Империя инков функционировала благодаря внушаемому ею ужасу и получаемой дани, но ее структура была предопределена длинной горной дугой, вдоль которой она сформировалась. Историки раннего колониального периода, сравнивая инков с римлянами, преувеличивали единообразие их политических институтов и централизованную природу правления. Тем не менее оставленные инками свидетельства того, как они управляли своей высокогорной империей, красноречиво рассказывают о способах распространения их влияния: это уникальная система горных дорог. Ее протяженность — свыше 12 тысяч миль и 30 градусов широты. Между Уарочири и Джауджа дорога проходит на высоте 16 700 футов. На всем протяжении этой системы вплоть до высоты 13 000 футов разбросаны постоялые дворы, где жили работники, которым платили едой и отупляющими дозами кукурузного пива[655]. Дороги проходили по изумительным мостам вроде знаменитого моста Уакачача («Святой мост») над ущельем реки Апуримак в Курахаси, длиной 250 футов, состоящего из тросов толщиной в человеческое тело.

Создавшие такую дорожную систему и наладившие производство вещей для удовлетворения самых насущных потребностей инки были прекрасными организаторами массовых работ. Например, насильственно переселенные в долину Кочабамба колонисты прибывали из столь далеких местностей, как Куско и Чили. Государство обогащала дань в виде товаров и рабочей силы. Например, из Уанкайо в долине Чийона поступала определенная часть всего, что здесь производилось: коки, перца чили, мате для заваривания, сушеных птиц, фруктов и раков. О богатствах, сосредоточенных в Куско, можно судить по рассказу о выкупе, полученном за верховного инки Атауальпу: это комната, заполненная золотом. В рассказах потрясенных испанцев говорится о садах Храма Солнца, «где земля была покрыта комьями золота и засажена искусно сплетенными золотыми стеблями кукурузы»[656]. Испанские солдаты считали, что крепость Саксауаман достаточно велика, чтобы вместить гарнизон из пяти тысяч человек: единственный камень, сохранившийся на нижней террасе этой крепости, высотой 28 футов и, как полагают, весит 355 тонн.

Подобно государству ацтеков, империя инков подкрепляла свои законы ужасом и умиротворяла богов человеческими жертвоприношениями. Рассказывают, что Уайна Купак приказал бросить в озеро Ягуар-Коча тела двадцати тысяч воинов Каранки после их поражения, а на его погребении были принесены в жертву четыре тысячи человек. Однако системы ацтеков и инков имели структурные слабости. Судя по способности содержать большое население — подобная его плотность в этих местностях не повторялась в течение сотен лет, — они были достаточно эффективны. Судя по их работам, особенно по ацтекским произведениям искусства и инженерным подвигам инков, они добивались огромных успехов. Но инки сами приговорили себя к междоусобным конфликтам, мобилизовав огромные ресурсы в культе покойных Верховных Инков в Куско: эта все более трудно дающаяся традиция вызвала недовольство в сильной пограничной столице Кито и привела к гражданской войне, которой сумели воспользоваться испанские конквистадоры[657]. Государство ацтеков стало уязвимым из-за сложной сети отношений с данниками, которые поддерживали это государство: когда подчиненные общины начали отказываться платить дань — а они делали это, поддавшись уговорам испанцев, — Теночтитлан не мог выжить.

Более того, угнетательская природа обеих систем привела к появлению большого числа внутренних врагов: город Тлаксалтека за горным хребтом к востоку от Мексиканской долины предоставил испанцам воинов для нападения на Теночтитлан; во всяком случае именно такое впечатление создают уцелевшие источники, в которых воины-аборигены, с перьями на головах, с высоко поднятыми копьями, идут в атаку, а испанцы предпочитают руководить из-за арьергарда, как герцог с Плаза Торо[658]. Аналогичную роль союзника испанцев играл в поражении инков Уанка из долины Мантаро. Сопротивлявшиеся инки были заперты в крепости Вилкам-бамба и уничтожены в 1572 году. После завоевания в 1521 году Теночтитлан был снесен, и на его месте построен город Мехико[659].

Однако память о прошлых цивилизациях продолжала формировать историю Нового Света. Воспоминания об инках вдохновляли восстания колониального периода. Современное государство Мексика считает себя в определенном смысле наследником ацтеков, использует их символы и подражает их архитектуре. Нынешнее возрождение самосознания коренных жителей Америки по всему Новому Свету в долгу перед древними культурами — многие из этих культур, даже в самой Мексике и в Андах, уничтожены белыми человеком — и стимулирует их изучение и переоценку.

Империя ацтеков держалась на необходимости. У инков подобной потребности в объединении обширной территории и доставки дани издалека не было. Природа Анд такова, что все необходимые продукты можно получить в границах нескольких градусов — или даже долей градуса — долготы. Однако наблюдатель из космоса, призванный извне определить самую впечатляющую земную империю начала XVI столетия, опираясь в своих суждениях на критерии окружения, а не на стандарты технологической продвинутое или военной силы, склонен будет выбрать инков. Ни одно государство того периода не обладало таким количеством самых разнообразных сред: в империи инков от экватора до субарктики встречались все типы ландшафта и мест обитания, известные человеку.

Начало последней легенде об Эльдорадо положил французский моряк, застрявший среди каннибалов на северном побережье Новой Гвинеи в 1870-х годах. Луи Треганс утверждал, что ушел от побережья в глубину местности и наткнулся на богатую золотом империю с городами и ездящими верхом аристократами, которых он называл орангуоками[662]. Рассказ его мог не показаться невероятным. Читатели ничего не знали об описываемых им горах кроме того, что они существуют. Ни один путешественник раньше не бывал в тех краях. Никаких письменных сведений не было. Но рассказ оказался лживым. На Новой Гвинее не было лошадей — и вообще четвероногих крупнее свиней; не было и никакой металлургии; местные жители предпочитали золоту, которое есть в реках, редкие раковины с далекого моря. Не было и великой империи; были сотни, а то и тысячи крошечных воинственных образований.

Тем не менее реальность оказалась даже диковиннее выдумки Треганса. Не испытывающая внешних влияний, не потревоженная извне, Новая Гвинея создала один из немногих независимых мировых центров возникновения земледелия[663]. Здесь, неведомое никому за пределами острова, тысячелетиями процветало густое население. Когда в июне 1930 года золотоискатель Майкл Лихи впервые увидел за хребтом Бисмарка травянистые равнины, он предположил, что землю здесь расчистили лесные пожары; но ночью он в ужасе увидел огни тысяч бивачных костров. Он и его люди всю ночь провели без сна, с оружием в руках[664].