Он посмотрел наложнице в лицо, и у нее немного отлегло от сердца – он надеется вернуться, и немало надеется. Феодора крепко обняла господина, стараясь не расплакаться.

- Пожалуйста… вернись, куда бы ты ни уехал, - прошептала она. – Я без тебя не смогу!

Он растроганно поцеловал ее.

- Я вернусь, любовь моя.

Она высвободилась, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Потерла сдавленное горло и, пошатываясь, направилась в спальню. Патрикий проводил ее взглядом.

- Я должен вернуться, - пробормотал он, когда наложница скрылась. – Во что бы то ни стало!

* Дионисий Ареопагит – афинский мыслитель, христианский святой I в. н.э.: его сочинения оказали огромное влияние на христианскую философию.

* Послание к Галатам (Новый Завет).

* Плоды рожкового дерева, сочная сладкая мякоть которых используется в пищу.

========== Глава 24 ==========

Через два дня патрикий пришел к ней на ложе. Попрощаться, поняла славянка. Он укрепился достаточно, чтобы ничего ей не сказать…

Но в любви он сдерживать себя не стал. Думал, что наложница беременна, и забыл об осторожности – или забыл об осторожности, несмотря на это? Феодора молчала до самого конца, а теперь даже не успела признаться, что по-прежнему непраздна: любовник слишком изголодался по ней, слишком спешил, чтобы слушать. Он овладел ею дважды, и дважды вознес ее на свой Олимп; а напоследок взял ее ртом и руками. Феодоре представлялось, что она сойдет с ума, лишится рассудка, если еще раз испытает такое наслаждение, - она сама сейчас казалась себе безбрежным морем сладострастия, готовым утопить и любовника, и весь Царев город…

- Почему тебе так нравится потрясать меня все больше и больше… делать из меня…

“Распутницу”, - чуть не закончила она.

Нотарас, прижимавший ее к груди, казалось, сам обеспамятел от любви. Но услышав такой вопрос, он засмеялся.

- Согласно твоей философии, когда я беру тебя, я становлюсь тобою… оставаясь собой, - пробормотал он, водя губами по ее плечу. – Я отдаю себя тебе… И мы едины в твоем наслаждении…

Славянке стало жутко: вдруг ей представилось все так, точно она опустошила своего господина и телесно, и духовно, и теперь Фома Нотарас – это она, он в ней…

- Как страшно, - прошептала Феодора.

Она поняла теперь, как греки понимают женскую любовь, и что это такое – женская любовь. Она ощутила себя виноватой… нет, не ощутила.

“Господи, сладострастная женщина – это чудовище, она становится… безбрежна, как я, - подумала Феодора. – Неудивительно, что Фома так боится Метаксии”.

Она приподнялась над любовником и, обхватив его лицо ладонями, спросила:

- Ты счастлив со мной?

- Да, - ответил Фома.

Он был бы счастлив утонуть в ее море, умереть в ее объятиях.

Вдруг охваченная жалостью к нему, московитка поцеловала возлюбленного в лоб, как своего нерожденного сына. Подумала, что сейчас уже может быть и в самом деле непраздна…

Но стоило любовнику обнять ее в ответ, как Феодора ощутила, что в ней опять разгорается голод.

- Я боюсь, - неожиданно жалобно сказала она. – Боюсь себя… Как я буду, когда ты уедешь…

Она подумала о Метаксии и ее служанке – а потом о своей Аспазии, которая смотрела на нее, как на божество.

Нотарас улыбнулся, сжав ее ладони. Он прекрасно понял любовницу и ничуть не смутился.

- Я тебе скажу, как этому помочь, - ответил патрикий. – Могу показать…

Феодора опустила глаза.

- Я поняла, господин.

Рядом с тайнами гинекеев, с которыми она познакомилась, это были совсем невинные вещи. Рука Фомы заскользила по ее животу вниз; она хотела перехватить его запястье, но ничего не сделала.

Потом, когда они лежали без сна, – она прижималась спиной к его груди, и была избавлена от его взгляда, – московитка снова прошептала:

- Я боюсь… Я потерялась, потеряла себя и все!

