Цитадель подверглась атаке, едва не пала, но прошла всего неделя, и практически все свидетельства творившегося на ней кошмара уже исчезли. Сильнее всего пострадали районы вокруг Президиума, но все, что напоминало об ожесточенных перестрелках в районе Закера, через который мы сейчас шли – это следы от выстрелов на стенах.
Шепард заметила, что не может поверить в то, что жизнь здесь продолжала идти своим чередом так, словно галактику не раздирала на части кровопролитная война, и предположила, что дело в самой станции. Я вынужден был с ней согласиться. Цитадель располагалась достаточно далеко от планет и колоний, на которых нам довелось побывать с тех пор, как я вернулся на «Нормандию». Создавалось впечатление, что кто-то распылял в воздухе какой-то наркотик, делая жителей станции спокойными и в достаточной мере счастливыми, чтобы они тратили деньги и вели себя так, словно ничего такого не происходило.
И только попав к посольствам, мы заметили следы прошедших здесь боев: траншеи длиной в милю, беженцы, ожидающие новостей или транспорта, друзья и целые семьи, держащие друг друга в объятиях и рыдающие. Я дождался Шепард со встречи с Советом у штаб-квартиры Спектров, чтобы проводить до корабля, и даже по пути к лифту ее молили о помощи. Все знали, кто она такая, но если бы Джена останавливалась и объясняла каждому, что не может направить «Нормандию» к колонии на другом конце галактики, чтобы спасти чью-то бабушку до того, как на планету нападут Жнецы, на то, чтобы покинуть этот сектор, у нас ушло бы несколько часов. Вместо этого она стиснула зубы и, бормоча извинения, прошла мимо всех этих людей, которым мы не сумеем помочь. Вероятно, это отнимало у нее много сил.
Я пытался отвлечь ее, занять разговором, но все равно это было трудно. Оказалось, что совместная работа не доставляет нам особых проблем – мы по-прежнему оставались непобедимы на поле боя, однако между миссиями мы все еще ощущали напряжение. То время, что прежде мы проводили, болтая, травя байки и притворяясь занятыми делом на первой «Нормандии», сейчас она тратила на то, чтобы избегать меня, и я не понимал, почему. Когда мы разговаривали, она отвечала резко, напряженно, а я не знал, как все исправить.
Проблема заключалась в том, что я никак не мог понять, почему так и не поцеловал ее за прошедшие три года, хотя она находилась совсем рядом – все такая же красивая, даже несмотря на шрамы, покрывавшие ее лицо, утратившие блеск усталые глаза и бледность кожи. Я старался наверстать то время, что потратил на подозрения и страх, я вел себя дружелюбно, открыто, доверчиво, восстанавливая то взаимопонимание, которым мы когда-то владели, но, казалось, Джена отгородилась от меня стеной, и каждый раз, едва только заметив, что мы ведем нормальную беседу, она поспешно захлопывала передо мной дверь.
Я видел, как вдруг меняется ее выражение, как она удерживается от смеха или улыбки, отводит взгляд и находит причину, чтобы уйти. Сейчас под личиной раздражительной и дикой Шепард я с трудом мог различить ту женщину, что свела меня с ума на первой «Нормандии»; под влиянием постоянного стресса, вызванного войной, Джена редко показывалась из своей раковины. И пусть ее отказ принять мою помощь разбивал мне сердце, я прекрасно понимал ее. Это моя вина, я допустил ошибку, и она ничего не была мне должна. Когда-то мои подозрения казались мне абсолютно логичными, но теперь я чувствовал себя виноватым. Конечно же, она не позволит мне так просто вновь занять место в своей жизни, особенно сейчас. Да, война выматывала всех, но только Шепард держала на плечах судьбу всей галактики. Окажись она чуть слабее, и подобная ответственность лишила бы ее разума.
Джеймс рассказал мне о Тучанке, о тех немыслимых результатах, которых они добились за столь короткое время; о последовавших за распылением лекарства минутах, проведенных в благоговейной тишине, нарушаемой только взрывами в башне вуали. Все вместе они стояли там и наблюдали за настоящим физическим олицетворением тяжелого труда и боли, вложенных в достижение этой победы. Вега также заметил, что тот момент всерьез зацепил Шепард. Когда же я попросил его пояснить, он неохотно описал, как Джена, не двигаясь, с болезненной улыбкой смотрела на вершину башни, а по ее щекам текли слезы. В течение нескольких кратких минут она подарила целой расе новое будущее и проводила друга на верную смерть.
