Он заглянул ей в глаза, и Феодора в этот миг почувствовала себя совершенно счастливой и защищенной от всех ударов судьбы - его любовью, любовью Феофано… а прежде всего, своей собственной силой. Как хорошо быть сильной, не ведать страха!

- Я желаю сейчас только мира между нами… а еще научиться плавать с тобой, - сказала она.

Фома закивал.

- Мы завтра же вернемся сюда и начнем!

Потом он стал озабоченным.

- Можно ли это нашей дочери? Она еще такая маленькая!

Феодора улыбнулась.

- Я слышала, что в древности вы были в воде как рыбы, - сказала она. - Вы дружили с водой, почитали ее и любили! А тех, кто любит море, оно благодарит здоровьем и силой.

Патрикий покачал головой.

- Мне кажется, что ты стала даже больше гречанкой, чем я!

“Мне тоже так порою кажется”, - мрачно подумала жена.

Они вернулись домой, и Феодора тут же легла отдохнуть вместе с Анастасией, сославшись на усталость. Патрикий удалился на цыпочках – и, кажется, продолжил предаваться покаянию.

Феодора гладила темную маленькую головку и мрачно думала:

“Когда же он встретится со мной – и как? Теперь мне никуда не уйти одной, нельзя даже заговорить с ним на людях! А ведь это так важно!”

Она приподнялась и кликнула мужа. Фома тут же явился – сама предупредительность и тревога.

- Что тебе, любовь моя?

- Фома, ты видишь, как это нужно… Позволь мне выходить в море на нашей “Клеопатре”! – сказала она. – Может быть, тебе придется отослать меня и детей прочь в случае опасности, если долг велит тебе остаться; я должна испытать хеландию и приучить к ней детей, пока есть время.

Патрикий улыбнулся, в восторге от этой мысли.

- Ты прекрасно придумала!

Феодора улыбнулась. Есть предлог ходить в Золотой Рог и дальше; а комес очень умный и наблюдательный человек. Другой бы просто не уцелел в морях, плавая с царскими поручениями.

На другой день они все вместе отправились в бухту, и с собой взяли, кроме Теокла и Леонида, еще и третьего воина: все трое были хорошими пловцами, но третий, самый старший и опытный, умел обращаться с людьми обоего пола и разного возраста – и уже учил пловцов. Нужен такой наставник, который не даст пострадать никому из учеников.

И, к тому же, не приходилось опасаться, что этот суровый пожилой человек приглянется госпоже.

Учитель, которого звали Никанором, начал с того, что, сбросив с себя все, кроме набедренной повязки, дважды проплыл перед супругами, рассекая воду руками и ногами, - но совсем не так часто и сильно, как ожидала Феодора. Потом Никанор встал: вода стекала по блестящему лысеющему черепу.

- Не нужно много усилий - и лишней борьбы, - сказал он. – Иначе ты быстро выдохнешься. Пловец должен рассчитывать усилия надолго – так же, как бегун. В жизни оба эти умения часто нужны при длительных испытаниях.

Он посмотрел на Феодору, как будто учил ее одну: московитка серьезно кивнула.

Никанор нагнулся и зачерпнул воды; она вылилась между пальцев тяжело, точно масло.

- Морская вода плотнее речной, - продолжил он. – И если море спокойное, оно помогает держаться: волны выносят тебя, как кони… Но так же, как кони, могут сбросить. Слушай и чувствуй море, и оно станет тебе другом.

- Ты, госпожа!

Пожилой воин неожиданно наставил палец на Феодору: он выбрал ее первую из семьи. Феодора улыбнулась, хотя ощутила жар стыда и страха: она была уверена, что Никанор начнет урок именно с нее.

- Сними платье и войди в воду, - приказал наставник.

Феодора быстро взглянула на мужа… тот стоял неподвижно, как статуя, и боролся с собой. Феодора хмыкнула и стала раздеваться. В конце концов, патрикий знал, на что они все идут!

Она сняла гиматий, тунику, нижнюю сорочку, сбросила сандалии и осталась только в нагрудной и набедренной повязках. Талия была еще полновата - но Феодора знала, что хороша. А море сделает ее еще лучше. Красота идет изнутри, и у женщины тоже!