- Каждому кораблю… свое и плавание, - тихо сказал ромей. Она не сразу поняла, что он говорит по-русски. – Твой корабль уплыл далеко. Но я с тобой, и держу твою руку.

Он взял ее ладонь и согнул пальцы в кулак. Она стиснула кулак крепче.

- Я боюсь, - в третий раз повторила Феодора. Обернувшись, посмотрела хозяину в глаза. – Боюсь, что ты на другом корабле, и твои рабы гребут вслепую, как и мои!

Нотарас выпустил ее руку… а потом рывком повернулся к ней спиной. Феодора отодвинулась и замерла, глядя на его неподвижную фигуру. Она не стала проверять, заснул ли патрикий, - не хотела искушать его в последний раз, когда он промолчал уже так долго, испытав свою волю.

Феодора провожала своего покровителя до самых городских ворот – она настояла на этом, и Фома не возразил. Она могла вернуться домой и одна, достаточно освоившись в Короне.

На прощанье хозяин повторил ей то, что уже говорил:

- Константин присмотрит за тобой и за нашими слугами. Ты с ним не виделась, но я просил царевича за всех нас - и он дал мне слово, что будет беречь и защищать тебя, как сестру.

Фома Нотарас помолчал, улыбаясь. Как приятно, что в империи еще остались люди, чье слово – железо!

- Может быть, деспот переедет в город Мистру, - прибавил патрикий. Золотой лев на плече ромея ярко сверкнул в свете солнца, словно отразив его улыбку, в которой было что-то хищное. – Тогда он возьмет тебя с собой… а я найду вас, когда вернусь, - закончил ромей.

Феодора молча подъехала к нему, обняла и поцеловала.

- Возвращайся… с победой! – приказала она, посмотрев Нотарасу в глаза.

Он удивленно засмеялся.

- Да, моя царица.

Он слегка поклонился подруге и, сделав знак своей свите, отъехал.

Феодора осталась на месте; она зажмурилась, ощутив, как из-под ресниц сползают слезы. Она знала, что хозяин уехал не обернувшись. Вздохнула и перекрестилась, потом открыла глаза и перекрестила своего любовника - запоздало. Фомы Нотараса уже и след простыл.

Феодора повернула коня и поскакала одна по улицам Корона. Заметила, что прохожие кланяются ей, и вспомнила слово, которое любил ее покровитель, - “иллюзия”. А проще говоря, обман.

Она не отвечала на эти поклоны.

У дома Феодора вдруг столкнулась с Константином. Иногда она раскланивалась издали с его женой, но наследника не встречала со дня смотра. Феодора поклонилась, и царевич кивнул.

- Фома уехал? – спросил он, глядя на нее снизу вверх.

За его благожелательностью сильного человека, в светлых глазах, окруженных морщинками, таилась тревога. Феодора глубоко вздохнула и сжала поводья, чувствуя полное внимание Константина.

- Да, господин, Фома уехал, - сказала московитка. – Вы не знаете, куда он отправился?

Это была ошибка, за которую она тотчас себя выругала, - Константин Палеолог посуровел.

- Если патрикий не счел нужным сказать вам, госпожа, я не стану его выдавать.

Он еще раз кивнул и прошел мимо.

Феодора со вздохом спешилась и огляделась в поисках конюха. Когда мальчик-итальянец принял у нее поводья, направилась в дом.

У дверей спальни ее встретила Аспазия, и Феодора с наслаждением ощутила на своих плечах чуткие руки девушки, снявшие с нее плащ. Она попросила вина – разбавленного. Ей сейчас вредно пить… может быть вредно.

Феодора перекрестилась на потемневший образ, который тускло блестел золотом в углу спальни. Этот святой, имя которого она так и не удосужилась узнать, был свидетелем всего, что они творили с патрикием. Что ж, византийским святым не привыкать…

Когда горничная принесла ей вино с водой, Аспазия вдруг присела напротив госпожи на корточки, так что смогла заглянуть ей в глаза. Феодора улыбнулась.

- Что тебе?

- Госпожа, когда мы уезжали из дому и собирали целебные снадобья, ты забыла…

Девушка кашлянула и поправила рыжие волосы, небрежно подобранные на затылке заколкой, - как будто говорила с мужчиной.