И прибавил:

- Ты прекрасно учишься!

- И ты, - великодушно ответила жена.

На другой день они опять занимались плаванием; и только вечером Феодора напомнила мужу об обещании. Тот кивнул.

- Хорошо, завтра я сам провожу тебя на берег и сделаю распоряжения, чтобы команда тебя слушалась.

Он снисходительно улыбнулся. Феодора потупилась.

- Благодарю.

Еще до того, как патрикий препоручил ее кентарху “Клеопатры”, Феодора успела подумать, как безрассудна была ее мысль: ведь вся команда увидит, с кем встречается госпожа, и это еще хуже, чем ходить к комесу на верфь.

Но бухта велика, людей и укрытий там много - она непременно что-нибудь придумает!

Когда “Клеопатра” отвалила от берега, а Феодора послала мужу воздушный поцелуй, ее охватила безнадежность.

“Ничего не выйдет, - подумала она, устало облокотившись о борт. - Я глупа, глупа… и я женщина!”

И вдруг она услышала плеск позади; ахнула и тут же зажала губу зубами. Комес Флатанелос взбирался на борт; сильная рука схватилась за ограждение, мелькнули сильные ноги, и он оказался рядом с ней. Он тяжело дышал, вода сбегала на палубу с его обнаженного торса и холщовых штанов: Леонард Флатанелос был одет рыбаком или матросом.

- Вы как Посейдон… морской дьявол! – сказала Феодора.Она быстро огляделась; потом прошептала:

- Вы плыли за кораблем от самого берега? Вы сошли с ума!..

- Так же, как вы, - возразил улыбающийся комес.

Он плюхнулся на палубу; приказал:

- Садитесь рядом, здесь нас долго не увидят! А если придут, я успею скрыться!

Феодора быстро села.

- Говорите! – прошептала она.

- Тот корабль, на котором я приплыл, - мой “Константин Победоносный”, - единственный, который уцелел из моей флотилии, - быстро заговорил комес. – Я вел еще три галеры – итальянских судна, и на переговоры с Генуей и Венецией: о морском подкреплении. Это был приказ василевса. Но про себя я думал и о другом…

Он мрачно улыбнулся сообщнице.

- Папа обещал нам поддержку во имя святого христианского дела. Он много обещает братьям-христианам. А на пути назад на нас напали пираты и потопили две мои галеры; третью же взяли на абордаж и захватили моих людей в плен. Я не смог выручить их – иначе пропал бы с ними…

Феодора поморщилась. Это было по-гречески, по-ромейски. Но, конечно, комес сделал правильно: он лучше знал, как поступать!

- Мне кажется, дорогая госпожа Феодора, что Ватикан хочет дать нам погибнуть с как можно меньшими потерями для себя, и с большими выгодами, - наконец вздохнул комес.

- А Никифора вы не встречали? – спросила Феодора.

- Встречал, и он ушел от меня! Я гнался за ним, - вдруг сказал комес, страшно засверкав глазами; он сжал кулаки. – Но не догнал. Это было близ Венеции.

Флатанелос повесил голову и замолчал.

Потом вдруг спросил:

- Вы видели когда-нибудь турчанок?

- Нет… - сказала Феодора.

Комес усмехнулся.

- Они бы вам совсем не понравились. Все они подлые, льстивые рабыни; многие обучены разжигать вожделение, но меня от них воротит. Я хочу видеть в женщине душу – и когда смотрел в их глаза, единственное, что позволено видеть мужчине, видел там мрак.

Феодора изумилась.

- Как это?

- Они обучены угождать мужчинам, и совсем не знают себя, - усмехнулся грек. – Они обучены угождать своему телу, и не умеют воспитывать и закалять его. Женщины османов мне противны. Слово “ислам” означает “покорность” – вы знали?

Она покачала головой.

- Мы же отстаиваем свободу, - продолжил Флатанелос, раздувая ноздри. – Я знаю, как жестока и лукава Феофано, но она куда честнее и прямее турецких принцесс. Я видел, как вы купались, как старый воин учил вас плавать…

Комес улыбнулся.

- Католики видят в женщине дьявола - впрочем, это вы знаете, - продолжил он с ненавистью. - Мусульмане - служанку и утеху. Я же могу говорить с красивой женщиной и видеть в ней друга… Я готов умереть только за то, чтобы вы и Феофано могли и дальше плавать в море и ходить с открытым лицом! Народ гибнет тогда, когда скрывает лицо женщины - своей души!

