Мукуро на мгновение аж потерял дар речи.
— До каких пор ты будешь тешить себя своей неуемной гордостью? — процедил он, поднимаясь и отдергивая руку, будто его ужалило. — Разве ты не хочешь вернуться к себе прошлому? Стать прежним? Забыть все ужасы?
— Посмотри на меня внимательно, Мукуро. Ты действительно думаешь, что я стану прежним? Думаешь, что смогу восстановиться, просто забыв о тебе? Думаешь, что я смогу нормально ходить, сражаться, смогу избавиться от головной боли, тошноты и шрамов? Или ты хочешь сдернуть с меня кожу, чтобы я не смог увидеть твое имя на своем теле? Я ведь увижу, когда очнусь, и найду тебя, потому что себя прошлого я знаю.
— С тобой будет Каваллоне. Он выдумает причину, по которой ты бросишь свои попытки на меня выйти.
— Я его забуду. Он будет для меня посторонним, ничем не примечательным травоядным. Я снова буду… один, — последнее слово он выпалил, будто сам удивился такому выводу. — Не буду помнить Шамала и Закуро. И мне будет все равно на Дино. И на Скуало. И На Оливьеро. И я забуду Ямамото. Я буду один. — Он сжал кулак со стиснутым в нем пузырьком и закрыл глаза, представляя, как свободно он будет себя чувствовать без этих тяжелых связей, сожалений и боли.
Мукуро смотрел на него во все глаза, с замиранием сердца ожидая, когда он выпьет. Он не знал, как это произойдет: сразу или после некоторого времени, будет ли это похоже на лихорадку или пройдет незаметно… Он просто знал, что сейчас должно все закончиться. Наконец-то. К счастью. Или к сожалению — он уже запутался в своих эмоциях.
— Я выпью, — сказал Хибари, пряча пузырек в трещине на стене: постель и одежду всегда после посетителей проверяли. — Но только после того, как прикончу тебя.
— Ты неисправимый дурак. Желание убить меня тебя завело в пропасть, в ней ты и останешься. Что ж, раз ты так настроен, попробуй меня убить, — он схватился за спинку постели и склонился над ним, легко улыбаясь. — Я тебя снова одолею, Кея, и волью в тебя это дерьмо силой. И, к слову, делаю это я больше для себя, чем для тебя, так что особо не обольщайся. — Он скользнул взглядом по его губам и поцеловал его в лоб, почти сразу отстраняясь после этого. Хибари побледнел и напрягся, впиваясь пальцами в цепь, сковывающую его.
— Тогда у нас будет время еще попрощаться, — бросил Мукуро, уходя. — Но у тебя есть время подумать. Кто знает, чего я захочу прежде, чем стереть твою память.
***
Еще у выхода Дино услышал, как трибуны выкрикивают его имя: преимущественно недоброжелательные, что, впрочем, понятно. Предводителя восстания вряд ли будут почтительно встречать при короле даже те, кто разделяет его взгляды.
Он чувствовал себя немного лучше: рука по-прежнему висела плетью, зато голова перестала расщепляться на мелкие кусочки и жар немного спал.
Двери с тихим шуршащим звуком распахнулись, открывая перед ним песчаную арену, окруженную высокими стенами. Трибуны были забиты битком; воздух над ареной плавился и дрожал, застревая в горле сухим кашлем, а зрители в ажиотаже едва ли не скакали по скамьям.
— Чем займемся? — спросил Скуало, когда они встали друг против друга. — Поболтаем или полепим куличи из песка?
— Это больше не действует. Все бойцы сегодня сражались.
— А разве ты не исключение? Тебя же готовят к бою с Хибари.
— Нет. Нас с тобой готовят для того, чтобы помучить его. — Дино задрал голову, глядя на королевское ложе. Бельфегор с интересом наблюдал за ними, свесившись с перил. Вряд ли он их слышал, но наверняка понимал, о чем они говорят.
— Зачем им нужен какой-то наемник? Или это только из-за Клевен…
— Лорды и миледи, — громогласно объявил герольдмейстер, — сегодня…
— Значит… мы умрем вместе, — Скуало невесело усмехнулся и взглянул на трибуну. — Я весь вечер провел с Занзасом, так что умереть я хочу в буквальном смысле.
— Я не могу умереть, Скуало. Не после смерти Шамала.
Скуало не сразу понял, что он имел в виду, но затем до него дошло. Он ковырнул носком обломок оружия в песке и тихо посмеялся.
