Микитка прерывисто вздохнул.

- Не видел. Феофано была под женским покрывалом, - выдал он полуложь-полуправду; уши у Микитки загорелись, но в такой ответ вполне можно было поверить.

Наконец император кивнул.

- Я верю, что ты мне не лжешь, - ответил он.

И вернулся к своей Библии.

Микитка перевел дух, все еще ощущая дрожь в коленях. Верил государь или нет – или просто жалел его, беспомощного раба, - он не мог сказать; но радовался, что у Константина хотя бы теперь достало благоразумия, чтобы не лишать себя последних верных помощников. Однако того, что Константин уже учинил с обоими Флатанелосами, не исправить.

Микитка ждал беды после отплытия Леонарда Флатанелоса – и дождался: это случилось через месяц. Во дворце давно уже сделалось опасно ходить из-за итальянцев, которые напивались и буянили так, как этого никогда не делали греки, даже самые грубые солдаты.

В этот раз Микитка возвращался от матери, которую навещал, вместе с братом Глебом; это было поздно вечером, когда василевс никого к себе не ждал, не нуждался в услугах и отпустил своего постельничего. Микитка быстро шел по коридору, скудно освещенному факелами, - от этих факелов чернота, до которой свет не достигал, казалась еще чернее. Вдруг Микитку настиг громкий гогот, точно поразил в спину; потом свист.

Благоразумней было пройти; но Микитка замедлил шаг, потом обернулся. Он увидел троих итальянских гвардейцев, которые приехали с кардиналами: в испанских кирасах, в шлемах с перьями, они были очень похожи на греческих воинов… но Микитку всего затрясло от отвращения.

- Это ты мне свистел? – спросил юноша одного, который все еще держал пальцы у черной бороды.

- Э, да это русский евнух! Храбрый русский безбородый, Dio mio! – воскликнул солдат. Он шагнул к нему. – Какая юбка, вы только посмотрите!

- Правду говорят: чем длиннее юбка, тем короче…

Конец фразы потонул в хохоте всех троих гвардейцев: они были пьяны.

Микитка ощутил гнев, какого не знавал с того дня, как Никифор Флатанелос оскорблял его мать.

- Я первый государев слуга, - сказал он. – Никто не смеет меня оскорблять!

- Да что ты!

Итальянец двинулся к нему так быстро, что Микитка не успел даже ничего понять; мощная рука схватила его и повергла на землю, а потом его перевернули лицом вниз. Он ощутил, как шершавая лапа задирает его одежду.

- Какой сладкий мальчик, - похотливо дохнул солдат ему в ухо; Микитку чуть не стошнило от ужаса и от запаха, который исходил у итальянца изо рта. Лапа погладила его пониже спины.

- Какой подарок от Пресвятой Девы!

Микитка рванулся и крутнулся, вдруг ощутив в себе силу десятерых; евнух повернулся на спину и отпнул солдата, даже не почувствовав боли в отшибленных о кирасу ногах. Он вскочил.

- Хороша твоя Пресвятая Дева! – воскликнул он. – Вся в тебя!

Итальянец с рыком набросился на Микитку; он толкнул его к стене и попытался опять повалить, но Микитка не давался. Он сам не знал, откуда нашел в себе такую силу. Рука нашарила на поясе солдата рукоять кинжала…

Он выдернул кинжал и ударил насильника, как его никто никогда не учил: снизу вверх, точно и безжалостно. Удар пришелся ниже пояса, ниже доспеха, но пропорол тело наискось вверх – враг утробно заревел, и его кровь хлынула, как из кабана, которого однажды на глазах у Микитки подбивали ножами на охоте. Микитку боярин однажды брал с собой на охоту, вместе с другими челядинами…

Итальянец упал, увлекая Микитку за собой; тот едва успел выпутать из его предсмертной хватки свою одежду. Остальные двое гвардейцев так остолбенели, что не двинулись с места до этой минуты, - хмель с них соскочил, но пьяная растерянность осталась. Однако когда им предстал бледный юноша-евнух, весь в крови их товарища, они с воплями бросились на него, выхватывая мечи.

Микитка бросился наутек; он так бежал, точно на ногах выросли крылья. Он и был теперь таким Гермесом для своего государя: как тот примет его известие?..