Однако Никанор, казалось, не смотрел на нее как на женщину - смотрел так же, как на любого человека, мужчину, которого начал бы обучать. Когда Феодора подбрела к нему, он отдалился и поманил ее; пожилой воин улыбался. Они брели все дальше, пока вода не достигла пояса Никанора и почти самой груди Феодоры. Она ощутила, как плотная теплая вода покачивает ее, облекает всю и проникает везде; это было восхитительное чувство, подобное любви. Море обладало ею сейчас.

Никанор сильно хлопнул в ладоши, и она вздрогнула и посмотрела на него.

- Прекрасно! – сказал воин.

А потом вдруг подошел к ней и положил руку на живот. Феодора даже не успела ахнуть.

- Ложись на воду! – приказал учитель и кивнул вперед.

Фома все это видел – но сейчас Феодора приказала себе забыть о муже. Она закрыла глаза и, оттолкнувшись от песчаного дна, простерлась на воде, вытянув руки и ноги: это оказалось куда легче, чем представлялось вначале. Побарахтавшись немного, она встала, смеясь; волосы облепили ее лицо, повязки – тело, и ей казалось, что большего счастья быть не может. Никанор похлопал.

- Очень хорошо! Теперь ложись снова – а я пойду вперед и буду тебя поддерживать; греби руками и ногами, будто плывешь. Потом я покажу тебе, как двигаться правильно.

Спустя некоторое время учитель и ученица наконец вспомнили о господине; он стоял, опустив голову и ковыряя сандалией песок, и, казалось, едва сдерживал себя. Но тут Феодора придумала, как его ублаготворить.

- Пусть мой муж поддерживает меня, пока я плыву!

Никанор кивнул: в глазах загорелись понимающие огоньки.

- Прекрасно придумано!

Он сделал знак Фоме Нотарасу.

- Снимай одежду и иди сюда, господин!

Патрикий дернулся, точно ему не понравилось слышать это “ты”; сжав губы, он стал сбрасывать с себя платье. Его тело казалось белым, как будто никогда не видело солнца; патрикий был изящен и строен, но выглядел гораздо слабее пожилого Никанора: несомненно, и был.

- В воде все весит меньше – море делает работу за тебя, - сказал учитель, почувствовав сомнения хозяина.

Фома подошел к жене, и она обняла его; и это вдруг представилось первым любовным свиданием. Феодора поцеловала мужа.

Он вдруг ожил, загорелся; она кивнула.

- Держи меня, как Никанор, и слушайся его!

Фома положил ей руку на живот и погладил; она засмеялась.

- Не балуйся! Держи меня – слышишь!

Ей вдруг стало страшно, что муж уронит ее; что ж, остается довериться ему и себе. Держаться самой. Феодора прыгнула, распластавшись на воде.

Ладонь Фомы дрогнула, и она на мгновение испугалась и сильно заработала руками и ногами; но тут же муж обрел уверенность и медленно пошел вперед, следуя указке Никанора.

Потом учитель занялся с одним господином, а Феодора позвала нянек и приказала Магдалине подать ей дочку. Итальянка застыла на мгновение, как будто испугалась этого; госпожа рассердилась.

- Чего ждешь! Давай ребенка!

И она взяла Анастасию и несколько раз окунула в воду, будто крестила. Да это и было крещение. Мать улыбалась.

- Скоро мы будем плавать вместе, - приговаривала она.

Потом она вышла и стала вытираться; громко окликнула мужа, привлекая его внимание, и сказала, что сейчас передаст ему Варда. Патрикий с улыбкой кивнул: отцу это понравилось.

Когда они шли домой, все были довольны – патрикий счастлив совершенно; а на душе у Феодоры сгущались тучи. Она думала, что так и не встретилась с комесом. Но при муже, в воде, заговорить с ним было бы совершенно невозможно – даже встретиться глазами, окажись он здесь…

Дома она спросит мужа, когда ей будет позволено выходить в море на “Клеопатре”: пусть сам прокатится с ней сначала, чтобы перестать сомневаться. Но сейчас с такой просьбой лучше повременить.

Феодора вдруг обняла патрикия и поцеловала.

- Я очень тебя люблю!

Это было искренне: она очень любила всех, кто ей содействовал. Фома растроганно и счастливо улыбнулся.

- Спасибо, моя дорогая.