— Ты потерял память?

— Да… досадно, но да. Никто не знает об этом. Ну, кроме меня, тебя, Аниты, Луки, Ромарио… о, и новенький знает, — жизнерадостно ответил Дино и призадумался. — Как-то… слишком много знает, выходит.

Хибари отвернулся. Он уже отвык от него такого, и его поведение сейчас уже казалось странным. В сознании буквально отпечатался этот… взгляд. Теплый, счастливый, но уже… без той ставшей привычной нежности, заботы.

Лучше бы просто забыл.

— Я… я ухожу.

— Об этом и речи быть не может, — отрезал Дино. — Ты уйдешь отсюда только через мой труп. Анита, скажи ему!

— Д-да… Хибари, останься, пока не… выздоровеешь, — пряча глаза, поддержала она.

— Вообще оставайся. В ордене для тебя есть место. — Он отступил назад, к Аните, и приобнял ее за плечи, ласково улыбаясь ей. — Мы с Анитой тебя приютим. Снова.

— Меня сейчас стошнит. — Хибари оттолкнул его и вышел на улицу. Его и впрямь мутило. — Мне нужно найти Мукуро.

Хоть за что-то зацепиться… хоть о чем-то думать.

— Мы… можем поговорить? — тронул его за плечо Дино, подойдя сзади. — Анита принесла тебе одежду, так что… просто отойдем.

— Это не имеет смысла.

— А я думаю, что имеет. Переоденься. Нам нужно поговорить. Действительно.

Хибари кивнул и вернулся в шалаш. Лука, пробормотав про больных и другие дела, испарился в мгновение ока. Анита тоже было последовала его примеру, но Хибари ее окликнул:

— Ты должна была увезти его. Я же говорил.

— Я пыталась. Он отказался. Прости. — Она провела рукой по лицу и слабо улыбнулась. — Я бы сказала спасибо, но… мне кажется, что стало еще хуже. Я чувствую себя… грязной лгуньей. Разберись с этим, если ты это начал.

Она оставила его, и Хибари, быстро натянув чистую теплую одежду, вышел на улицу.

Дино ждал его у коновязи, на самой окраине лагеря, и гладил по спутанной гриве лошадь.

— Я почему-то скучаю по ферме, — сказал он, не оборачиваясь. — Хотя мне кажется, что я вот только вчера там был. Я даже чувствую, как болит шишка, которую ты мне набил.

Хибари промолчал, подходя ближе. Лошадь мирно ела сваленную в кучу траву и тихо фыркала от удовольствия. Когда-то они вместе кормили так лошадей и смеялись над их кошачьей ласковостью.

— Ты не сможешь быть лидером в таком состоянии. Тебя убьют в следующем же бою.

— Ага, мне все так говорят. Но раньше же я как-то справился с этим. Был же у меня этот первый раз и в прошлом. — Дино помолчал, наблюдая, как Кея трепет гриву лошади. — Трудно, когда в тебя настолько не верят… Анита уговаривала меня уйти, но я не смог. Я увидел этих детей, которые смотрят на меня такими огромными восторженными глазами, этих несчастных женщин, преданно кочующих за своими мужьями, на раненых, которые даже, изнывая от боли, твердят о правом деле… я просто не смог. Я всегда был мягкотелым, так что… не смог устоять. — Он покачал головой. — Я просто хочу знать, зачем я все это сделал. Почему пошел против Его… против Рокудо Мукуро, почему стал лидером. За что я сражаюсь, если у меня нет претензий к власти? Просто потому, что меня попросили? Я был доволен своей жизнью, так что могло произойти… я не понимаю.

— Может быть… может быть, лучше и не вспоминать? Может, это тебя ранит? Иногда забвение намного лучше реальности.

— Но это ведь часть меня. Мне говорят о том, каким я был, и я просто не могу поверить в то, что это правда был я. Я говорил то, что никогда бы не смог произнести, делал то, на что никогда бы не смог решиться, и я даже не знаю, нравлюсь ли я себе таким. Я хочу обрести себя. Хочу понять себя. Я, что, не имею на это права? Такое чувство, будто что-то или кто-то решает за меня, и это так бесит.

— У тебя не получится. Ты… такой слабый, ты травоядное. Ты хочешь помочь людям, когда сам не можешь помочь себе. Ты умрешь, тебе просто не выжить, и тогда все было зря… — Хибари захлопнул рот, но Дино встревожено поднялся, хватая его за локоть.

