- А это плохо?
- Только если вас это не устраивает, - ответила Чаквас. – Знаю, вы были привязаны к старым шрамам на лице, но эти гораздо более… обширны.
Да, весьма подходящее слово. Яркие трещины, что я увидела, проснувшись от двухлетнего сна, превратились в темные, красноватые линии, покрывающие левую щеку.
- Если вам интересно, то существует несколько простых способов сделать их менее заметными, - продолжила доктор. – Может быть, даже убрать совсем. Если бы у ученых «Цербера» хватило времени, они позаботились бы об этом сами.
Глянув в зеркало, я осмотрела шрамы, рассекающие мою кожу поверх старых, привычных. Возможно, мне следовало бы больше переживать по поводу своей внешности, однако я никогда не стремилась быть симпатичной. Когда-то я хотела внушать страх и пользоваться уважением; я брила голову и очень сильно подводила глаза черными тенями – своеобразная боевая раскраска. Теперь же я желала выглядеть похожей на саму себя.
- Не припомню, чтобы меняла профессию солдата на модельную, - заметила я, натянув толстовку и пожав плечами. – Мне нравятся шрамы. Я не хочу притворяться, что со мной ничего не произошло, или что я не умирала. Пусть все, кто смотрит на меня, видят цену войны. Выживание не имеет ничего общего с красотой.
Чаквас глядела на меня так, словно желала стереть их все. Я замечала подобный взгляд много раз от других людей, но в глазах всех остальных при этом читалось столь ненавидимое мною сочувствие – будто они хоть что-то знали о моей жизни. Однако доктор прекрасно понимала: эта работа тяжела и изнурительна, и даже несмотря на то, что никто не в состоянии справиться с ней, кто-то должен ее делать, и чем бы все ни закончилось, это задание поручили нам.
- Из чистого любопытства: мы ожидаем возвращения на борт майора Аленко после его выздоровления? - поинтересовалась Чаквас некоторое время спустя, усаживаясь за свой стол.
Как бы она ни старалась, чтобы вопрос прозвучал абсолютно невинно, в ее глазах горел интерес.
- Это будет зависеть от него, - ответила я; меня и саму мучила эта неопределенность с того момента, как я увидела его на больничной койке. – Не уверена, однако, что он захочет. Кроме того, вполне может оказаться, что он не так уж хорошо вольется в эту команду; возможно, где-то для него найдется лучшее место.
- О, надеюсь, вы шутите! – воскликнула Чаквас. – Коммандер, я знаю, что никогда не бывала с вами на заданиях, но я помню, что вы великолепно работали вместе. Андерсон решил перевести его на «Нормандию», и я считала, что он окажет на вас хорошее влияние, - она кивнула на снотворное. - Скажем так, успокаивающее.
Я снова пожала плечами.
- Просто мы слишком давно не работали вместе.
Чтобы помочь мне, Чаквас перешла к «Церберу», и ей также пришлось доказывать Альянсу, что она не предатель. Она должна понимать лучше остальных.
– Все меняется, - продолжила я, - он до сих пор не простил мне предательства Альянса ради спасения колоний.
Опустив взгляд на мою карту, она вздохнула.
- Кайден… хороший человек, но он запутался. Он честный и чересчур принципиальный, но, в отличие от вас, ему не хватает уверенности в себе, а потому он нуждается в том, чтобы кто-то подтолкнул его в нужном направлении, пусть он даже и сам считает его верным. Он никогда не был столь значимым, как вы. Не вините его за то, что он продолжает подозревать «Цербер» - я и сама их подозревала, хотя и носила их форму.
Я чувствовала, что она права, но не желала ей верить. Я не хотела жалеть Кайдена, не хотела понимать конфликт между его убеждениями и службой. Я хотела продолжать злиться на него, путь даже в прошлый раз, когда я его видела, мечтала лишь, чтобы он открыл глаза, и я могла бы сказать, что больше не злюсь.
- И зачем вы мне это говорите? – спросила я, стараясь ничем не выдать своих чувств.
- Просто я подумала, вам будет интересно узнать, что он пришел в себя, - ответила Чаквас, внимательно наблюдая за моим лицом, однако я сумела сохранить бесстрастное выражение.
