Совсем не верилось, но он проигрывал. И дело совсем не в том, что он практически безоружен, и даже не в мастерстве. Дело, скорее всего, в убеждениях.
Скуало отбросил осколок меча на землю и, коротко вдохнув, вскинул голову, усмехаясь.
— Ты победил, — объявил он. — Хоть ты, мелкий паршивец, мой язык не знаешь, но ведь все прекрасно понял, верно?
— Что он, блять, творит? — психанул Занзас и выпрямился, собираясь подняться. Но этого ему не пришлось делать.
Ямамото поднял руку и разжал пальцы, роняя меч на землю.
— Что ты, блять, творишь? — удивился Скуало, наблюдая, как хмурое лицо его противника озаряется веселой улыбкой.
— Я не убийца, — сказал Ямамото. — Теперь уже нет. Но ты должен был понести наказание за то, что убил человека. Это, конечно, неравноценно, но… хорошо же, когда тебе оставляют жизнь, верно?
— Это идиот… — накрыл лицо ладонью Хибари. — Он не собирается тебя убивать, — пояснил он Скуало, который с ничего не понимающим выражением лица глядел на Такеши.
Оливьеро расхохоталась, запрокинув голову.
— Кажется, теперь мой любимчик — этот парнишка, — сквозь смех выдавила она.
— Что за дерьмо? — разозлился Скуало. — Ты должен меня убить. Я проиграл и никакие поблажки мне не нужны, ясно?
— Мать твою, рот закрой, — прошипел Занзас, приложив к губам кулак, чтобы его не услышали сидящие рядом засранцы-аристократы. Его прямо лихорадило от мысли о том, как ему свезло, что этот пацан такой придурок, раз решил пойти против правил.
— И как на это реагировать? — потерянно поинтересовался Бьякуран, будто бы у самого себя. Почему-то этот поступок со стороны мальчишки погрузил его в глубокое раздумье.
Бельфегор тяжело вздохнул и поднялся с кресла, облокачиваясь на перила своего ложа. Судя по его мрачному лицу, ему совсем не нравилась сложившаяся ситуация.
— Правила нельзя нарушать, — сказал он. — Ты должен убить его, хочешь этого или нет.
Ямамото со сосредоточенным видом выслушал перевод и качнул головой из стороны в сторону, выражая свое несогласие.
— Но я так приказал, — как-то совсем по-детски изумился Бел, но Ямамото еще раз мотнул головой и что-то сказал Хибари.
— Он не будет убивать людей, даже если от этого будет зависеть его жизнь, — пояснил Кея с таким тоном, будто смертельно устал от роли переводчика.
— Что ж, прекрасно, — скривился Бельфегор, отходя от перил. — В таком случае, тебя казнят. Ренцо, — позвал он своего капитана, и тот кивнул, подзывая стражу.
— Что? Какого черта? — возмутилась Оливьеро. — Он победил, какого хрена его собираются прикончить?!
— Не твоего ума дело, женщина, — оттолкнул ее с дороги стражник.
Ямамото поднял меч и отступил назад.
— Да что за бред? Отвалите к черту. — Скуало рванул Ямамото за руку. — Ты что, сопляк, головой ударился? Ты, конечно, с первого взгляда показался настоящим кретином, но не настолько же. Мне твоя жалость нахрен не сдалась, так что…
— О, я тебя не жалею, просто у меня принципы, — и без перевода понял его Ямамото и, вскинув голову, рассмеялся. — Может, я и умру, но зато с чистой совестью.
— Что ты говоришь, я не понимаю… — Скуало потер лоб, тряхнул головой и, сделав вид, что направляется к остальным бойцам, напал на одного из приближающихся стражников и отобрал у него меч, ударив его под колени и повалив на землю. — Но, раз уж ты оставил меня в живых, маленький ублюдок, то я не могу оставить тебя в такой жопе.
— Эээ… — Такеши затруднился, но, подумав, все же понял, о чем речь. — Спасибо, я… — договорить он не успел, пришлось обороняться.
— Ага, и все же, я помру сегодня, — весело хмыкнул Скуало и взглянул на трибуну. Занзас поднял руку, но тот уже отвернулся, отвечая на выпады закованных в латы стражников. — И Хибари я так и не прикончил.
— Надоело ждать, — сказал Кея, поймав быстрый взгляд Скуало. Он немного размял затекшую от долгого стояния шею и набросился на ближайшего к нему стражника.
— Ох, что за милый парень? — усмехнулась Оливьеро, снимая с пояса кинжалы. — Ты, угрюмчик, с нами?
Закуро смерил ее равнодушным взглядом и оттолкнулся от стены, которую подпирал спиной.
