Что же касается симпатий к белым отдельных селений, то происходило это в силу разных обстоятельств. Во-первых, в 1918 г. на Востоке действовала Народная армия Комуча — под демократическими лозунгами и красным флагом. Отсюда и те иллюзии, которые могли испытывать крестьяне, находившиеся под жестким налоговым прессом. Во-вторых, симпатизировали белым казачьи селения, в силу общей сословной принадлежности к донскому или уральскому казачеству, мечтавшие сохранить казачьи привилегии. Основная же масса крестьянства занимала противоположную позицию.
Наряду с констатацией отсутствия в документах конкретной информации о деятельности в деревне белогвардейской агентуры вывод о незначительном и малоэффективном влиянии на крестьянство региона белого движения в 1918 г. подтверждается реальным отношением крестьян к идущим их «освобождать из большевистского рабства» белым армиям. В главе о «зеленых» нами приведено достаточно фактов поддержки крестьянами прифронтовых районов частей Красной армии, отражавших белое наступление. Получив кратковременный опыт пребывания под властью «учредиловской демократии» и атамана Краснова, осознав реальность угрозы возвращения помещиков, крестьяне шли добровольцами в Красную армию, добровольно выполняли возложенные на них государственные повинности{934}.
Весной 1919 г. в пределы Поволжья вторглась белогвардейская армия Верховного правителя России адмирала Колчака. В какой мере колчаковский режим учитывал крестьянский фактор в своей борьбе с большевиками?
Изучение документов колчаковской контрразведки, штаба Верховного Главнокомандующего и учреждений пропаганды при правительстве Колчака показало, что военные и гражданские власти колчаковщины располагали определенной информацией о ситуации в Поволжье, в том числе в поволжской деревне.
26 января 1919 г. в «Сведениях из печати для сообщения в роты Волжского корпуса I Волжской армии» отдела пропаганды штаба Волжской армии» указывалось: «Внутри России было восстание крестьян против большевистско-крестьянских коммун, которые управляют тираническим деспотизмом»{935}. О мартовских событиях в Поволжье говорилось в «Обзоре секретных сведений о противнике штаба Верховного Главнокомандующего с 15 по 31 марта 1919 г.», датированном 31 марта 1919 г. В частности, в разделе «Восстания в тылу» сообщалось: «Продолжают поступать сведения о массовых восстаниях крестьян и мобилизованных… в Пензенской, Рязанской, Владимирской, Вологодской, Самарской и других губерниях. Главной причиной служат невероятные поборы и налоги коммунистов и полное нежелание воевать»{936}. Об этом же шла речь в донесении разведки 2-го Оренбургского казачьего корпуса, датированном второй половиной 1919 г.{937}
Приведенные документы показывают, что колчаковцы были в курсе событий, происходивших в поволжской деревне накануне и в момент их наступления на Поволжье. Они использовали факты крестьянского недовольства большевистскими порядками для соответствующей агитационно-пропагандистской работы в частях своей армии, как минимум, наполовину состоявшей из крестьян.
В официальных заявлениях руководители колчаковского режима постоянно заявляли о своей озабоченности судьбами российского крестьянства. Особенно часто этот мотив звучал в частях действующей армии, как уже отмечалось, крестьянской по своему составу. Например, для воодушевления личного состава Волжского корпуса I Волжской армии, где служило немало крестьян Самарской, Саратовской и других поволжских губерний, в мае 1919 г. распространялся текст интервью бывшего премьера Временного правительства, князя Львова, находившегося в тот момент в Париже. Устами бывшего премьера и князя им обещалось, что «Россия станет крестьянской страной, которая будет процветать в свободе и порядке»{938}.
Однако реальность была иной. И это становится очевидным после анализа основных программных документов колчаковского режима по аграрно-крестьянскому вопросу Их содержание и процедура выработки позволяют судить о том, что же в действительности несла Белая армия на своих знаменах поволжскому крестьянству, уже испытавшему на себе и власть большевиков, и власть учредиловцев. В данном случае речь идет прежде всего о документах, относящихся к первой половине 1919 г., когда колчаковская армия двинулась в бывшую помещичью Россию. Именно они в наибольшей степени отвечают на поставленные нами вопросы.
Ключевым документом, дающим представление о концепции аграрной политики Колчака, ее перспективах в случае победы над большевиками является датированная 5 апреля 1919 г. докладная записка в Совет Министров министра земледелия Н. Петрова и управляющего Государственным земельным фондом «О направлении аграрной политики Правительства и основе этой политики».
Авторы «Записки…» признавали исключительную важность крестьянского вопроса для судьбы режима. Цель аграрной политики колчаковского правительства они определили в создании «крепких мелких трудовых хозяйств, владеющих землей на праве частной собственности и свободных от принудительной опеки общины». При этом авторы записки оговорились, что данная цель, по-видимому, «соответствует и настроению Правительства»{939}. Таким образом, в случае победы режима Колчака российскую деревню, включая поволжскую, ожидало «второе издание столыпинской аграрной реформы». В русле этой стратегической цели авторы записки признавали необходимость «изменения закона бывшего Временного Правительства от 12 июля 1917 г., почти безусловно запрещающего всякую куплю и продажу земли». Все сделки на землю следовало разрешить и осуществлять их «через контроль Государства в лице местных органов Министерства Земледелия»{940}.
Ключевым вопросом для разработчиков аграрной стратегии колчаковского режима, имеющим принципиальное значение для судеб миллионов российских крестьян, был вопрос о бывших частновладельческих землях, захваченных в ходе крестьянской революции. Сюда входили и бывшие помещичьи земли, и бывшие земли столыпинских хуторян и отрубников.
В записке указывалось, что бывшие хозяева занятых крестьянами частновладельческих земель должны были сохранить юридический статус над этими землями, т. е. оставаться их собственниками. В то же время фактические владельцы переходили в разряд арендаторов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Подлежали безоговорочному отчуждению земли усадебные, мелкие трудовые и т. д. Не трудно предположить, что в данную категорию попадали все бывшие дворянские усадьбы и «образцовые хозяйства» столыпинских выделенцев{941}.
Если поставить себя на место крестьянина-середняка Самарской, Саратовской или Пензенской губерний и ознакомиться с текстом вышеупомянутой записки, то можно с уверенностью сказать, что крестьянин увидит, что он не является собственником своей земли, что за эту землю ему придется «тягаться» с бывшим владельцем и государством, что деревню ожидают новые землеустроительные комиссии и новые выделенцы на лучшие земли и т. д. И главное, что он поймет — новая власть — это «хорошо забытая старая власть», которая оказалась способной на все, кроме одной простой вещи — дать крестьянину то, что он хочет. Поэтому практическое осуществление изложенной в записке программы явилось бы не успокоением крестьянской России, а прямой дорогой к продолжению гражданской войны. Программа ориентировалась на «сильных», зажиточных крестьян, предусматривала разрушение общины. Учитывая, что эта политика уже обанкротилась в 1917 г., надеяться на ее успех можно было только при одном условии — силовом воздействии на крестьянство государственной власти. Так что программа министерства земледелия колчаковского правительства вряд ли могла удовлетворить интересы подавляющего большинства крестьян Поволжья.
