Марк замер, словно осмысляя ее вопрос, - потом кивнул и печально улыбнулся.

- Да, госпожа. Мы с госпожой Феофано эллины, и в нас жива память о римском владычестве.

Он вздохнул.

- Мы те, кто еще помнит, что значит народ, а не государство.. что значит Бог, а не религия.

- Дивно у вас, - напевно сказала Евдокия Хрисанфовна; веретено в ее руках жужжало и прыгало. – Что еси Бог - сами не знаете, даже кумиров своих старых готовы на место Бога поставить… и, не знаючи, готовы живот за них отдать.

Марк улыбнулся.

- Так ведь и вы таковы.

Он пригладил слипшиеся от пота стриженые волосы – видно, уже успел сегодня намахаться с мечом во дворе.

- У османов нет родины, - вдруг сказал эскувит. – У них есть только Аллах и его закон. А нужно всегда помнить и чтить землю, которая тебя взрастила, - землю, которую ты защищаешь… Такая защита и есть истинная правда и вера воина.

Евдокия Хрисанфовна улыбнулась и вздохнула своей полной грудью.

- Потому греки правее ромеев, а ромеи – османов, - сказала она.

Марк кивнул.

- Да.

Он помолчал, на несколько мгновений совершенно отвлекшись от своей службы, а только восхищенно наблюдая русскую пленницу.

- Ты говоришь как очень мудрая старуха, - наконец произнес грек. – А ведь ты еще совсем не стара… и училась куда меньше, чем моя госпожа. Откуда ты столько знаешь?

Евдокия Хрисанфовна засмеялась.

- Жены много знают, - ответила она. – Жены с Богом говорят. Те, кто забыл мать-землю… у кого есть только Аллах и его закон… те не дают женам с Богом говорить.

Марк несколько мгновений глядел на нее своими зелеными непонятными глазами – потом отвернулся и опять застыл, прислонившись к стене: у него был четкий греческий профиль, как на монете или гемме.

Так прошло довольно много времени: ни Марк, ни пленники не могли его определить. Только Евдокия Хрисанфовна считала свои мотки; и прервавшись, чтобы передохнуть, посуровела. Она встала с кресла.

Встряхивая усталыми руками, подошла к тюремщику, который тут же привстал, схватившись за меч.

- Да не сбегу я, - грустно сказала Евдокия Хрисанфовна.

Она смотрела на грека сверху вниз, безмолвно вопрошая его. Он не выдержал ее взгляда и отвернулся.

- У наших ничего не вышло?

Московитка проследовала к окну и выглянула наружу; грек ей не воспрепятствовал. На улицах было совсем пусто. Впрочем, Константинополь был малолюден для своей величины.

Евдокия Хрисанфовна опять повернулась к Марку, который встал во весь рост и тревожно смотрел на нее: рука лежала на рукояти меча.

- Или у ваших расчеты поменялись? – грозно и тревожно вопросила ключница. – Ты мне солгал?..

- Нет! - рыкнул Марк: он теперь и сам с трудом сохранял самообладание. – Что-то не так! Может быть, ваших перебили!

- Да как ты это поймешь, когда ты тут мой подол стережешь! – воскликнула московитка, взмахнув рукой. – Иди, проверь!

Марк несколько мгновений размышлял – потом, открыв дверь, выступил наружу и тщательно запер ее снова. Бегом удалились шаги подкованных сапог.

Евдокия Хрисанфовна стиснула руки, потом опустилась на колени.

- Господи владыко… Спаси и помилуй…

Она перекрестилась, потом ударила лбом в пол. Встала и, подойдя к окну, прилипла к нему. Микитка хотел подсунуться, чтобы тоже поглядеть, - но мать стояла как каменная, точно позабыв о его существовании.

И когда оба уже изнемогли от волнения, в коридоре опять послышались шаги; и не одного человека, а многих. Тяжелые торопливые шаги стражников.

Евдокия Хрисанфовна обернулась к двери, схватившись за подоконник, точно так могла удержаться здесь. Сын шагнул было вбок, назад – но потом заслонил собою мать. Она схватила его за плечо, но отодвигать в сторону не стала.

Послышался скрежет ключа в замочной скважине.

- Ключ у него, - прошептала Евдокия Хрисанфовна. Микитка схватился за руку, сжавшую его плечо.

Дверь распахнулась.

