София плакала, но была больше испугана припадком брата, чем опечалена смертью отца. Не поздоровавшись с сестрой, Мардоний убежал в свою комнату. Он ни с кем больше не заговорил о Валенте – ни теперь, ни потом.

Спустя небольшое время пришло письмо от Леонарда: тот писал своей семье уже из Венеции. И ему посчастливилось – он не только вернулся сам, но и привез Дария и всю семью Дионисия; с ними была и Анна, жена Дария, которую по уговору с Мелетием спас итальянский купец. Этот купец присоединился к комесу в плавании – они встретились случайно, но потом держались вместе до самого конца.

Узнав о смерти Агаты, Феодора опечалилась, но Мардонию ничего не сказала: об этом Мардоний должен узнать из уст брата.

* Новый Завет (Евангелие от Иоанна).

========== Глава 148 ==========

Подъезжая к дому, комес увидел ту же картину, которая запомнилась ему при отъезде, - две прекрасные женщины, наставница и ученица, которые составляли неразделимое целое. Он так залюбовался ими, что забыл о ревности.

Он забывал о ревности потому, что любовался этими женщинами… комес Флатанелос увековечил бы их союз в бронзе, как уже была увековечена Феодора Константинопольская!

- Леонард! – воскликнула его жена.

И союз женщин распался: Феодора бросилась к нему навстречу, неловко простирая руки. Леонард засмеялся, ощущая восторг, блаженство любви: он стиснул московитку в объятиях, целуя ее при всех. Он жадно обнимал подругу, вдыхая ее запах; Феодора прижимала мужа к себе, вздрагивая в его руках, словно ощущая вину перед ним… но такую вину, которую он раз и навсегда согласился прощать.

Жрец не может порицать свою богиню в ее божественности.

- Боже мой… ты так похудел, а загорел! – воскликнула Феодора, взглянув критянину в лицо. – Тебя как будто закаляли в огне!

- Меня закаляли в морской воде, - засмеялся Леонард. – Как самую лучшую сталь.

Красавец комес еще раз крепко поцеловал жену, а потом легко вскинул на руки, наслаждаясь этим ощущением; Феодора ахнула и ударила его ладонями по плечам.

- Леонард, здесь же другие люди! И я ни с кем еще не поздоровалась!

Московитка только тут вспомнила, что с Леонардом целая семья спасенных, - и те, кого она еще не видела в лицо. И все они требуют заботы, как и ее муж!

Оторвавшись от мужа, Феодора обнаружила, что Феофано уже говорит и смеется с Дионисием; эти двое боевых товарищей обнимались без стеснения на глазах у Дионисиевой жены. Впрочем, Кассандра и не думала ревновать, - она посчитала бы даже оскорбительным для себя ревновать мужа к такому существу, как Феофано…

“Знает ли Дионисий о том, что случилось с его братом?.. Ах, да ведь никто из них еще не знает!” - ужаснулась вдруг хозяйка дома.

Кому сказать – и как сказать?

Нужно посоветоваться с мужем, он решит.

Тут Феодора впервые заметила среди гостей молодую светловолосую женщину, одетую в темное платье и белую косынку: гостья была… уже очень тяжела; и, несомненно, очень устала. В ее голубых глазах было измученное выражение, и она казалась старше своих лет.

Догадавшись, Феодора шагнула к ней.

- Анна? Я Феодора, хозяйка дома.

Она постаралась приветливо улыбнуться и взяла жену Дария за руку, которая была влажной и ледяной. Анна улыбнулась в ответ, но так же вымученно; вторую руку она не отнимала от живота.

- Спасибо тебе, госпожа…

Видно было, что ей очень хотелось попросить хозяйку о ванне и постели, но она не смела; тогда Феодора нашла взглядом Дария. Она даже не сразу узнала его – молодой македонец, молодой семьянин, очень окреп, отпустил усы и бородку и превратился в настоящего азиата, человека востока, властного и пугающего, как все Аммонии. Даже осанка у него изменилась.

Феодора подошла к нему, и Дарий, говоривший с кем-то из мужчин, тут же отвлекся: большие черные глаза выразили полное внимание.