— Твои женские штучки со мной не пройдут.
— О, я тебя умоляю, — хохотнула Оливьеро, втыкая один из кинжалов в прорезь забрала одного из стражников. — Мне нравятся мальчики помоложе.
— А вот это уже интересно, — протянул Бельфегор, покачивая ногой. — Только вот… того выскочку убей, Ренцо. Остальные, если выживут, могут продолжать участие. Так уж и быть.
Виллани поклонился и, вытянув из ножен меч, спустился вниз.
На трибунах царил хаос. Аристократия еще ограничивалась пересудами и оживленными восклицаниями. На нижних рядах, где обосновались простые люди, была такая суматоха, что невозможно было порой даже услышать человека, сидящего рядом.
Кто-то возмущался решением принца убить победителя, кто-то, наоборот, одобрял, принимая во внимание нарушение правил, а кто-то — большинство — просто заходились в ажиотаже, подбадривающее крича, хлопая в ладони и оглушительно топая ногами.
Мукуро потер лоб и напряг зрение, пытаясь выглядеть среди столкнувшихся на арене стражников и бойцов. Не все участники решили испытать свою судьбу в схватке с королевской стражей — большая часть просто стояла в стороне. Но даже так, выделить из общей каши одного-единственного человека было совсем непросто, если вообще возможно.
Занзас, на удивление, был абсолютно спокоен: расслабленно сидел и бесстрастно глядел вниз, подпирая подбородок сжатой в кулак ладонью. Мукуро терзался сомнениями, выглядел ли он со стороны так же, ведь изо всех сил старался не показывать эмоций. Но мысль о том, что Кея, в своем плачевном состоянии, решил подраться вне своей очереди, его просто размазала. Нет, это, конечно, было в его стиле, но, черт подери, он же едва на ногах держится.
— Успокойся, — сказал ему Занзас ровным, спокойным голосом. — Ты ведь все равно уже ничего не изменишь. Если он умрет, значит, он ничтожество и слабак, а следовательно — печалиться об этом не имеет смысла. Я уверен, что Скуало не подохнет, но если я ошибся, то, что ж, моя симпатия к нему, так или иначе, иссякнет.
Мукуро прикрыл глаза и глубоко вдохнул. В конце концов, какая разница? Он ведь уже давно решил: если Кея победит, то он заслужил свободу, если умрет — умрет хотя бы в бою, а не из-за яда, и в этом случае все вообще прекрасно.
— Ты прав, — улыбнулся он, разминая плечи и уже без особого беспокойства глядя на арену. — Я буду безумно разочарован, если Кея умрет так бездарно, но что поделать? Чему быть — того не миновать.
— Можете сколько угодно строить твердокаменные рожи, но я-то знаю, что у вас поджилки трясутся от страха за своих любовничков, — фыркнул Бьякуран, посмеиваясь. Его странная реакция на поступок Ямамото уже казалась каким-то наваждением, так быстро он пришел в себя.
— Посмотрел бы я на тебя, если бы в боях участвовал Шоичи, — хмыкнул Мукуро и беспокойно огляделся.
— И ты можешь не кричать направо и налево о том, что они наши любовники? — прошептал он, склоняясь к его уху, чтобы в ужасном шуме тот мог его расслышать.
— Мне-то что? — Занзас пренебрежительно отмахнулся. — Про меня и так знает уже все королевство.
— А может, и за пределами, — хохотнул Джессо.
— В любом случае, неприятно мне, — закатил глаза Мукуро. — У меня свадьба скоро, если ты позабыл.
— Брось, в этом зверинце никто не услышит и словечка. Посмотри, — скривился Бьякуран, кивая на копошащихся внизу простолюдинов и оборачиваясь потом на знать, которая представляла собой не менее печальное зрелище, — они ничего вокруг себя не слышат и не видят — жалкие ничтожества. Даже если я буду кричать о том, что здесь находится целый вооруженный отряд наемников, желающих убить нас всех, никто бы и не шелохнулся.
И в этом он был прав. Мукуро посмотрел вниз, где буйствовали в экстазе обычные люди: крестьяне, фермеры и простые работники — они хлопали в ладоши, кричали и свистели, смеясь и радуясь, будто присутствовали на каком-то карнавале. И представители аристократии были не лучше. Сохранявшие первое время невозмутимость и достоинство, теперь они словно с цепи сорвались, вели себя не лучше черни. Даже в прошлые года, когда Мукуро с удовольствием ходил на подобные бои, он не позволял себе опускаться до такого уровня. И учитывая то, что сейчас бои идут на смерть, то есть, по сути, они присутствовали на смертной казни множества человек, презрения вызывало еще больше.
