* Капитана.
========== Глава 48 ==========
Феодора теперь ходила на верфь каждый день, точно в школу; и со своим сообщником ни разу больше не встретилась, как и не почувствовала опасности для себя. У нее развилась чуткость к опасности – почти звериная, свойственная всем воинам и высоким людям, а также матерям…
Но во взглядах комеса, который иногда приходил на верфь в то же время, что и она, угрозы не было: была опасность другого рода. Феодора знала о пылкости греков и влюбчивости моряков – но Флатанелосу русская пленница запала в душу… и он много думал о ней.
Однако Феодора была замужем; а значит, ему говорить с нею не о чем, кроме как об их общем деле. Но Никифор Флатанелос опять пропал надолго – снаряжался более тщательно; или не желал нападать зимой? Или, соединив свои силы с силами султана, - как поступил бы на его месте самый умный предатель, - выжидал, когда Мехмед сломит сопротивление греков, чтобы сорвать самые сочные плоды?
Но такие предатели-ромеи, прилеплявшиеся к блистательному Мехмеду и увеличивавшие его могущество, - как мухи, увязающие в меду, - исчислялись сотнями; а Флатанелос желал быть единственным в своем роде. Доместик схол желал стать императором Византии – пусть и последним. А значит, утоляя жажду первенства, он будет поступать неразумно.
Но пока он выжидал новой возможности. Тем временем Феодора изрядно поднаторела в науке кораблестроения, отяжелела… к тому же, вода была еще холодная, и о том, чтобы учиться плавать, не могло идти и речи. Ей еще и родить скоро – Феодора была уверена, что родится девочка. Потому что она слишком много перенесла во второй раз – ни один мальчик бы не выдержал…
Вард уже ходил – няньки, попеременно с матерью, водили его под руки; а лепет его делался осмысленным. Гордая Феодора была уверена, что сын очень умен и будет расти не по дням, а по часам. А когда станет тепло, а она разродится, она будет брать Варда купаться вместе с мужем, которому тоже это полезно – и очень нужно!
Хотя в такой битве, как та, что описал комес, едва ли спасется даже сильный пловец: корабли, погружаясь на дно, увлекают за собой все, что на них находится, особенно тяжело оснащенные боевые суда. Кроме того, воины в морском бою надевают прочные панцири: одной из тактик, применявшейся ромеями – и турками, перенимавшими их навыки, - был обстрел вражеского судна из луков. Лучниками же славились и греки, и османы.
Вскоре после переговоров с Флатанелосом Феодора получила письмо от Феофано. Ей передали послание прямо на палубе “Клеопатры”: чумазый мальчишка-грек сунул ей длинный тугой свиток и тут же убежал.
Феодора прочла письмо, сидя в пустой каюте кентарха, - и сердце ее сжималось, щеки пылали от стыда и радости. Так не написал бы ни один мужчина своей возлюбленной: мужчины слишком другие… Так не написала бы ни одна женщина своему возлюбленному: женщины знают, насколько мужчины другие… Так могла написать только женщина своей возлюбленной: лишь в таком блаженном, почти сказочном месте, где существует владычество благородных жен, подобное спартанской общине. Такое место некогда существовало – и ныне осталось только в памяти греков, как и древние воинские общины.*
Феофано написала ей на русском языке, и совершенно правильно - но музыка ее речи звучала как музыка другого народа: Феофано обращалась с языком ее родины с греческим, александрийским изяществом. Императрица сердечно благодарила ее за службу, храбрость и верность, говоря, что Феодора оказала ей неоценимую услугу. Императрица говорила, что ее люди следили за каждым шагом ее подопечной, - точно посланные волей ревнивого мужа! - и однажды спасли Феодору от опасности, которой не разглядела охрана, приставленная патрикием.
Это было не тогда, когда Феодора падала на землю вместе с мужем, вообразив, что в них стреляют; и не тогда, когда она встречалась с комесом Флатанелосом на борту “Клеопатры”. На Феодору покушались в городе, когда она гуляла вдвоем с мужем и не чуяла ничего…
Сердце Феодоры царапнуло чувство, схожее с тем, каким на нее веяло от Фомы: Феофано так же ревновала ее теперь, хотя и куда лучше скрывала это.
