- Что тут у нас? Мой маленький зверек решил воспользоваться холодным оружием? Ай-яй-яй, - Мукуро задумчиво посмотрел на Хибари, уже практически теряющего сознание, взглянул на его ладонь, которую сжимал, и улыбнулся. Кея за день тренировок совсем выдохся, Чейз изрядно его потрепал, а тут еще и он. Вряд ли он в состоянии сейчас нормально отбиваться, а жаль – Мукуро хотел этого. Он так долго видел перед собой послушного истукана, изредка открывавшего рот, чтобы нагрубить, что желание увидеть его искаженное болью лицо, услышать угрозы и ругательства в свой адрес, отчаянные попытки вырваться, отдавалось внизу живота пульсирующей томной слабостью. Потому что он любил подчинение. Потому что он был без ума от власти. Да, в этом все и дело. Ну, и ревность тоже к этому причастна. Совсем чуть-чуть. А еще Мукуро был собственником. Что он и собирался показать, в очередной раз.

Хибари, сонно моргая, едва удерживая себя в сознании, послушно улегся грудью на стол. Происходящее доходило до него ужасающе медленно, он с трудом осознавал, что не спит.

Вырвало его из омута беспамятства острая боль, пугающе знакомая, но гораздо более сильная, чем была раньше. Мукуро, для удобства, заломив ему руки, резал ему спину, чуть ниже лопаток. Боль отзывалась от глубоких порезов, стремительно распространялась по телу, собираясь в колющий ком где-то в ладони – там, где белели и зудели шрамы – позорное напоминание о поражении и принадлежности. Он слышал, как пыхтит Мукуро, удерживая его на скользкой поверхности и старательно выводя на его коже знакомые до помутнения буквы, слышал, как под острым лезвием вспарывается кожа, как течет кровь; чувствовал раздражающее бессилие, металлическим привкусом оседающее во рту, и чувствовал боль – снова и снова, каждый раз, когда Мукуро скользил острием ножа по телу. Хибари дергался под ним, но затихал, наталкиваясь на нож, и, закусив губу, стонал, мечтая как можно скорее впасть в забытье. Спустя долгие минуты, наполненные отчаянной безысходностью и болью, его желание исполнилось. Он то терял сознание, то возвращался в реальность, превозмогая тошноту. В какой-то момент, он очнулся уже лежа на спине, а Мукуро с упоением чертил уже на его груди. Боль уже не чувствовалась так остро, она тупо зудела, ныла, заставляя биться в будто бы предсмертной агонии, и сил не было даже для того, чтобы выдавить из себя хоть слово.

- Ты мой, - улыбаясь, прошептал Рокудо, склонившись к его лицу, отбрасывая за ненадобностью орудие пытки, - мой, Кея, ты мой… - он поцеловал его, уже так, как всегда и хотел: властно, настойчиво, грубо, кусая губы и бесцеремонно играя с его языком. Пальцы в мнимой ласке теребили волосы, вплетаясь в них, подергивая и оттягивая, обнажая шею. Мукуро целовал его шею, водил ладонями по животу и бокам, оглаживал бедра, стягивая брюки, слизывал кровь с его груди. И все так же, как было раньше: с полуукусами-засосами, синяками от пальцев и тяжелым прерывистым дыханием, опаляющим кожу.

Когда Мукуро, нарочито медленно, смакуя, расстегнул ремень, и подтянул к себе безвольное тело, Хибари, наконец, активировался – пнул его в живот, собрав последние силы, и перевернулся набок, тут же падая на ковер, пачкая его своей кровью. Если бы только у него было еще чуть больше сил – он смог бы отбиться и хотя бы попытаться сбежать, сейчас же он едва шевелился, да и сопротивлялся он уже чисто инстинктивно. Мукуро был пьян – ему плевать на все побои, море по колено, а Кее помогла внезапно пришедшая на помощь бешеная ярость, которая с лихвой затмевала боль и усталость. Нельзя давать врагу передышки – поэтому Хибари, пока Рокудо поднимался на ноги, отгоняя от себя хмель, набросился на него, снова опрокидывая на пол. Не было азарта, желания победы – того, что Хибари привык чувствовать в каждой драке, только клокочущая ненависть и жажда мести. Мукуро подло впился пальцами в кровоточащие раны, и ослепительная вспышка боли послужила подпорой приближающемуся беспамятству. Придя в себя, Кея лишь глухо застонал, дергаясь в такт рваным коротким толчкам Мукуро.

