С едва заметной улыбкой Джена взглянула в огромное окно, мимо которого пролетал крейсер.

- Я тебя понимаю. Если бы Фонд Шепард для страждущих существовал в мое время, я сумела бы избежать тех лет, проведенных в преступной группировке, и сразу стать солдатом. Я рада, что Фонд не расформировали, когда выяснилось, что я жива.

Ни один из нас не упомянул того, что город, в котором Фонд был основан, сейчас лежал в руинах, и все дети, спасенные им однажды, теперь, скорее всего, мертвы.

- Ты хотел бы вернуться к преподавательской деятельности после войны? – неожиданно спросила Шепард, продолжая глядеть вперед.

Это был механизм психологической адаптации – предположить, что впереди нас ожидает жизнь, что мы выиграли. Мне вспомнилась эта извечная оптимистичная идея, заключающаяся в том, что если ты будешь верить в себя, то сумеешь достичь чего угодно, удивить самого себя своим потенциалом. Пример человеческого образа мышления: упрямство и гордость, отказ сдаваться, даже когда ситуация кажется безвыходной. Очень характерно для Шепард: она являлась лучшей, потому что ей и в голову не приходило, что она не способна на что-то. Она не допускала мысли о том, что мир не соответствует ее представлениям о нем, изменяла его под себя. Прежде ей всегда это удавалось, но тяготы войны подрывали былую уверенность.

- Конечно, - ответил я, поддерживая иллюзию, - думаю, да.

Я не стал добавлять вертящиеся на языке «в зависимости от того, останутся ли мои ученики в живых» и «в зависимости от того, сколько продлится эта война».

- Я всегда надеялся начать преподавательскую деятельность, когда мне надоест сражаться. Кроме того, теперь я Спектр. Больше расти некуда.

- Не знаю, - бросила она, протискиваясь через толпу. – Получив свою «Звезду Терры», я думала, что выше уже некуда и что мне больше нечем заняться. Но впереди нас всегда ожидают новые битвы и повышения, новые вызовы. Конечно, изначально статус Спектра казался вершиной вершин, но… все меняется.

Джена поджала губы и нахмурилась, так что я поспешил преувеличенно веселым голосом поинтересоваться:

- А как насчет тебя? Какие-нибудь грандиозные планы на послевоенное время?

- Ах, грандиозные планы, да? – повторила она насмешливо, смерив меня циничным взглядом.

- Ну да, знаешь, как все делятся мыслями насчет того, чем займутся, когда все кончится. Например, посетить звездную систему, в которой никогда не бывал, осесть в какой-нибудь солнечной колонии, - я мельком посмотрел на Джену, - убить что-то, чего ты никогда не убивала.

Ее хмурое лицо озарила настоящая улыбка, и я обрадовался.

- Кстати, мне не приходилось убивать элкоров. Впрочем, они такие послушные. – Брови Шепард сосредоточенно сошлись у переносицы. – Нет, погоди, приходилось, но только одного – он был каким-то наемником, достаточно редкое явление. Ты знал, что они прилаживают оружие на спины? – Джена пожала плечами и добавила: - Видимо, мне следует вычеркнуть этот пункт из списка.

Одного намека на оптимизм оказалось достаточно, чтобы я предпринял попытку добиться настоящего ответа.

- Ну что-то же должно быть.

- Что-то, чего я не убивала? Не существует расы в галактике, чей представитель не погиб от моей руки. За исключением протеан, - она поморщилась, и я подумал, как эта милая гримаса не подходит к ее покрытому шрамами лицу. – Но я уничтожила множество коллекционеров, что, полагаю, также считается.

- Нет же, что-то, чем бы ты хотела заняться, когда закончится война. Что-то, что дает тебе силы сейчас.

Глядя на нее, я вдруг понял, что понятия не имею, о чем она мечтает. Она никогда не говорила о будущем, и я ни разу не поднимал эту тему за те недели, что мы провели вместе - тогда мне казалось, что это разрушит ту иллюзию, в которой мы жили. Вот почему я не мог требовать, чтобы она стала частью моего будущего сейчас. Она никогда и ничего не была должна мне.

Невесело хохотнув, Джена опустила взгляд.

