Он улыбнулся.

- Потому что я люблю тебя.

Феодора улыбнулась в ответ и позволила ласкать себя смелее; и позволила все, что случилось потом. Олимп говорил, что нерожденным сыновьям нужно много любви… конечно, старик был прав.

Евдокия Хрисанфовна теперь подолгу сидела у окна, ей никто не запрещал этого, - и часто наблюдала своих караульных, которые входили во дворец, как и в другие дворцы Константинополя: ничуть не возбуждая подозрений. И турок среди ее стражников не было.

За стенами ее тюрьмы ни разу не прозвучал отвратительный турецкий говор, не показались тюрбаны и крючковатые носы. Хотя ключница знала, что Марк не солгал ей, когда у него вырвалось признание.

Кто удерживает турок в стороне – уж не Феофано ли, их мучительница и благодетельница? Патрикия несколько раз появлялась у московитки сама и довольно сурово расспрашивала о самочувствии. Евдокия Хрисанфовна отвечала, что они с сыном в полном здоровье, - и только попросила у госпожи какого-нибудь занятия, хотя бы рукоделия. В этом ей не отказали. Прялка, игла – это не мечи; и не перья, что сейчас гораздо опасней.

Микитка помогал матери шить. Он это умел с детства и не гнушался таким трудом, как и любым другим.

Им оставалось сейчас только рукодельничать – потому что даже Марк с последнего разговора заглядывал к московитам гораздо реже: впрочем, Евдокия Хрисанфовна сочла такой поворот добрым знаком. Она слишком возмутила душу эскувита – и он боялся открыть ей душу, изменить своему делу.

И когда-нибудь это произойдет: Марк поможет им и спасется сам…

Других русских женщин с детьми Евдокия Хрисанфовна больше не видела и не слышала: дворец был очень велик. Она молилась за товарищей, но ничего более не могла для них сделать.

И однажды, когда они с сыном шили, успокоившись за этим занятием, Евдокия Хрисанфовна вдруг услышала за дверью голос и говор, который был отвратительнее турецкого.

- Я сказал, что они тоже мои!

Загремел замок: Марк, сопровождавший самозваного императора, открывал дверь своим ключом. Евдокия Хрисанфовна быстро встала, положив руку на плечо поднявшегося сына.

Молодой чернокудрый император вошел в комнату, а следом за ним – Марк. Дверь закрылась, оставив мучителей и жертв наедине.

Флатанелос был разодет в парчу и шитый золотом шелк, ступал с ленивой грацией, и был очень красив. Его хищные глаза остановились на русской пленнице, которая заметно похорошела заботами Феофано.

- За нее немало дадут, и за этого евнуха!

Микитка помертвел в руках матери. Наконец это сказали при ней! Но тут вдруг Евдокия Хрисанфовна оттолкнула сына и заступила, заслонив собой.

- Мы не твои, злодей, и ты никуда нас не продашь!

Флатанелос только улыбнулся, показывая белые зубы. Он поднял хлыст.

- Сейчас ты поймешь, кто здесь чей! Я вышибу из твоего щенка дух с пяти ударов. Ты видела, как это делается?

Ромей ступил вперед, поигрывая хлыстом. Его глаза бесстыдно скользили по телу московитки.

- Или начать с тебя? Я с удовольствием посмотрел бы, как ты корчишься и стонешь, московская блудница, и послушал, на каком ударе ты запросишь пощады. Тебя здесь еще ни разу не секли, не правда ли?

Он засмеялся.

- Какое упущение! Нужно вовремя учить женщин покорности!

Микитка с криком выскочил из-за спины матери и кинулся на истязателя прежде, чем Евдокия Хрисанфовна его остановила; но тут мальчика отбросила в сторону мощная рука. Марк заслонил их с матерью, выдернув из ножен меч.

- Они не твои! Ты не имеешь на них никакого права! – сквозь зубы сказал эскувит; он весь дрожал от бешенства. Меч указывал императору в горло.

- Уходи, - велел он Флатанелосу.

Только тут бесконечно изумленный ромей, казалось, поверил в то, что происходит.

- Как… Как ты смеешь! – крикнул он. Хлыст взвился, словно бы помимо воли хозяина; но тут же был вырван. Марк безошибочно выбросил в сторону руку с мечом и отдернул, когда хлыст намотался на клинок.

