Мелетий отвернулся. Провел пальцами по аккуратно подстриженной седой бородке.

- Валента четвертовали, - наконец ответил он. – Это значит, что его привязали к четырем галерам за руки и за ноги, приказав грести в разные стороны изо всех сил…

Феодора громко ахнула. Кубок в ее руке сам со стуком опустился на столик: вино только чудом не расплескалось. Феофано осталась сидеть так же царственно-неподвижно, огромные серые глаза лакедемонянки были прикованы к Мелетию, - и лицо ее выражало такое торжествующее блаженство, что Феодора не простила бы подруге этого, если бы могла видеть. Но все внимание московитки было тоже направлено на Мелетия.

- Это быстрая смерть, - прошептала она: комок в горле стал нестерпимым.

Мелетий кивнул, улыбаясь сочувственно, - что же он за человек?..

- Да, моя госпожа, это страшная, но быстрая смерть. И можно сказать, что почетная. Так магометане казнят христианских рыцарей.

И тут Феодора наконец разрыдалась, будто прорвало плотину. Она хватала ртом воздух, всхлипывала и стонала; стыдилась своей слабости перед лицом таких людей, как Мелетий и Феофано, но не могла остановиться.

Потом, наконец, судорожно вздохнув, московитка замолчала – и только тут заметила, что Мелетий подсел к ней, придвинув свое кресло. Он взял ее за руку.

- Все… все уже кончилось, дорогая госпожа.

Феодора кивнула и, утерев глаза, нашла в себе силы улыбнуться.

- На колу мучаются часами, я слышала…

- Бывает, что и днями, - заметил Мелетий. – Это зависит от способа посажения на кол… прошу простить меня, - спохватился он.

Феодора молчала, закрыв лицо локтем.

Мелетий долго смотрел на нее – потом произнес:

- Последние слова Валента Аммония были о тебе.

Феодора распрямилась; приподнялась в кресле, стиснув подлокотники:

- Правда?..

- Правда, - кивнул Мелетий. – Я сейчас передам их тебе в точности.

Он наморщил лоб, потер пальцами, подыскивая выражения, - как когда-то делал патрикий Нотарас, наслаждаясь фигурами речи.

- Валент знал, от чьих рук и за что принимает смерть… и он сказал, что ты принадлежала ему, - Мелетий понизил голос и улыбнулся, - и владела им до последнего часа. Сказал, что и после смерти вы с ним не разлучитесь.

- Он говорил мне это, когда я была его женой, - прошептала Феодора.

- Я знаю, что ты была его женой, - со своей небольшой улыбкой ответил Мелетий. – И он просил передать тебе, как своей супруге…

Ирония, прозвучавшая в голосе киликийца при последних словах, исчезла, когда он извлек прощальный привет Валента из подвесного кармана у себя на поясе.

- Возьми.

На ладони у хозяина был тяжелый золотой перстень с печаткой: лев, конечно же.

Феодора с огромной печалью, страхом и благоговением приняла драгоценность. Когда перстень оттянул ее руку, Мелетий сам сжал пальцы гостьи и похлопал по ее руке другой своей ладонью.

- Известная максима – ни о каком человеке нельзя судить прежде его смерти, - сказал новый римлянин, замечательно похожий на древних. – Валент Аммоний умер очень мужественно.

Феодора, крепче сжав холодный перстень, с негодованием подумала, как мог Мелетий спокойно носить такую вещь в кармане. Но вслух она поблагодарила.

- Валент был исполин, - сказала она.

- Пожалуй, - согласился Мелетий.

Некоторое время они молчали. Феодора, сделав несколько глотков вина, поставила кубок обратно на столик и сидела, кусая губы: желание заплакать опять разрасталось в горле и груди.

Мелетий вдруг опять нарушил молчание:

- Если мне будет позволено сказать, госпожа Феодора, твоя судьба удивительностью превосходит жизнь Клеопатры Египетской.

Римлянин опять улыбался, оглаживая подстриженную бородку.

- Весьма возможно, - хмуро ответила Феодора.

Она вдруг усмехнулась. – Жизнь становится все удивительней из века в век… увеличивается количество знаний, которыми обладают люди, и перемены совершаются все быстрее!

