Феодора подошла к стене, к этому собранию парадного оружия, и осталась стоять там, сложив руки на груди. Она не могла ни о чем думать ясно – только одна часть ее существа, казалось, витала над мужем, оберегая его, а другая над колыбелькой сына. Сердце стучало, к горлу опять подкатывала тошнота.

И тут снаружи раздались шаги, голоса – Господи Иисусе, она узнавала эти голоса! Этот голос!

В дом, смеясь, рука об руку с двоюродным братом вошла императрица Феофано.

Феодора едва устояла на ногах при виде ее и чуть не сорвала со стены турецкий кинжал. Феофано немедленно заметила и ее саму, и ее замешательство, и приветливо кивнула жене брата, ничуть не потеряв самообладания. Позади Феофано шли воины – точно бессмертные, охраняющие императора в Большом дворце; а ближе всех к госпоже шагал чернобородый грек в сияющих доспехах, выделяющийся своей статью, силой и красотой. Феодора не успела рассмотреть его хорошенько, но он представился ей ожившей языческой легендой – богоборцем, античным героем, презирающим что земные, что небесные опасности.

Хозяйка дома не успела разглядеть гостей, потому что Феофано крепко обняла ее и расцеловала в обе щеки. Она благоухала сандалом и миррой, неведомой опасностью и неведомой, горячей женской силой.

Желань тяжело задышала от страха. Метаксия посмотрела ей в глаза и улыбнулась.

- Привет тебе, прекрасная Феодора Константинопольская, - сказала она. – Позволь поздравить тебя с супружеством и рождением сына – со всем, с чем я еще тебя не поздравила… Да у тебя столько радостей, что боги позавидуют!

Она засмеялась.

Феодора быстро отступила, схватившись за живот. Ее затошнило так, что она испугалась оскверниться прямо при этих ужасных гостях. Потом московитка посмотрела на мужа - он был бледен и суров, куда бледнее и суровее императрицы, которая наслаждалась всеобщим замешательством. Феодора увидела, что муж вооружен, - большое оскорбление гостям! Но те делали вид, словно так и должно быть.

Наконец Фома Нотарас подобрал слова и сказал сестре:

- Метаксия, моя жена неважно себя чувствует. Она носит ребенка.

Феодора закусила губу от такой непристойности - это было сказано при всех, при солдатах Феофано! Но лица солдат остались непроницаемыми, а Феофано только улыбнулась:

- Я давно поняла, милый братец.

Она посмотрела на него серьезно и значительно.

- Может быть, поговорим наедине?

При этих словах чернобородый Гектор, сопровождавший Феофано, сделал быстрое движение, словно хотел стать между братом и сестрой, загородить госпожу. Феофано улыбнулась своему охранителю.

- Марк, ты мне не понадобишься. Не тревожься, я и мой брат - благородные люди. Не так ли?

И она посмотрела на Феодору с такой явной угрозой, что в комнате словно бы стало холоднее. Нотарас кивнул, едва скрывая свои чувства.

- Так, сестра.

Он сделал ей знак.

- Пойдем в библиотеку.

Феодора хотела вмешаться, и могла бы это сделать – но шагнуть между этими двумя было бы сейчас как попасть под вражеский огонь с обеих сторон. Она осталась на месте – и, едва владея собой, села в кресло у стола.

Брат и сестра поднялись по лестнице, а все солдаты императрицы остались внизу, с беременной хозяйкой. Феодора закрыла глаза, ей казалось, что она сейчас лишится чувств. Но когда она нашла в себе мужество посмотреть на воинов Феофано, то увидела, что красавец Марк – красавец, который уже начал седеть, - прямо глядит на нее зелеными, как море, глазами. Встретившись взглядом с госпожой дома, он склонил голову и улыбнулся. Этот не хотел ей зла.

У Феодоры отлегло от сердца. Она сжала руки и осталась сидеть, ужасно сожалея в эту минуту, что никак не может помочь мужу – или Метаксии?

Кто мог знать, о чем они сейчас говорят?

Закрыв дверь в библиотеку, Фома повернулся к сестре, скрестив руки на груди. Она опустилась в кресло и улыбнулась ему.

- Ты даже не предложил мне сесть, невежа.