- Теперь послушай доброго совета и уходи - или вынудишь меня ударить! – сказал он господину низким, глухим от гнева голосом.

Безоружный Флатанелос начал отступать к двери, потому что Марк преследовал его, не опуская угрожающего меча.

Перед самой дверью Марк стремительно шагнул к противнику, и император выскочил наружу, потеряв все достоинство. Но когда эскувит остался по ту сторону двери, Флатанелос с яростью крикнул:

- Ты поплатишься за это! Вместе со своими тавроскифами! Я их отдам страже у тебя на глазах!..

- Сперва попробуй их взять! – прорычал Марк, выскакивая в коридор; но Флатанелос уже скрылся за углом.

Спаситель, тяжело дыша, обернулся к московитам, вкладывая в ножны меч. Он был бледен, чернобородое лицо застыло от отвращения и ярости.

- Что за гнусная тварь! Он идет сейчас против всякого закона, и даже договора с госпожой…

- И даже вашего закона, любезного к нам, - усмехнулась Евдокия Хрисанфовна.

Она прикрылась от взгляда грека локтем, широким рукавом.

- Какие уж тут законы, - прошептала ключница.

Марк шагнул к ней и поднял руку, чтобы успокоить; но не решился тронуть.

- Не бойся! Он вас никуда не уведет, пока я здесь!

Евдокия Хрисанфовна открыла лицо и улыбнулась своему спасителю.

- Как тебя и благодарить…

- Не стоит, - мрачно ответил грек.

Он еще раз осмотрел мать и сына – и кивнул.

- Не бойтесь.

Евдокия Хрисанфовна подалась к нему:

- Что здесь творится, Марк?..

Он поднял руку и качнул головой, точно защищаясь от ее расспросов.

- Не бойтесь, - еще раз повторил эскувит и быстро вышел; он запер дверь собственным ключом. Впервые этот запор показался русским пленникам благой защитой.

А назавтра Марк пришел к ним один; и по лицу его Евдокия Хрисанфовна сразу поняла, что случилось очень большое дело.

- В городе, в городской страже, есть русские люди, - тихо сказал эскувит, вглядываясь в глаза Евдокии Хрисанфовны. – Я известил их о том, когда Флатанелос будет переправлять ваших женщин и детей…

Он положил руки на плечи сразу и матери, и сыну.

- Охранников у каравана будет немного, - значительно сказал грек.

* В начале января 1449 года.

========== Глава 31 ==========

Евдокия Хрисанфовна, которая знала решительный час, тщетно пыталась разглядеть что-нибудь в окно, пока Марк, вошедший к ним без предупреждения, не приказал пленнице отойти и схорониться в стороне.

- Кто бы тебя ни увидел сейчас с улицы – будет плохо, - мрачно предупредил грек. – Флатанелос может приказать застрелить тебя просто из мести. А если увидят ваши, ты можешь спутать им все планы…

- Решат, что меня тоже нужно спасать, - мягко усмехнулась московитка, поглядев на стражника. – А по-твоему как – не нужно?

Марк шумно вздохнул. Потом отошел к двери и сел, обнажив меч.

- Я здесь, чтобы защищать вас.

- Госпожу свою лучше защищай. Она ведь не отобьется сама при нужде, хоть и носит меч, - заметила Евдокия Хрисанфовна; но грек только сжал зубы, так что напряглись скулы и мощная шея.

- Я должен быть здесь.

Евдокия Хрисанфовна внимательно посмотрела на него, но но ничего больше не сказала. Она села в кресло и принялась прясть, велев сыну, который не находил себе места, тоже занять себя.

Марк караулил их, сидя в дверях, - вытянув ноги поперек прохода и откинувшись на стену; казалось, он отдыхал. Но, несомненно, при первом признаке опасности вспрянет быстрее молнии.

Евдокия Хрисанфовна молча и споро пряла некоторое время; веретено так и мелькало. Микитка, не в силах шить, - так дрожали руки, - устроился у ног матери, подавая ей мотки красной шерсти.

Потом московитка вдруг обратилась к стражнику, на миг оторвав взгляд от работы:

- Вы ведь одной крови с Феофано? Потому и Рима не любите, и римских католиков?