Мардоний несколько мгновений помедлил – потом поклонился торжественно и мрачно. Он отошел к своему коню и, погладив животное по морде, на несколько мгновений замер так, точно Александр с Буцефалом; потом сильным упругим движением вскочил в седло. Мардоний ни на кого не смотрел.

“Через неделю, может быть, Леонард будет уже мертв”, - подумала Феодора. Она обхватила себя руками и закусила губу, сдерживая накипавшие на глазах слезы.

Феофано улыбнулась ей – а Феодора вспомнила, как целовали ее эти твердые яркие губы; как они страстно ласкались устами, руками, волосами, всем телом. Они успели еще раз полюбить друг друга в гостях у Мелетия.

Они отъехали - перед тем, как им повернуть и скрыться среди деревьев, Феодора высунулась из окна повозки и увидела среди смоковниц седовласого хозяина в длинной темной одежде; Мелетий помахал рукой, потом отступил и исчез в тенях.

Они полдороги проехали молча – но когда пришло время расстаться, Мардоний вдруг попросился в гости к Флатанелосам.

- Можно мне? – спросил он Феофано.

Та улыбнулась и взглянула на подругу; потом опять на Мардония.

- Старшая в доме Флатанелосов не я – проси разрешения у хозяйки, - сказала Феофано.

Мардоний быстро подступил к Феодоре; ей стоило усилия над собой не отпрянуть от пышущего жаром и страстями юноши.

- Можно мне, госпожа? – воскликнул он.

Феодора, щурясь, взглянула ему в лицо.

- Можно, - сказала она наконец. – Только, пожалуйста… - прошептала московитка, схватив его за руку: наполовину моля, наполовину приказывая.

Мардоний резко высвободился из сильного захвата; но вслед за тем кивнул, опустив глаза.

- Будь покойна, госпожа.

Он поклонился – чужой и незнакомый; потом опять вскочил на лошадь.

Когда они приехали, Мардоний сразу же, как был, - разгоряченный, потемневший лицом, пропахший лошадьми, - побежал наверх к Микитке.

Феофано проследила за тем, как мелькнула и скрылась за углом запыленная нарядная туника, и повернулась к Марку.

- Иди наверх – проследи! – шепнула она лаконцу.

Марк посмотрел на нее и кивнул; воин шумно, но так же быстро, как Мардоний, взбежал следом за юношей по лестнице.

А Феодора в испуге схватила царицу за руку.

- Марк ведь не сможет не спускать с него глаз! – воскликнула она приглушенно.

Феофано качнула головой.

- Это не потребуется, моя дорогая. Мардоний опасен вот сейчас, пока не выкипит его страсть и злость; а потом возьмет себя в руки. Он умен… и он осмотрительнее отца.

Лакедемонянка улыбнулась, скрестив руки на груди.

Они обе помнили, что Микитка и сам способен отстоять свою честь, а вместе с тем и честь всех русских людей: паракимомен императора до сих пор держал под подушкой кинжал, который сберег от самого Константинополя, пронеся в сапоге. Но амазонки молились всем богам, чтобы до такого не дошло.

Однако отбиваться от друга Микитке не пришлось – Мардоний повел себя невинно и трогательно: долго обнимал его, потом горячо всплакнул на плече евнуха, а потом разразился словами. Феодора догадывалась, что в разговоре друзей сегодня прозвучали подозрения, которых Мардоний не мог никому высказать у Мелетия Гавроса… да и в доме сестры тоже не мог.

И, конечно, русский евнух поступил как всегда, как самый умный друг – он не пытался возражать, отговаривать Мардония от чего-то или убеждать в обратном, а просто слушал. Позволял юному македонцу сжимать свою руку, гладил его по волосам, обнимая его, слушал безумное биение сердца.

И наконец Мардоний успокоился: он еще у Мелетия понял, что не в силах ничего изменить.

Уже почти хладнокровно сын Валента рассказал другу о том, что его хотят женить, - и Микитка сдержанно обрадовался, узнав подробности: на самом же деле он был очень рад.

- Это большая удача – и, может быть, спасенье для нас всех, - сказал евнух. – Ты ведь понимаешь? Господин Мелетий тебе самого доброго хочет, смотри не испорти!