— Зря? Ты… о чем ты говоришь? Что «зря»?

— Забудь об этом, — отдернул руку Кея и принялся отвязывать лошадь. — Я ухожу, и мне плевать, что ты занимаешься гребаным самоубийством.

— Ты ведь знаешь что-то, верно? — Дино схватил его за плечи и тряхнул. — Скажи мне, пожалуйста. Всего три дня прошло, а я чувствую себя как в чужом теле. Если ты знаешь…

— Убери руки. Ты просто должен был бросить все и уехать, а не корчить из себя героя! — Хибари отпихнул его и, скрипнув зубами, ударил. — Ты получишь такую возможность, о которой я могу только мечтать — ты вернулся к самому себе! Я сделал это, потому что ты страдал и… просто проваливай в другую страну и начинай все сначала, вместе с женой. Она тебя любит не меньше, я уверен.

— Что ты сделал? Не меньше, чем кто? О чем ты вообще? Стой, — Каваллоне вскочил, хватая лошадь за уздцы, но Кея с силой дернул за поводья и сорвался с места.

Руки дрожали, и из горла вырывались рваные хриплые вздохи. Он должен был уйти, должен был стать прежним, счастливым домоседом, так что пошло не так.

Очередная вспышка боли едва не свалила его из седла, и он крепче схватился за поводья, с трудом концентрируя рассеивающийся взгляд на дороге с пролетающими мимо деревьями и кустарниками.

Ему нужно найти Мукуро.

Дино долго смотрел ему вслед, прежде чем отвернуться. Анита стояла рядом и подошла к нему, когда он ее заметил.

— Я расскажу тебе, — произнесла она, нерешительно касаясь его руки. — Я не хочу, чтобы когда-нибудь, когда ты все вспомнишь, возненавидишь меня. Как ты стал лидером, как обернулся против Рокудо — обо всем. Только если ты действительно этого хочешь.

— Это причинит тебе боль?

— Уже причиняет. И я от нее все равно не избавлюсь.

Дино кивнул. Он хотел услышать, хотел знать, хотел помнить. Хотел понимать. Что-то подсказывало ему, что ничего хорошего из этого не выйдет, но… Это было ему необходимо. Чтобы иметь возможность идти дальше без вопросов и сомнений. Даже если он потом будет об этом жалеть.

========== Глава 70. Прощание ==========

Он словно видел все со стороны. Словно сидел в пустом театре, и перед ним играли пьесу, в которой какой-то актер бездарно исполнял его роль, даже не пытаясь подражать оригиналу.

Анита говорила — рассказывала о ферме, о долгих отлучках с ночевками, о глупой рассеянной улыбке по возвращению, последующей апатии и шокирующем ее признании.

Анита говорила и видела недоуменное выражение на его лице с примесью легкого отвращения и горечи. Для него это было словно рассказом о каком-то другом человек — не о нем — и ему было трудно признать в ужасном человеке, которого описывала она, себя.

Он ни разу не перебил ее изумленным вскриком «Не может быть!», не отвернулся, закрывая уши, и молча глядел куда-то в темноту леса, нахмурив брови, внимательно вслушиваясь в каждое с трудом произносимое слово.

Анита даже позавидовала его выдержке — ей было тяжело рассказывать, вновь окунаться в болезненные воспоминания, переживать заново прошлое, но обманывать больше она не могла. Выдержав всего два дня, он с лихвой вкусила и радость надежды, и страх возмездия, и тяжесть вины.

Она молчала о своих чувствах: как невозможно было дышать после его признания о другом человеке; о слезах, что сдерживать не было сил; о подавляемом желании смерти. О ребенке, про которого он забыл в одно мгновение.

Она рассказала о его ледяном взгляде, холод которого таял лишь при упоминании одного-единственного имени — не ее; о его воодушевленных планах на будущее, в котором ей не было место; о его любви — не к ней.

Ей хотелось, чтобы он не поверил ей, обнял и укорил за нелепые фантазии — тогда бы она посмеялась и просто сказала бы: «Шутка». И ей одновременно хотелось, чтобы он встал и молча ушел — вслед за человеком, ради которого был готов сделать все. Тогда можно было бы оставить пустые надежды и начать жизнь с чистого листа.

Она уже замолкла, с замиранием сердца ожидая его слов, но он все сидел, рассеяно теребя надорванную заплатку на штанах.