«Сомневаюсь, что она осознавала мое присутствие, - признался Джеймс. – Довольно странное зрелище, но… одновременно правильное, понимаешь? Наверное, порой я забываю, что она тоже человек».
Полагаю, все время от времени забывают об этом. Я не исключение. Когда-то я хорошо знал ее или, по крайней мере, думал, что знаю, но с тех пор она стала еще более знаменитой, и теперь казалось, что из-за того, что ей приходилось справляться с невероятно трудными заданиями, какие-то мелочи не могут волновать ее. Все, кто так считал, ошибались: война заставляла переоценить многие вещи, и какие-то мелкие проблемы вдруг приобретали невероятную значимость, заставляя тебя испытывать чувство вины за свои переживания по этому поводу, тогда как вокруг происходят такие страшные события. Словно ты просматриваешь списки погибших в поисках знакомых имен и не можешь показать облегчения от того, что не нашел, из уважения ко всем тем, чьи фамилии там перечислены. Во времена подобные нынешним даже маленькая победа дорогого стоила.
Мне следовало бы понимать все это. Я лучше всех должен был знать, насколько человечна Шепард. Мы пробирались через доки, превращенные в лагеря беженцев, а я смотрел на нее, видел поджатые губы, видел, как она переводит взгляд от одной группы несчастных к другой, и мне так хотелось хоть чем-то облегчить ее ношу, как-то утешить, сказать, что все понимаю, но… Я не знал, как сделать это так, чтобы она снова не оттолкнула меня. Такая ситуация потихоньку начинала сводить меня с ума – казалось, я пытался добиться прямого ответа от обиженного подростка. Возможно, стоит просто загнать ее в угол, вынудить нормально поговорить, даже признаться во все еще живущих во мне чувствах, но… ей и без того есть о чем волноваться. Я не желал становиться еще одним человеком, требующим ее внимания.
Отчасти именно поэтому я не сказал ей, что мои головные боли усилились. Пока я в состоянии пользоваться биотикой и сражаться, это не имеет значения, не так ли? Шла война - война, которую нам необходимо было выиграть.
Как бы то ни было, в последние несколько дней напряжение между нами ослабло. Возможно, она немного привыкла к моему присутствию, начала снова доверять после того, как мы побывали по разные стороны баррикады. Я считал это хорошим знаком, но постоянный стресс выматывал ее, заставляя срываться на всех, а не только на мне.
Джена до сих пор не высыпалась. Ее лицо носило характерное для страдающего бессонницей возбужденное выражение, а вокруг тусклых глаз залегли темно-фиолетовые тени.
Порез на переносице, полученный еще на Тучанке, не заживал, как следует. Чаквас сказала, что дело в стрессе. Для разрядки Шепард начала регулярно проводить спарринговые матчи с Джеймсом, но на самом деле ей необходим был настоящий отдых, а не еще больше битв. Каждый раз, когда я говорил ей об этом, Джена, хмуро глядя на меня, на память приводила число жертв, цитировала какой-нибудь отчет с Земли или диктовала статистические данные, полученные с одной из колоний, недавно подвергшихся нападению, и не существовало возможности убедить ее в том, что, позволь она себе на час расслабиться, галактика не провалится в тартарары.
Вот почему, стремясь отвлечь ее, я подробно отвечал на все вопросы о своей работе в особом подразделении биотиков. Я рассказал все, о чем только смог вспомнить, лишь бы моя речь заняла как можно больше времени. Я поведал ей о своих студентах, о талантах каждого из них, об их личностях, о проведенных нами занятиях. При этом я ни разу не упомянул Жнецов и тот факт, что к настоящему моменту все мои ученики уже могли превратиться в хасков.
- Это были отличные несколько месяцев, - пожав плечами, подвел я итог, когда мы проходили мимо группы ссорящихся батарианцев. – Мне казалось, я на самом деле меняю их жизни к лучшему. Черт, я бы и сам не отказался от такого учителя в детстве. Если бы мне просто напоминали, что я вовсе не урод, подростковые годы прошли бы куда менее болезненно.
