Мне всегда нравились такие места. Вдалеке от других так просто было забыть, где ты находишься и почему ты здесь. После того, как доктор Т’Сони всего через несколько часов, проведенных на борту, успела проинформировать меня о том, что теперь мне необходимо оставаться в живых не только ради самой себя, но еще и потому что моя голова оказалась вместилищем древнего знания мертвой цивилизации, я отчаянно нуждалась в уединении. Она сказала, то, что я выжила, делало меня уникальной, но я и без нее это знала. Я всегда отличалась от других - я была рождена, чтобы выживать.

Мне хотелось закурить или хотя бы выпить, но за неимением и того, и другого пришлось искать душевного равновесия в пустоте космоса, прижавшись щекой к холодному твердому стеклу. Я знала, что, строго говоря, это окно не являлось стеклом, но окна в доме, где я жила в детстве, определенно были стеклянными - старыми, грязными и потрескавшимися, но я часто прижимала к ним ладони и ощущала сердцебиение города, пронзающее ночь - никогда не замедляющееся и не тревожащееся о царящем вокруг хаосе.

Я не скучала по тому дому, только по окнам.

Не знаю, сколько я просидела здесь - в моем собственном маленьком мирке, но он все равно нашел меня. Он не искал, однако каким-то образом его путь по «Нормандии» привел его сюда, ко мне.

Мне бы стоило знать, что Аленко не из пугливых – то, как он смотрел на меня, должно было лучше любых слов поведать об этом, но я так привыкла к благоговению и неприкрытому страху на лицах окружающих. Стоило лишь людям увидеть меня в деле, рассмотреть шрамы на моем лице и татуировки на теле, как они уже никогда не могли смотреть на меня, как на другого человека, как на одного из них. Они считали меня аномалией, что, как я полагала, являлось истиной – я всегда отличалась, всегда превосходила остальных. По крайней мере, так мне говорили.

Аленко… он тоже выделялся. Возможно, он и опасался меня поначалу, но когда я открыла глаза после Иден Прайма и поймала на себе его полный тревоги взгляд, увидела облегчение на его лице, я поняла, что он находился там не потому, что боялся меня. Лейтенант разговаривал со мной так, словно предполагал, что в ответ я буду такой же дружелюбной и теплой, как и он. Подобное отношение удивило меня, но еще поразительнее оказался тот факт, что я и в самом деле стала вести себя так, как он того ожидал. Мне нравилось, что во время наших бесед ни мне, ни ему не приходилось читать между строк.

Так что когда он, уже пройдя мимо, остановился и удивленно уставился на меня, я сказала, что ему необязательно уходить, что я совсем не против компании, и, как ни странно, это являлось правдой.

Его голос был низким, хрипловатым, а тон – неформальным. Может быть, потому что я не носила форму, и единственное, что указывало на мою принадлежность к Альянсу – это выцветший логотип N7 на футболке. Мы говорили о миссии, о том, как быстро дела приняли безумный оборот, и о том, что ни один из нас не знал, чем все это закончится. А потом, просто потому, что он спросил, я рассказала ему о Блице.

Аленко признался, что вскоре после тех событий ему попалось видео, утекшее в экстранет, и я немедленно догадалась, о чем именно идет речь. Эта запись была снята камерой слежения, направленной, как я узнала потом, как раз на место, занятое мной после того, как батарианцы прорвались в здание с укрывшимися внутри колонистами Элизиума. Мы заперли гражданских в центральном помещении, внутри и вокруг которого размещались оставшиеся в живых бойцы собранного мною отряда - последняя линия обороны на случай, если мне не удастся справиться с задачей. Я находилась на волосок от этого.

Видео начиналось с того момента, как я, зубами затянув на плече полоску ткани в качестве жгута, вколола себе в вену смесь адреналина и специализированного медигеля - если бы мне не посчастливилось найти упаковку стимуляторов в медпункте, я была бы мертва в первый же день. А дальше камера запечатлела, как я убивала одного пирата за другим, раз за разом выходя вперед, забирая их боеприпасы и отступая назад под давлением очередной волны неприятеля. Я находилась в самом настоящем огневом мешке, однако я прослушивала их радио-переговоры и знала, что батарианцам не удавалось окружить меня, а их боссы отказывались верить в то, что они не могут прорваться через одного-единственного человека. В итоге пираты продолжали наступать, а я продолжала убивать. Несколько часов спустя я сбилась со счета и больше никогда не пыталась подсчитывать своих жертв.