Патрикий медленно приблизился к ней – бледное лицо исказилось и застыло, лишившись всей своей приятности:

- Метаксия, если ты причинишь вред моей жене или сыну, клянусь, я удавлю тебя собственными руками!..

Метаксия прикрыла глаза, по накрашенным кармином губам скользнула слабая усталая улыбка.

- Дорогой, я на это не способна, - сказала она. – Мужчины – звери… все, кому позволяют зверствовать. Настоящие люди и христиане – это женщины, так что уймись, прошу тебя.

Нотарас засмеялся и упал в кресло напротив нее. Провел рукой по волосам.

- Я очень хорошо теперь знаю, кто из нас зверь - и кто на что способен, милая сестра, - пробормотал он. – Скажи, это ты подбросила Флатанелосу такую счастливую мысль? Ты можешь себе вообразить, что мы из-за вас претерпели?

- Это была только военная хитрость… ты знаешь, что я бы на такое не пошла, - возразила Метаксия.

- Я ничего, ничего о тебе не знаю, - сказал патрикий с каким-то восхищением и ужасом сразу.

Он встал, запустив руки в золотые волосы, - потом опять сел.

- Что тебе нужно? Зачем ты приехала?

- Поговорить… провести переговоры, если ты предпочитаешь называть это так, - ответила императрица. – Мы сейчас сделались людьми, очень важными и нужными друг другу и всей Византии. И подозреваю, что я о тебе знаю куда больше, чем ты обо мне. Ты хотел бы узнать больше – и предсказывать мою политику. Это правда?

Патрикий склонил голову, внимательно глядя на нее.

- Но ведь ты все равно мне солжешь.

- Ты можешь сказать, когда я лгу, - в отличие от других, - ответила патрикия. – Так что спрашивай, а потом буду спрашивать я.

Нотарас глубоко вздохнул.

- Каким образом ты рассталась с Флатанелосом, и как оцениваешь его силы?

Метаксия усмехнулась твердым ярким ртом и склонилась к брату.

Они спустились вниз только спустя час с лишним, и теперь шли под руку. По их возбужденным лицам, горящим глазам было видно, что они еще не наговорились, и их силы опять объединились – сплавились общим огнем.

Феодора встала; и ей вдруг захотелось захлопать и поклониться обоим, точно приветствуя императорскую чету. Марк шагнул к лестнице, впиваясь взглядом в лицо госпожи, - и Феофано спокойно кивнула воину.

- Все хорошо, Марк. Мы установили мир. Правда, Фома?

Она посмотрела на брата, потом выпустила его руку.

- Да, - сказал патрикий.

Он посмотрел на воинов сестры.

- Может быть, теперь пообедаем? Феодора?

- С радостью, - ответила хозяйка. Она уже достаточно оправилась. – Сейчас прикажу накрывать стол!

- Мои люди поедят отдельно, - быстро прибавила Феофано. – Пусть слуги покормят их после нас.

И она посмотрела на Марка, который немедленно подошел и остался стоять в стороне от стола. Прочие солдаты покинули столовую, а на него словно бы приказание не распространялось.

По лицу Нотараса прошла тень, но он ничего не сказал.

Вскоре вернулась Феодора со слугами, и они вместе принялись накрывать стол. Разного рода хлеба, рыбы, устриц, зелени, оливок, фруктов - всего было в достатке, как и хорошего старого вина. Кувшин распечатали под внимательным взглядом Феофано и ее охранителя.

Поели молча, но мирно и с удовольствием; под конец Феофано даже принялась шутить, так что рассмешила хозяина с женой. Остроумие ей никогда не изменяло.

А когда трапеза завершилась и Феодора со слугами отправилась распорядиться насчет воинов гостьи и Марка, хозяин с Феофано встали из-за стола и отошли в сторону, не сговариваясь, как будто чего-то не докончили - или не могли докончить.

Фома прожигал взглядом сестру. Казалось, он хотел высказать ей многое, но получилось только одно:

- И как ты только посмела привезти в мой дом своего любовника! Это ни на что не похоже!..

Феофано засмеялась. Марк стоял далеко, и мог только видеть их, но не слышать.

- Ты ничего не знаешь о нас, - возразила императрица.