Мардоний кивнул; криво улыбнулся.

- Не испорчу, брат Никита.

Они долго молчали, не зная, как прервать это молчание, - а потом Микитка сказал совсем тихо:

- И мой подарок… локон, ты при ней… ты ведь понимаешь!

Мардоний быстро взглянул на друга; гнев полыхнул в его глазах, губы дернулись… а потом он опять кивнул.

- Конечно, спрячу подальше. Я таких волос, как твои, ни у кого здесь не видел, да и в Византии тоже - только у других тавроскифов, - прибавил юноша почти мечтательно. – Невеста сразу поймет!

Микитка улыбнулся, положил руку македонцу на плечо.

- Постарайся ее любить, - попросил он. – И девице это добро, и тебе самому – больше всего!

Мардоний кивнул; потом обнял друга и крепко прижал его к себе. Микитка молчал – глядя через плечо Мардония, он беззвучно прошептал молитву.

Наконец Мардоний выпустил его и, вздохнув, перекрестился по-гречески. Он смирил себя сколько мог.

Он лег на постель Микитки и, подложив руки под голову и уставившись в потолок, прошептал:

- Мне ведь и веру придется менять! А уже будто и все равно, - юноша печально рассмеялся.

Микитка присел рядом и тихо сказал:

- А ты не меняй. Тебе ведь повезло гораздо больше, чем Дарию, - и твой брат даже под турками веру не поменял, а ты останешься в христианской вере! Помни все в своем сердце… всю правду там держи.

Мардоний взглянул на евнуха, и того на миг испугал дикий блеск его черных глаз. Эти порывы были неожиданны, как у Валента.

- Я очень полюбил вас, тавроскифов… вы ни на кого не похожи, - сказал македонец.

* Неоплатонизм – последний этап развития античного платонизма: принципиальной новизной неоплатонизма явилось признание сверхбытийной природы первоначала и тождество ума-бытия как его первое проявление. Неоплатонизм оказал мощное влияние на средневековую христианскую философию, а также на мусульманскую религиозную мысль.

========== Глава 142 ==========

Мардоний провел у Флатанелосов четыре дня – с Микиткой они в это время почти не расставались; и Мардоний, повеселев и приободрившись от близости любимого друга, хвастался перед ним своими воинскими навыками и способностями наездника – как раньше они вместе часами читали книги.

Глядя на младшего сына Валента, Микитка вспоминал старшего. Братья были очень похожи, но Дарий сильнее напоминал перса, гибкого азиата; а Мардоний чем дальше, тем больше вымахивал в отца-македонца! Кто бы мог подумать!

- Ты смотри, не слишком хвастай своей удалью у итальянцев, - предупредил Микитка, когда однажды гордый и пропахший своим и конским потом Мардоний ввалился к нему, ожидая поздравлений. – Знаешь ведь сам, какой это задиристый народ! Ты ведь крови еще не пробовал – и не спеши: это еще успеется! – закончил русский евнух.

Мардоний вскинулся.

- Так лучше пусть меня в первом бою убьют, чем я научусь драться как следует?..

Микитка сложил руки на груди, глядя на друга как самый строгий священнослужитель.

- Любого могут убить что в первом бою, что в сотом! – сказал он. – А ты хочешь начать свой первый бой среди друзей?..

Македонец неподвижно смотрел на побратима несколько мгновений – потом с лязгом вогнал обратно в ножны меч, который продолжал держать в руках, и рассмеялся.

- Я понял, чем вы, тавроскифы, отличаетесь от нас! – сказал Мардоний. - Вы решаете дело миром и любовью, пока это можно, - но в бою стоите насмерть…

- Да, - ответил Микитка, не сводя с него глаз. – И не в одном бою мы крепко стоим, а и в мирное время такожде*!

Мардоний немного покраснел под его взглядом, закусил губу – а потом вдруг шагнул к евнуху и сгреб его в объятия; оторвал московита от пола и, поцеловав, снова поставил на ноги.

- Прости… не удержался, - смеясь, сказал юный воин, видя, как сердито покраснел евнух. – Очень уж люблю тебя! А как подумаю, что мы еще бог знает сколько не увидимся…