С трудом сглотнув, с едва ли не скучающим видом, я переспросила:
- Правда?
- Да, у меня остались друзья в Гуэрта Мемориал, и они присматривали за процессом выздоровления майора. Кайден все еще много спит, однако во время бодрствования он полностью приходит в сознание, и это хороший знак, учитывая, что большая часть травм пришлась на голову. К нему пока не пускают посетителей, но, возможно, решив проблемы на Менае, вы совершите остановку на Цитадели?
- Посмотрим… если у нас появится свободное время, - ответила я. – Мне в любом случае нужно будет ввести его в курс дела – он должен знать, что случилось на Марсе.
Мое показное безразличие не одурачило доктора, и она внимательно посмотрела на меня.
- Мне известно, что с вашего возвращения отношения между вами были напряженными, и все это меня не касается, но будьте с ним помягче. Не из-за травмы, не из-за того, что он может не справиться, но… потому что его сомнения имеют под собой основания. Он просто хочет сделать как лучше для Альянса и для вас. В конечном итоге он поймет.
И что тогда? Как мне поступить? Ведь это не единственная проблема, и сейчас пропасть, разделяющая нас, казалась непреодолимой. День за днем важность нашей миссии повышалась, уже достигнув ужасающих размеров, а вместе с этим росла и моя роль во главе операции.
Преувеличенно беззаботным голосом я заметила:
- Поживем – увидим.
С этими словами я покинула медотсек и, не глядя по сторонам, направилась к лифту. Добравшись до своей каюты, я швырнула пластиковую баночку лекарств в стену, наблюдая, как она разлетелась вдребезги, а затем, тяжело дыша, глядела на рассыпанные по покрывалу таблетки.
Я не желала уповать на ложные надежды. Не хотела верить, что сумею наладить отношения с Кайденом, преуспею в осуществлении этого идиотского плана, решу проблему с саммитом, опасаясь, что, как обычно, все пойдет прахом. Слишком больно. Разочарование оказывалось слишком болезненным, и как бы я ни старалась, что-то всегда шло наперекосяк.
Вызвав Кайдена на откровенный разговор, высказав все, что почувствовала, увидев его, я рисковала потерять все – всю свою уверенность, самоуважение, атмосферу неуязвимости, позволявшую мне безнаказанно войти в зал, битком набитый Советниками, и заявить, что они идиоты. Если же я продолжу игнорировать его, стараться держать на расстоянии вытянутой руки так, чтобы оставаться в безопасности, но при этом достаточно близко… будет еще хуже.
Может, именно так себя чувствовал и он, зная, что я жива. Не видя человека, вы вольны думать что угодно, но стоя перед ним, глядя ему в глаза и понимая, что он является личностью со своими мотивами, желаниями и страхами… вам придется не обращать внимания на собственную боль, потому что этот человек ничего вам не должен.
В мои размышления вторгся голос Джокера, сообщившего, что мы приблизились к Менае и что мне следует собираться. Стоя в своей каюте и глядя на рассыпанные таблетки, я думала только о том, как же мне хотелось послать все к черту и просто выспаться.
Но времени на сон не было. Как всегда. После завершения миссии на Менае на моем корабле находился новый примарх, и собственно бой снова оказался не самым сложным заданием. Труднее всего было убедить всех, что мы на одной стороне. Виктус являлся военным, а не политиком, и это несколько облегчало задачу, однако он в считанные минуты понял то, на осознание чего у меня ушли годы: когда ты помимо своей воли становишься лидером, личные интересы перестают иметь вес, потому что внезапно от твоего решения зависят миллионы – миллиарды – жизней.
По крайней мере Гаррус снова находился рядом – надежный друг, так нужный мне сейчас. Я не смогла удержаться от того, чтобы схватить его за руку и обнять, нуждаясь в физическом доказательстве того, что, несмотря на обстановку на Палавене, он был жив. Его присутствие на «Нормандии» позволило мне вздохнуть свободнее. Порой мы сидели молча, прекрасно понимая происходящие изменения.