На пороге стояло несколько мужчин – стражников-этериотов; Марк был среди них, выделяясь чернотой волос и смуглой кожей. Его спутники были все русоволосые – и светлокожие, несмотря на загар.

Евдокия Хрисанфовна просияла улыбкой и шагнула им навстречу, простирая руки. Она еще не смела верить.

- Господи!

Старший из русских – и по возрасту, и по чину, судя по всему, - выступил вперед и поклонился.

- Здрава будь, мать, - сказал он сурово. – Каково тебе тут живется?

Русич - пожилой, но высокий, кряжистый, с кудрявой бородой - повел голубыми глазами по сторонам.

- Мы за вами пришли, - сказал он.

У Евдокии Хрисанфовны улыбка сбежала с лица. Казалось, эти слова ее не обрадовали, а огорчили: она посмотрела на Марка.

- Это правда? Они за нами?

Марк кивнул.

- Вы же их, - сказал он угрюмо. – Вот и идите с ними - и будьте свободны! Вы же этого хотели! Вы заслужили!

- Да как же просто, - сказала Евдокия Хрисанфовна.

Она прижала руку к груди.

- Что тебе скажет твоя хозяйка? – спросила она Марка. – Что это значит для вас? И как с тебя спросят?

Она боялась за него!

Эскувит прямо посмотрел узнице в глаза.

- Пусть это тебя не тревожит, - сказал он. Сжал зубы; с усилием закончил:

– Иди со своими сородичами – не теряй времени!

- Наши победили? – спросила Евдокия Хрисанфовна: с видом побежденной.

Марк кивнул.

- Да.

Казалось, он и сам огорчен и смущен, точно побежденный.

Евдокия Хрисанфовна кивнула, не поднимая глаз. Лоб у нее пошел морщинами, щеки побледнели.

- Выйдите, молодцы, дайте нам с сыном собраться.

Старший кивнул своим товарищам, и воины быстро покинули комнату, прикрыв дверь.

Когда небольшое время спустя Евдокия Хрисанфовна показалась в коридоре, на голове у нее был платок, охватывавший шею. Сына она держала за руку. Узел с вещами вскинула на спину.

Московитка хотела пройти мимо Марка, не поднимая глаз, - но остановилась напротив него. Посмотрела ему в глаза и обняла одной рукой.

- Я тебя до смерти не забуду, - прошептала она.

Марк крепко обнял ее, и ключница почувствовала, сколько в этом греке силы и неутоленного пыла.

- И я тебя, - прошептал он.

Они разомкнули объятия, и Евдокия Хрисанфовна быстро пошла прочь, ведя сына; русские этериоты последовали за ними. Марк остался на месте, неотрывно глядя им вслед.

Евдокия Хрисанфовна шагала, низко опустив голову; раз или два Микитке послышалось, что мать всхлипнула. Но когда она опять посмотрела на него, глаза ее были сухи, только очень блестели.

- Как тебя звать? – спросила она старшего.

- Ярославом Игоревичем, - ответил тот. – Мы царские дружинники, этериоты, – служим при Большом дворце.

- Я Евдокия Хрисанфовна… вдовица, - сказала московитка.

Этериот кивнул и пригладил свои длинные усы.

- Ты погоди спрашивать – сначала выберемся…

Ключница кивнула и замолчала, крепко сжав Микиткину руку.

Они спустились по лестнице, прошли коридор, арку – и оказались на вольном воздухе. Спустились по широкой мраморной лестнице на гладко замощенную прямоугольными плитами улицу: никаких караульных поблизости не было. Евдокия Хрисанфовна не успела этому удивиться: беглецы смешались с толпой прохожих, спешивших по своим делам, среди которых попадались и стражники разных родов войск, но преимущественно мирные люди – смуглые и озабоченные; больше бедные и худые, чем богатые.

Они недолго шагали в толпе: потом ее освободители опять свернули в сторону, на какой-то пустой форум. Остановились под сенью колонн и статуй, вечных надменных хранителей Царьграда.

Они взмокли и озябли – а в тени огромной изукрашенной колонны было еще холоднее. Евдокия Хрисанфовна поправила платок: несмотря на зиму, не закуталась, а отвела его с влажного лба, приоткрыв волосы.

- А где турки? – спросила она.

- Рыб кормят, - сказал один из русских.

Все мрачно засмеялись.