто-то и в состоянии был справиться со всем этим, то это я.

Я сделаю это. Ради тех, кого потеряла, ради всех тех, у кого не оказалось второго шанса.

Я почувствовала, как Кайден напрягся – судя по всему, боль усилилась – и крепче прижалась к нему, будто таким образом могла облегчить его мучения.

«Я выиграю эту войну», - решила я мрачно.

Я не отдам того, что мне принадлежит.