- Мне удалось уклониться от множества пуль, майор, но одна из них все равно несет на себе мое имя. Я уже умирала. И… мне кажется, глупо надеяться, что я проживу достаточно долго, чтобы увидеть мир после войны.

Она сказала это так, словно мысль о возможной кончине ее не нисколько волновала. Как давно она смирилась? Я попытался представить, что она снова погибнет, и это напугало меня до чертиков.

- Что это значит? – поспешно спросил я.

Будто уже сожалея о своих словах, Шепард вздохнула.

- Я не имею в виду, что сомневаюсь в наших шансах на победу – это не так, я просто не считаю, что в этот раз мне повезет. А кроме того, я многое успела в жизни, получила невероятное количество вторых шансов. И если эта возможность – последняя, то это не беспокоит меня.

- Не говори так, - настойчиво произнес я, и теперь Джена подняла на меня недоуменный взгляд.

- В смысле? – Вопрос прозвучал так искренне, словно я паниковал безо всякой причины, а не потому, что она открыто призналась, что не прочь умереть. Несмотря на поток беженцев, сновавших вокруг, я остановился, и Джена обернулась ко мне.

Несколько дней назад я разговаривал с Андерсоном по системе связи. Адмирал вызвал меня, а не Шепард, и когда он серьезно признался, что беспокоится о ней, я понял, почему. Он сказал, что кто-то должен приглядывать за ней, потому что он не в состоянии делать этого, велел следить, чтобы она не начала жалеть себя, чтобы не замкнулась в себе, не ополчилась против всего мира. Наверное, Андерсон знал ее лучше всех на свете, даже лучше меня.

Адмирал напомнил мне, насколько ужасным было прошлое Джены. Многие годы до ее вступления в вооруженные силы Альянса наполняли лишь боль, страх, неуверенность, одиночество и предательства. Она старалась изменить себя к лучшему и сильно преуспела в этом в последние несколько лет, но тот стресс, под воздействием которого она живет сейчас, может обратить ее достижения вспять. И он был прав. Я замечал, как изменилось ее поведение на «Нормандии»: когда дело касалось операций и переговоров, она представляла собой образец самоконтроля, не уделяя, однако, никакого внимания собственным нуждам и изнуряя себя до предела.

Андерсон, по-видимому, являлся первым человеком в ее жизни, кому она безоговорочно поверила, но на то, чтобы разрушить искусственно созданные ей барьеры, ушли годы. В беседе он намекнул, что когда-то Джена доверяла и мне, и что именно в этом она сейчас нуждалась.

Взгляд ее опустевших глаз напоминал мне взгляд отвергнутого ребенка. Я знал, что Шепард никогда не опустит руки в том, что касалось дела, но она переставала бороться за себя.

Как ей объяснить? Как ей объяснить, что я хотел лишь прижать ее к себе, защитить от всего, рассказать, как много она до сих пор для меня значит.

- Ты никогда…

Ты никогда прежде не прекращала бороться, даже когда умирала, и ты не можешь прекратить сейчас.

Однако эти слова пропадут впустую, просто ставя меня в один ряд с теми, кто требовал, чтобы Джена вечно оставалась бдительной, требовал, чтобы она своими действиями обеспечивала им спокойный сон.

- Просто… - начал я снова, - не говори так и не думай. Не считай, что только тебя заботит твое благополучие, ладно?

Она приоткрыла рот и нахмурилась, смотря на меня так, будто прежде ей не приходило в голову, что у нее имеются обязательства перед другими, отличные от спасения их жизней. И вдруг словно тучи разошлись над ее головой, глаза загорелись янтарным пламенем, а взгляд, направленный на меня, стал пронзительным.

- Я не только себя имею в виду, - продолжил я, убедившись, что завладел ее вниманием. – Все члены экипажа «Нормандии» волнуются за тебя. Все. И дело не в том, что ты командир. Мы все хотим, чтобы ты осталась в живых.

Я просто хочу увидеть улыбку на твоем лице, Джена. Настоящую, искреннюю улыбку, и мне на самом деле даже не важно, я ли сумею заставить тебя улыбнуться. Мне нужно знать, что ты счастлива.

Как обычно, я заметил этот момент, когда Шепард вдруг поняла, что наш разговор стал серьезным. Она отвела взгляд, понурила плечи и поджала губы.