- Дарий, тебе нужно позаботиться о твоей жене. Пойдем, я покажу тебе, где вы будете мыться и спать, - сказала московитка.

Феодора была вправе – и всегда будет вправе обращаться к Дарию по имени и как старшая: Дарий, несмотря на новообретенную стать, всецело признавал это. Он поклонился московитке, а потом в его глазах появилась тревога.

- Анна? Ей дурно?..

Феодора схватила Дария за рукав и быстро отвела к жене; она сразу же вверила Анну руке мужа. Хозяйка проводила молодых супругов в дом и помогла Дарию позаботиться об Анне; оба горячо благодарили ее.

“Знают ли они? Нет, конечно… господи, помози*”.

За заботами обо всех гостях прошел целый вечер; Феодора едва успела перемолвиться с мужем несколькими словами. Даже сына она показала Леонарду наспех.

Они с Леонардом будут говорить долго, когда останутся наедине, - у них никогда не исчерпаются темы для бесед… и каждому нужно столько рассказать!

А может, утаить?..

“Нет… Леонард, конечно, не утаит от меня ничего столь важного; и я тоже не вправе”.

Ужинать они собрались в большом зале все вместе – Феодора, сидя рядом с супругом во главе стола, ощущала себя принадлежащей могущественной греческой семье, которая очень увеличилась… чтобы никогда уже не разделиться.

Одной только Анны за столом не было – Дарий, сидя рядом с дядей, ел мало и, видно, мысленно непрестанно опекал жену и страдал за нее; наконец хозяйка, шепнув Дионисию слово, вместе со старшим Аммонием отпустила Дария к супруге. Они поужинали и потом остались отдыхать у себя, исчезнув для целого мира.

Только поздно ночью Леонард и Феодора наконец остались наедине.

Когда за ними закрылась дверь спальни, оба ощутили себя как тогда, когда судьба – и Феофано – свели их в Мистре после долгого расставания: как будто каждый опять прожил целую жизнь, неизвестную другому. И все равно они были вечною любовью друг друга… как Фома для Феодоры. Как Валент… Как Феофано…

Они уселись рядом на постели; Леонард держал на руках Энея – а Феодора прильнула к плечу мужа. Близкие духом, они все не могли сблизиться словами… сколько времени минуло, сколько потрясений!

Наконец Феодора попросила:

- Милый, положи Энея в колыбельку… нам нужно поговорить.

- Конечно, нужно.

Леонард, ни о чем не спросив, легко поднялся с ребенком в мощных руках; он отнес мальчика в колыбельку и, нежно поцеловав, уложил. Потом вернулся к жене – и они наконец тесно прижались друг к другу. Леонард погладил Феодору по темно-русым волосам, поцеловал в лоб, так же, как свое дитя.

- Что, любимая?

- Валент, - прошептала она, уткнувшись критянину в грудь.

Несколько мгновений она не смела посмотреть мужу в глаза – а когда подняла голову, увидела его печальную улыбку. В карих глазах критянина появилась отрешенность героя, готового к страданию… или понимание страданий героя.

- Я все знаю, - сказал Леонард: Феодора уже и сама догадалась, что муж откуда-то обо всем прознал.

- Мелетий написал? – спросила московитка.

Леонард кивнул. Феодора же подумала, что нисколько не удивится, если окажется, что Мелетий ничего Леонарду не писал. Фома Нотарас, несомненно, был все еще жив… и глаз не спускал со своей семьи; и наверняка достиг немалого на том поприще, которое презирают герои.

Они долго еще молчали – словно из почтения к памяти Валента Аммония: этого благородного изменника, честнейшего из предателей отчизны. Феодора думала о золотом перстне с печаткой, который хранила в ларчике вместе с самыми дорогими памятками.

Потом она спросила:

- Кто еще знает?

- Дионисий и Кассандра, - ответил критянин. – Им я рассказал… о казни Валента, они вправе услышать все… Дарий со слов дяди знает о смерти отца, но не знает, какова та была.

- Мардоний тоже, - грустно усмехнулась московитка. – Но молодые Аммонии умны, и догадаются сами.

Леонард кивнул; он поцеловал ее в голову, обдав горячим дыханием. Горячие пальцы сжали ее плечо, и Феодору охватила дрожь желания и узнавания.