- Вы истинный герой! - сказала глубоко взволнованная Феодора.

Комес пожал ей руку.

- А вы удивительно смелая женщина, - сказал он.

Он помрачнел.

- Подозреваю, что мой брат может прийти на тех венецианских галерах, которые пришлет нам папа, и попытаться овладеть Константинополем вместе с католиками. Я бы посоветовал вам не плавать больше в море.

- И не подумаю прекратить, - сказала Феодора.

Комес засмеялся.

- Я знал, что вы так скажете!

Потом вдруг встал.

- Мне пора, а не то меня заметят, - я должен был остеречь вас: и очень хотел вас увидеть, - прибавил он с улыбкой. – Кроме вас, о такой опасности знает только император. Но он верит нашим католическим братьям!

- Ему ничего больше не остается, - сказала Феодора.

Комес мрачно кивнул.

- Мне пора, госпожа.

Он пожал ей руку, потом подошел к борту и, взобравшись на него, прыгнул: казалось, грек вовсе не соразмеряет своих сил с опасностью. Феодора улыбалась, глядя, как он удаляется от корабля, - сильный, неутомимый. Потом пошла туда, где была команда.

- Поворачивай! – приказала она. – Править к берегу!

========== Глава 51 ==========

Феодора не знала, как сказать – как остеречь мужа насчет намерений Никифора Флатанелоса: она не сомневалась, что комес угадал. Уж кому, как не ему, знать своего родича!

Но если она представит слова комеса как подслушанный разговор, как домыслы кого-нибудь из придворных – патрикий не поверит; и ее истории, и этой угрозе. Он опять будет винить ее в измене – и они рассорятся вконец. Нет – нужно молчать: тем более, что знает император. Но ведь у него связаны руки…

Как ни поступи – все кажется ошибкой.

“Увидеться бы сейчас с Феофано! - подумала московитка. – Где-то теперь мой друг? Жива ли еще?”

Но царица сама подаст о себе весть, когда сочтет нужным. Если только жива.

Феодора со вздохом ступила на пристань; ее еще пошатывало, от таких известий и после качки. Она обернулась на пожилого богатыря-кентарха, с длинной бородой и буйными седеющими волосами, перехваченными повязкой, и помахала ему рукой; мореход с улыбкой поклонился, прижав руку к сердцу. У этого сердце верное: ему не нужно лукавить; и рука опытная. Может, еще и вывезет ее и детей – а мужа?..

“Бойтесь данайцев, дары приносящих…* И ничего нельзя сделать”, - подумала Феодора. Она остановилась на горячем песке и поклонилась всему белому городу, пылающему на закатном солнце: его высоким стенам, выдержавшим многие сотни лет; золотым куполам церквей; покинутому императорами Буколеону – дворцу быка и льва; садам, открытым для всех; фонтанам, у которых, как тысячелетия назад, встречались смеющиеся женщины с открытыми загорелыми лицами. Несмотря на бедность, простые гречанки весело толковали о своих мужьях и домашних делах.

Феодора почувствовала, что, как и комес Флатанелос, готова скорее умереть, чем увидеть, как эти лица занавесят покрывала, а открытые улыбки, предназначенные всему миру, навсегда исчезнут с них.

Феодора не сразу поняла, что Леонид и Теокл стоят позади нее, ожидая приказаний.

Вдруг госпожа повернулась и прижалась к груди Теокла: она плакала навзрыд. Растерявшийся воин не сразу понял, как поступить, - хоть не оттолкнул! Потом неловко погладил ее по голове.

- Может, еще и выстоим, госпожа.

Казалось, воин понимал ее чувства. Но он, конечно, не читал Гомера, хоть и родился на его земле!

Феодора отстранилась от охранителя и покачала головой.

- Нет, - прошептала Феодора, - не выстоим.

Она плакала, но это не была трусость. Это было смирение перед неизбежным. Все трое в подавленном молчании проследовали во дворец.

Когда они входили туда и приветствовали знакомых стражников и придворных, Феодора уже улыбалась: она продержалась до самой своей спальни. Войдя же к себе, повалилась на постель и заплакала: она страстно жаждала утешения сильного человека, который влил бы в нее надежду и бодрость, - а такого человека рядом не было.