Однако мужская любовь и ревность пронзает; женская же окутывает, облекает, иначе овладевая предметом страсти. Фома Нотарас тоже ревновал ее по-женски…
Феофано писала, что готова покрыть ее всю поцелуями и всю обласкать: то, что всегда делали друг с другом женщины, и оставался лишь один шаг до падения – или полного слияния.
Феодоре даже казалось, что они с Феофано видели один и тот же сон. Но кто может знать, как сплетаются души во снах – точно морские цветы, точно водоросли в этом бескрайнем море страстей?
В заключение Феофано желала, чтобы у Феодоры в этот раз родилась дочь. Императрица прибавляла – Феодора так и видела ее усмешку! – что наследник у ее брата уже есть, а значит, от заботы о жене и потомстве он не отвертится, сколько бы дочек супруга ему следом ни родила. Императрица обещала научить Феодору по-женски предохраняться от беременности – а не только по-мужски, как делали Нотарасы до сих пор.
Феофано прислала Феодоре и подарок, который ее подопечная сжимала в руке, читая письмо, – ожерелье из радужных морских раковин, вперемежку с жемчугом и кораллами: такого было уже давно не достать в Константинополе, несмотря на то, что море лизало стопы Города. В этом даре тоже была насмешка… и угроза: конечно, Феофано проследит, чтобы подруга носила ожерелье; и проследит, как подруга отобьет атаки мужа.
Феодора застегнула ожерелье поверх своего нательного креста – так, что оно совершенно закрыло его; впрочем, крест почти всегда был скрыт под одеждой. С этим подарком на шее она и вернулась домой. Муж заметил ожерелье сразу же, как они встретились, – Фома был заворожен его радужно-жемчужной красотой и даже не сразу взревновал…
- Откуда это? – наконец спросил патрикий.
Феодора улыбнулась, погладив драгоценность.
- Это подарил мне друг… человек, который любит меня, - ответила она – и прямо посмотрела на мужа. Фома замер, пытаясь понять ее ответ, - бледные щеки тронул румянец.
Наконец патрикий улыбнулся и сказал:
- Должно быть, твой друг тебя очень любит. Это роскошный подарок – и какая работа!
Но больше они об этом не заговаривали; и носить ожерелье муж Феодоре не запретил. Что он понял про себя – между ними не прозвучало. Вот преимущество отношений людей благородного воспитания!
Но как раз такие люди мстят с утонченной жестокостью – и не сразу…
Однако теперь между супругами Нотарас опять воцарилось утраченное, казалось, согласие: комес остался позади, и ожидалось прибавление семейства, которому радовались все. Феодора не боялась. Она знала, что родит легко и в этот раз – если только не случится большой беды до тех пор.
Однако Всевышний миловал. В конце зимы Феодора услышала, что комес Флатанелос пропал в морях – отплыл куда-то на переговоры или торг по приказанию Константина; или же самовольно. Великий василевс предоставлял своим флотоводцам большую свободу в таких делах, за которыми не мог следить: и на горе себе, и на счастье.
Феодоре очень хотелось в это верить; и по вечерам, молясь за семью, за василиссу Феофано, за Русь и Византию, свою вторую мать, она всегда прибавляла молитву за Леонарда Флатанелоса и успех его предприятия. За то, чтобы его сердце выдержало все опасности и искушения: искушения опаснее всего!
О комесе ничего не слыхать было всю весну: впрочем, плавания всегда были трудны и длительны, гостить в других землях приходилось подолгу - как повезет с погодой, подмогой, переговорами; а в империи даже василевсы порою отсутствовали в столице по месяцам и годам. Константин не казался встревоженным – вернее сказать, встревоженным только этим… У государя было слишком много забот.
Но к лету и Феодоре стало не до того. Она родила второе дитя – еще быстрее и легче, чем Варда: казалось, что муж был втайне даже недоволен силой своей жены, а также новым своим ребенком. Феодора действительно родила дочь.