Мукуро нетерпеливо двигал бедрами, задыхаясь от обуревавших его эмоций. Ноздри щекотал сладкий запах крови, вспотевшие ладони скользили по взмокшей коже, и приходилось время от времени останавливаться, перехватывая удобнее чужие ноги. Он ненавидел и любил Хибари – он признавал это и еще больше запутывался, он хотел быть нежным и добрым, но не получалось, он хотел быть любимым, но выходило наоборот. Омерзение к самому себе, наглухо запертая глубоко внутри вина, сожаление, усталость обрушились на него вместе с медленно отрезвляемым сознанием. Он и не заметил, когда свербящее чувство неудовлетворенности и жадного вожделения перетекло в долгий, мучительный оргазм. Мукуро непослушными пальцами застегнул брюки, поднимаясь на ноги. Его все еще штормило, и уже начинало тошнить, но разум, казалось бы, на некоторое время впавший в анабиоз, словно очистился, давая трезво оценить ситуацию.

- Хватит с меня, - произнес Мукуро и не узнал собственного голоса, настолько разбитым он был, - ты выступишь на боях и, если выживешь, можешь убираться ко всем чертям собачьим, - он с горечью и тающей болью посмотрел на свернувшегося на полу Кею, - я… господи, я ненавижу тебя. Ненавижу…

Он пинком распахнул дверь и побрел наверх, в свою спальню. У комнаты его ждал Анджело, взволнованный и поникший. Увидев Мукуро, он встрепенулся и с ужасом оглядел его.

-Вы ранены?! Я позову доктора…

- Оставь меня, - он говорил тихо и бесстрастно, но посмотрел так, будто ненавидел его всю свою жизнь. Анджело растерянно посторонился и уже в закрывающейся щели двери увидел, как Мукуро тяжело оседает на пол, закрывая лицо руками.

С первого этажа донесся женский вскрик, а потом топот, и Анджело поспешил спуститься. Несколько насмерть перепуганных служанок столпились в коридоре у столовой и не решались заглядывать за распахнутые двери столовой.

- Твою мать, - раздался голос Чейза, - Джо, немедленно зови Шамала! Сумасшествие какое-то…

- В чем дело? – Анджело втиснулся в дверь и ошарашено замер на пороге. Его замутило, хотя за время службы он успел на многое насмотреться. В комнате застыл острый, тошнотворный запах крови, ею был заляпана половина паркета, стол, кресла… Чейз держал на руках Хибари, непривычно бережно, обеспокоенно заглядывая в искаженное болью лицо.

- Давай живее, Джо, помрет же! – прикрикнул он, заметив, что лейтенант так и не двинулся с места.

Анджело будто холодной водой окатили. Он сорвался с места, выбежал во двор, напугав собравшихся у дверей любопытных лакеев, и, выведя из загона первую попавшуюся лошадь, поскакал прямо к дому Шамала. Накрапывал мелкий дождь, ветер швырял в лицо мусор, сухие веточки и листья, но Анджело даже не обращал внимания на подобные мелочи. В голове бился лишь страх не успеть, опоздать. Как же глупо, глупо было полагаться на благоразумность Мукуро – Кее не место рядом с ним, он умрет такими темпами. Может быть, прямо сейчас…

Шамал открыл дверь недовольный и заспанный, но, услышав о том, кому требуется помощь, собрался за пару минут, не промолвив и слова. На его лице застыло странное выражение, но размышлять об этом времени не было.

До начала боев осталось всего семнадцать дней.

========== Глава 38. Добрый доктор ==========

- Мне нужны чистые полотенца, горячая вода и ваш врач, - особо не церемонясь, с ходу потребовал Шамал, едва переступив порог комнаты.

- Я позову служанок и разбужу прачек, - кивнул дворецкий, испаряясь в темноте коридора.

В спальне пахло крепким виски и кровью, Чейз, покачиваясь, сидел с ногами на постели, поддерживая на руках Хибари так, чтобы не тревожить порезы на спине и груди. Увидев доктора и своего лейтенанта, он тут же гневно нахмурился.

- Тебя за смертью посылать! – процедил он сквозь зубы и слабо пошевелил затекшими руками. – Какого черта я вообще должен тратить свое свободное время на какого-то самоубийцу? Эй, возьми его, Джо!

Анджело неуверенно подошел ближе и, присев на кровать, осторожно перенял из его рук бесчувственное тело. Чейз соскочил на пол и с облегчением потянулся, разминая шею и руки. Болела спина, онемели ноги от долгого сидения и кружилась голова от выпитого спиртного. А ведь виски дали, чтобы продезинфицировать раны Хибари.