Вот как он сам объяснил действия вверенного ему отряда в подготовленном докладе в штаб 2-й группы, датированном 14 марта 1920 г.: «20 февраля при входе в Ново-Шешминск отряд обстреливался противником из домов… Дома, из которых производилась стрельба, были сожжены»{507}. То же самое он повторил военному следователю особого отдела Запасной армии Дубровину на допросе 19 мая 1920 г. В частности, он сказал, что «когда красноармейцы после повстанцев занимали деревни и входили в таковые, то из домов некоторых крестьян были выстрелы в них». В таких случаях красноармейцы бросали в дома ручные бомбы, от чего они и загорались{508}. В данном контексте, на наш взгляд, уместно привести выдержки из доклада начальника управления пехоты Запасной армии Сухотина от 28 марта 1920 г., инспектировавшего части армии, действовавшие «по подавлению восстания в районе Казанской, Самарской и Уфимской губерний». Обращаясь к теме «грабежей и насилий», он признавал, что во 2-й группе «особенно этим отличались китайцы и мадьяры», в 3-й группе «это было общим явлением». В то же время он указал, что «нужно с большей осторожностью относиться к заявлениям крестьян, которые рады случаю «поплакать на свою судьбу», так как все бесчинства и грабежи в большинстве случаев ограничивались мелочью, «если же и были серьезные расправы, то по отношению к населению, оказывающему упорное сопротивление (Ново-Шешминск)»{509}.
Из приведенных документов, на наш взгляд, следует вывод, что причиной жестокого обращения командования карательных отрядов и рядовых бойцов с мирным населением являлось желание запугать его и, таким образом, в корне пресечь попытки использования жилых помещений в военных целях. Поэтому безжалостно сжигались те крестьянские избы, откуда гремели выстрелы или прятались вооруженные повстанцы. Это правило действовало и действует в ходе всех карательных операций против партизан и повстанческого движения в любой период и в любой стране. Таким образом, прежде всего военная необходимость диктовала карателям применение против восставших крестьян крайних мер, чтобы как можно скорее подавить сопротивление восставших.
В то же время нельзя отрицать тот факт, что особую жестокость в борьбе с повстанцами проявляли интернационалисты, иностранцы. Документы отмечают их активное участие не только в карательных акциях против «вилочников», но и в ходе других крестьянских выступлений в регионе в годы Гражданской войны. Например, в той же Пензенской губернии в августе 1918 г. крестьянское движение подавлялось при самом активном участии латышских стрелков и чехословаков{510}. И тогда они не дрогнули, применяя оружие против пензенских крестьян. В связи с этим выглядят совсем неслучайными строки в приказе командующего Запасной армии Гольдберга от 17 февраля 1920 г. об особом внимании к мадьярам, имеющим склонность к излишней жестокости. Иностранные граждане, воевавшие в годы Гражданской войны на стороне большевиков, в большинстве своем делали это исходя из идейных соображений. Они искренне верили в коммунистическую идеологию, и в боях с белой и «кулацкой» контрреволюциями набирались опыта для грядущих классовых боев у себя на родине. Для них восставшие крестьяне были такими же врагами мировой революции, как и белые офицеры и генералы. Поэтому особо церемониться с ними смысла не было. Тем более что у них, по сравнению с россиянами, не было общих корней с народом, против которого они воевали. Им было не жалко русских крестьян, они были интернационалистами, для которых чужими были все, кто находился по ту сторону баррикад, кто не разделял коммунистической идеологии. Конечно, то же самое было характерно и для российских граждан, участвовавших в карательных акциях против крестьян. Но факт остается фактом. Интернациональные отряды выделяются на общем фоне карательных войск, участвовавших в подавлении крестьянского движения, своей стойкостью и решимостью.
Жестокое обращение карательных отрядов и органов ЧК с повстанцами и их семьями во многом определялось мотивом мести за акции насилия по отношению к сторонникам власти, совершенные крестьянами в момент восстания. Наиболее трагическим аспектом крестьянского движения в рассматриваемый период были многочисленные факты насилия как с одной, так и с другой стороны. Насилие власти по отношению к деревне в ходе различных военно-мобилизационных и реквизиционных акций вызывало ее ответное насилие по отношению к конкретным исполнителям этих мероприятий. И в 1918 г., и в ходе «чапанной войны», и в ходе «вилочного восстания» крестьяне убивали и калечили наиболее ненавистных им представителей местных органов власти, обрекавших их своими действиями на голод и нищету. Та жестокость, которая проявлялась при этом, была прямо пропорциональна той ненависти, которую испытывало крестьянство по отношению к власти. Вот лишь некоторые примеры из истории «вилочного восстания», которых немало можно найти и в ходе других крестьянских выступлений в регионе в этот период. 22 февраля 1920 г. в телеграмме командующего Запасной армии Кудрявцева в Центр сообщалось: «в с. Кривые Озерки на костре сожгли коммуниста, отрезывая части тела»{511}. 23 февраля 1920 г. политком штаба бронепоезда Калмыков в своей телеграмме в ВЧК указал: «В с. Коробаш масса зверских издевательств над коммунистами, было живьем подложено под лед 12 коммунистов, 1 разорван лошадьми… один коммунист сожжен на костре — Ужекин, коммунистам вырезают груди, вообще зверства повстанцев невероятные»{512}. В тот же день в бою у с. Буты повстанцы раздели 14 пленных красноармейцев уфимского отряда и босых прогнали две версты до оврага, где затем убили их вилами, кольями и топорами{513}. 26 февраля 1920 г. председатель Казанского губисполкома И.И. Ходоровский в телеграмме Ленину сообщал: «Повстанцы проявляют невероятную жестокость. В Заинске найдено 27 убитых коммунистов… в Новошешминске найден чистопольский курсант-кавалерист, изуродованный, исколотый вилами»{514}. Учитывая данное обстоятельство, можно представить себе настроение командиров и бойцов карательных войск, а также сотрудников ЧК, проводящих акции возмездия в селениях, где происходили эти события. В частности, именно в с. Ново-Шешминске, где, как указывалось в телеграмме Ходоровского Ленину, был найден труп изуродованного курсанта, интернационалисты Жиго сожгли крестьянские избы и совершили многочисленные акты насилия по отношению к населению. То же самое они сделали в с. Заинске, где было обнаружено 27 трупов убитых повстанцами коммунистов.
Кровь лилась с обеих сторон, насилие порождало насилие. В конечном итоге, сила оказывалась на стороне государства, имевшего техническое превосходство и более эффективную военную организацию. Оно безжалостно подавляло крестьянское движение, отвечая на крестьянское насилие двойным и тройным насилием.
Командование карательными войсками позаботилось о том, чтобы локализовать восстание и не допустить его дальнейшего разрастания. В первую очередь, были предприняты решительные меры по подавлению движения в приграничных с Башкирией уездах Самарской и Уфимской губерний. 10 марта 1920 г. командующий 4-й группой начдив Карпов в своем донесении в штаб Запасной армии сообщил: «По грани Башреспублики войска группы подавили в зачатке готовящийся в большом масштабе мятеж, согласно донесений командиров действующих отрядов, политработников, отобранных документов и приказов мятежников, а также заявлений самих крестьян»{515}.