События первого дня Блица до сих пор хранились в моей памяти в мельчайших подробностях. Я была уверена, что не увижу рассвет следующего дня, однако мне никогда прежде не доводилось чувствовать себе настолько живой. Когда, наконец, пришло подкрепление Альянса, я едва это заметила. Позже, после бесплодных попыток отмыть волосы от крови батарианцев, я просто снова побрила голову. О, все были в восторге, когда их героиня явилась получать «Звезду Земли», выглядя, как уголовница.

- Я делала это не ради них, - наконец сообщила я Аленко, отбросив красивые слова и решив, что раз он хочет знать, каково это было, то я, черт возьми, расскажу ему.

Обычно я не доверяла людям, особенно тем из них, чьи лица буквально молили о доверии. Однако что-то в нем говорило, что он честен, и этого оказалось достаточно. Так что я продолжила рассказ:

- Я не геройствовала. То есть я знала, что если мне удастся сдержать батарианцев, то это спасет колонистов, однако причина за моими действиями стояла иная. Я вообще едва помнила о них, как бы странно это ни звучало. Колонисты являлись неким дополнительным параметром в миссии.

- Тогда почему же ты сделала это? – спросил Кейден, облокотившись на противоположную стену и скрестив руки; его темные брови пытливо сошлись у переносицы. – Ради себя? В смысле, прорвавшись, пираты убили бы тебя.

- Думаю, я просто хотела… узнать, смогу ли. Я люблю вызовы, и в этом смысле поставленная передо мной задача ничем не отличалась от других. Это было невероятно. Все получалось… само собой. Мы потеряли шестерых, чего, однако, стоило ожидать, учитывая численность противника, но в остальном это были самые невероятные тридцать восемь часов в моей жизни. Никогда прежде мне не доводилось испытывать ничего подобного; мне казалось, что я просто не могла находиться где-то еще.

Я подняла взгляд и обнаружила, что лейтенант задумчиво смотрит на меня. Я считала, что кто-то с его моральными устоями, кто-то, описанный в досье как «неподкупный», станет думать обо мне хуже после всего сказанного, однако на его лице не отразилось ничего подобного. Не знаю, почему, но я продолжала говорить:

- Слушай, мне не хотелось, чтобы они погибали, и я бы чертовски разозлилась, прорвись работорговцы к ним. Но я не могла тогда размышлять в подобном ключе – слишком отвлекающая мысль. Это как когда кто-то захватывает в заложники ребенка – ты не можешь беспокоиться о ребенке, потому что в таком случае все, о чем ты будешь думать – это чертов ребенок, а не то, как разрешить сложившуюся ситуацию. Тогда меня занимали лишь мысли о выживании, о том, что принесут мне следующие пять минут.

- Ты думала о смерти?

- Конечно. Но с другой стороны, это приходило мне в голову и прежде, и каждый раз я твердо верила, что он станет для меня последним. Думаю, когда придет мой час, я буду… спокойна. Тогда я тоже была спокойна.

Глядя на звезды, так просто оказалось позабыть, с кем я разговаривала и почему то, что я говорила, нельзя было отнести к простой болтовне коммандера с лейтенантом. Я попыталась немного разрядить обстановку, хотя и понимала, что Блиц едва ли можно назвать веселой темой:

- Гражданские, к слову сказать, спокойствием не отличались. Крик стоял ужасный, а ведь большинство из них не получили ни царапины – они просто впадали в истерику. Мы заперли их в центральном помещении, чтобы я могла хотя бы слышать собственные мысли.

- Но все же ты спасла их всех, - произнес Аленко, не обратив внимания на мою попытку отвлечь его. – Потери среди гражданских оказались минимальными.