— Хибари помрет от горя, если ты откинешь копыта. Если мы откажемся от боя вместе, то нас прикончат обоих, да?
Дино вытянул из за спины кнут и размял шею. Было неудобно управляться с привычным оружием одной рукой, но выбора не предоставляется. Скуало напрягся и чуть пригнулся, положа руку на эфес меча.
— Мы с тобой сразимся. Я буду биться со всей силы, но в один момент отступлюсь.
— Ты о чем?
— Ты убьешь меня, и поможешь моим людям вытащить Кею.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Скуало, шагая к нему. Дино предупреждающе вскинул руку, заставляя его остановиться. — Ты о чем вообще? Ты что несешь? Как это твой орден без тебя спасет…
— Моя смерть даже на руку, — убедительно произнес Каваллоне. — Я лидер, но когда я умру, им не останется ничего, кроме как вытащить отсюда Кею. Им нужен будет тот, за которым они могут пойти, а кто может быть лучше того, кто развернул Клевентонскую революцию?
— Но это не так! Хибари не станет вести за собой людей и он не борец с властью.
— Мои люди об этом не знают. Они вытащат. А я… — Дино развернул рукав, показывая забинтованную руку. На пыльной посеревшей ткани выступила кровь и желтый гной. — Новый доктор сказал, что у меня заражение.
— Заражение…
— Лечебница мне не светит, так что я решил, что от тебя толку будет больше, чем от меня. Увези Кею подальше, проследи, чтобы они с Мукуро больше никогда не увиделись.
— Я не собираюсь тебя убивать, — отрезал Скуало, вытаскивая из ножен меч и бросая его ему под ноги. — Ты революционер, ты нужен многим людям, и Хибари в том числе. Я нужен только Занзасу, и то, думаю, что он сможет без труда найти мне замену.
— Бред не неси, подними меч.
— Отказываюсь.
Дино скрипнул зубами. Он с трудом решился на такой шаг, так какого черта спасаемый сам себя в могилу гонит?!
— Скуало, возьми меч.
— Нет, ты даже не представляешь, как будет чувствовать себя Хибари, если ты подохнешь.
— А как себя будет чувствовать Занзас?!
— Занзаса не избивали и не насиловали целый год! Он найдет себе другого, переживет. Ты единственный, кто есть у Хибари после смерти Шамала, я на эту роль не сойду. Я… не пойми меня неправильно, я, можно сказать, люблю Занзаса, но… не могу просто бросить тебя, Хибари. А Оливьеро?
Гул голосов все нарастал: возмущения, желание увидеть сражение, крики о возврате денег — все это сейчас отошло далеко на задний план.
Мукуро нетерпеливо постукивал пальцами по колену, наблюдая, как болтают внизу Каваллоне и Скуало.
Он знал, что так будет, знал, что Каваллоне просто так не согласится, знал, что он идиот. Всегда, когда речь шла о спасении Кеи или кого-то другого, в самый ответственный момент он соскакивал. Мукуро был таким же, только наоборот: он не убивал Кею в самый последний момент.
Занзас мрачно смотрел на Скуало, изредка поглядывая на Каваллоне. Известие о том, что они будут сражаться друг с другом, сначала сбило его с толку, и он даже не знал как реагировать: Скуало он любил, по-своему, а вот Каваллоне он искренне уважал и даже в каком-то роде восхищался им. Конечно, смятение прошло, и сейчас он желал победы лишь Скуало, но смотреть все равно было очень неприятно. Вот если бы вместо Каваллоне был Хибари, тогда было бы проще. От этого мелкого узкоглазого давно уже пора было избавиться.
— Их убьют обоих, — прошептал Ирие, сминая свою панаму и нервно глядя на арену. Бьякуран скосил на него глаза.
— Без него тебя в революционеры не возьмут?
— Может хватит?! То есть… перестаньте, пожалуйста, Бьякуран-сан.
Занзас подался вперед, заметив, как Бельфегор отдает приказы страже, и прикусил большой палец, напряженно хмуря брови.
Мукуро взглянул на нижние трибуны: туда, где затесались в толпу повстанцы, и нервно перевел взгляд на арену.
— Ну же, Каваллоне, черт тебя дери…
Скуало вдруг скрестил на груди руки и сел на землю, подогнув под себя ноги. Дино остался стоять над ним, выпустив из рук свой кнут. Кажется, драться они не собирались.