Русская амазонка совсем забыла, что дала себе слово не говорить с чужими о своей философии – только о чужой. Но Мелетий слушал спокойно и внимательно, кивал.

- Возможно, ты права, - сказал он. – Думаю, что последняя великая царица из династии, основанной Птолемеем, македонцем Александра, - женщина необыкновенной силы духа, блестящего образования и греческого воспитания, - могла бы пожелать жить в наше время… больше, чем в свое, будь у нее такая возможность!

Тут Феодора поняла, что они с Мелетием оба смотрят на Феофано.

“Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия”*, - неожиданно вспомнились московитке слова из Библии. Она перекрестилась.

“Господи”, - подумала Феодора. Она не знала, какие мысли в эту минуту бродят в голове киликийца, - но сама даже прикусила губу, чтобы ничего лишнего не вырвалось.

Василисса взглянула сначала на одного, потом на другого, - потом нахмурила тонкие начерненные брови, будто в досаде. Она быстро встала с места.

- Господин Мелетий, с твоего позволения, я удалюсь и уведу госпожу Феодору. Бедняжке нужно отдохнуть после таких новостей.

- Разумеется, - ответил хозяин. – Вас проводить, мои синьоры?

- Не нужно, - лакедемонянка покачала головой. – Мы сами найдем дорогу, если ты будешь так любезен, что предоставишь нам ту же комнату.

Мелетий склонил голову.

В спальне Феодора опять дала волю слезам – Феофано обнимала ее и ласкала, без сомнения, в душе ликуя, что это она утешает свою филэ в такую минуту. Кто еще имел на это право?

- Наконец Валент отмучился, - прошептала московитка.

- Наконец, - согласилась Феофано. Но обе думали – что это могло быть совсем не так… но Феодора, которая была его женой, не может отречься от Валента и после его смерти, как Феофано от Льва Аммония!

Когда Феодора затихла, Феофано губами осушила мокрые щеки подруги.

- Ложись, я тебя разотру, - сказала она. – Это поможет.

- Ты для меня всегда лучшее лекарство, - прошептала московитка.

Она легла на живот и блаженно закрыла глаза, ощущая, как теплые сильные руки обнажили ее, а потом принялись описывать круги по плечам и спине, иногда сжимая и разминая плоть. Потом Феофано налила себе на ладони душистого масла и принялась втирать его. Мелетий уже позаботился обо всех принадлежностях туалета для подруг.

Скоро скорбное выражение на лице московитки сменилось умиротворением: губы улыбнулись.

- Бедный Мардоний, - пробормотала она, уже засыпая. – Кто скажет ему?.. Должна я… но как могу?

Она опять всхлипнула.

Феофано склонилась к ее лицу.

- Если тебе тяжело, дорогая, я могу это сделать.

Феодора дернулась под ее руками; но Феофано уняла ее одним мягким, но властным движением.

- Нет, пожалуйста… не ты, Метаксия, - прошептала московитка. – Я сама: просто покажу ему кольцо, и он поймет.

- Как тебе угодно.

Феофано повернула ее голову за подбородок и поцеловала в губы. Феодора ответила, но она уже засыпала; Феофано прилегла рядом и гладила ее по голове и спине, пока подруга не заснула.

Когда Феодора приехала в дом Софии, ей открыл сам молодой хозяин. Он улыбнулся было, изумившись неожиданному посещению… а потом понял, что случилась какая-то беда.

- Что случилось, госпожа? – воскликнул Мардоний.

Феодора молча показала ему золотой перстень с печаткой: ей все еще представлялось, как это кольцо оттягивает мужскую руку… могучую и мертвую.

- Это кольцо твоего отца, которое он прислал мне, - сказала она.

Мардоний открыл рот… а потом попятился, смертельно побледнев. Феодора кивнула и отвернулась.

Услышала топот, а потом грохот: Мардоний бросился прочь, что-то уронив по дороге, и до московитки донеслись его рыдания.

Но молодой Аммоний плакал недолго, как она сама, - скоро Феодора услышала, как он выбежал из дома, а потом до нее донесся стук копыт: юноша ускакал куда-то очертя голову. Он долго носился по полям один – и вернулся только через час, совершенно обессиленный.