О том, что он сделал, Микитка не думал до тех пор, пока не оторвался от преследователей; впрочем, итальянцы не посмели бежать за ним долго, видимо, осознав, что натворили.

Микитка замедлил шаг у государевой опочивальни: в этот час он обычно помогал василевсу раздеваться. Он пришел вовремя: император часто бодрствовал допоздна, сон к нему не шел…

- Господи, что же я наделал! – отчаянно шепнул Микитка.

Потом посмотрел на стражников у покоев василевса и шагнул вперед. Кинжал, отнятый у гвардейца, так и остался в его руке, и кровавые пятна на платье были ясно видны. Микитка шел вперед медленно, но не опускал глаз.

Один из эскувитов, усталых и невнимательных, вдруг заметил непорядок. Грек шагнул к нему наперерез, вытаращив глаза и подняв меч:

- Что случилось?..

- Измена, - громко ответил евнух. – Пропусти меня к государю.

Эскувит не посмел ничего возразить и шагнул обратно на свое место: должно быть, даже радуясь, что его не задевают.

Константин и в самом деле еще не ложился – он расхаживал по спальне и что-то обдумывал; заслышав шаги постельничего, император повернулся к нему с улыбкой… и тут же застыл, в гневе и изумлении.

- Что случилось? – рявкнул император при виде окровавленного оружия и одежды.

Микитка выронил кинжал и опустился на колени.

- Государь, я только что убил итальянского солдата… гвардейца, - сказал он, потупив взор. – Он пытался надо мной… надругаться.

Константин долго молчал – видно, его одолело слишком много чувств разом. Потом император приказал, тихо и грозно:

- Поднимись.

Микитка встал и прямо посмотрел василевсу в глаза. Его глаза были страшны, но Микитка взгляда не отвел.

- Это правда? – спросил Константин.

- Истинная правда. Клянусь крестом, - сказал Микитка и перекрестился. – Их там было трое, они смеялись надо мной… а потом один набросился; и я…

Тут он ощутил дурноту и зажмурился. Теперь он был убийца, кого бы ни убил!

Микитка открыл глаза – и ужасно испугался снова, но не наказания: ему вдруг почудилось в глазах василевса то же, что он видел в глазах насильника. Константин смотрел на него и улыбался, смотрел сверху вниз – тяжело, жутко; и несчастный Микитка не мог двинуться с места.

А потом император вдруг хлопнул евнуха по плечам и сказал:

- Ты прекрасно сделал!

Константин отошел от слуги и схватился за бороду, отвернувшись; его длинные волнистые волосы золотились, как и его длинная одежда, вышитая райскими птицами и звездами.

Потом василевс спросил Микитку, не поворачиваясь:

- Ты сказал, что их было трое… Ты узнаешь двоих оставшихся, если увидишь их снова?

- Государь… Это ведь какой позор! – выскочило у Микитки прежде, чем он подумал.

Константин быстро повернулся – густые золотистые брови сошлись:

- Ты узнаешь их? Отвечай!..

- Да, великий василевс, - покорно ответил постельничий.

Константин кивнул.

- Через два дня я устрою смотр моим войскам, считая и итальянцев, - сказал он. Улыбнулся. – Среди них много храбрецов и достойных воинов, но немало и таких, как твой оскорбитель. Ты пойдешь со мной, Никита, и покажешь мне тех, кто был с ним.

- Но ведь они не виноваты, - заикнулся Микитка.

Константин высоко поднял голову, так что борода ощетинилась:

- Они тяжко виноваты уже тем, что не остановили своего товарища! Пусть теперь пеняют на себя!

Потом он опять улыбнулся Микитке, как будто не сказал ничего особенного.

- Каков же ваш край, если в нем даже евнухи подобны тебе!

- Славная, честная земля, - гордо сказал Микитка; не прибавив, хотя и хотел, что у них нет никаких евнухов.

Константин кивнул.

- Не сомневаюсь в этом.

Потом вдруг движением плеч скинул свое одеяние, оставшись в одной нижней рубашке, обтянувшей могучие мускулы. Платье свое царь широким жестом бросил постельничему, который, растерявшись, поймал его.

- Твое платье испорчено – жалую тебе это! – сказал император.