Феодора отвернулась, прикусив запястье.

- Леонард… а как ты поступишь со мной в Венеции?

Он изумился.

- Я думал, это давно ясно нам обоим, любимая! Я возьму тебя в жены!

Феодора смотрела на него с бесконечным терпением и насмешкой – и в этот миг напоминала Евдокию Хрисанфовну, живой и сильный укор самой себе.

- Ты не можешь взять меня в жены, - сказала она. – Я мужняя жена.

Леонард прикрыл глаза рукой, как будто Феодора ослепила его; отвернулся.

- Я не люблю заниматься казуистикой, однако приходится довольно часто, - сказал он после долгого молчания. – И насколько мне известно, наша греческая церковь разрешает расторжение брака в случае безвестного отсутствия одного из супругов…

- И превыше того - прелюбодеяния, - мягко усмехнулась Феодора.

Леонард теперь смотрел на нее.

- К тому же, - прибавил он, – ты, по церковным правилам, даже не можешь считаться…

- Не могу считаться женой Фомы Нотараса, - согласилась Феодора. – Потому что здесь я ношу чужое имя, а на самом деле я Желань Браздовна!

- И это не христианское имя… хотя и очень подходит тебе, как и имя Феодоры, - заметил Леонард, улыбнувшись. – Однако тебя окрестили так! Видишь, сколько условностей, которые церковь преступает по необходимости! Много ли они значат для тебя?

- Много, - сурово ответила Феодора. – Подумай, что если незаконен мой брак, незаконны и мои дети!

Леонард обнял ее.

- Уверяю тебя, дорогая, что никто не спросит об этом в Италии, - сказал он. – А перед Богом мы уже муж и жена.

- И ты женишься на мне по католическому обряду, - прошептала Феодора.

Леонард рассмеялся.

- Еще одна условность!

- Только теперь, и только для нас, - сурово возразила московитка. – А для других, кто нас видит? Вспомни, за что мы бились!

Леонард ничего не ответил.

Он долго смотрел на нее, а потом произнес:

- Так решено? Ты согласна? Это сейчас главное!

Феодора кивнула.

Леонард счастливо улыбнулся и снова обнял ее, лаская. Феодора закрыла глаза, млея и томясь в его объятиях.

Птица Желань уже не может вернуться в свое гнездо, там не примут ее… ей нужно лететь искать себе новый дом. А дом этот еще даже не построен!

Леонард наконец выпустил ее из объятий и, поцеловав в лоб, сказал:

- Мне нужно идти… Очень жаль! Мы сейчас не можем ни приласкать друг друга как следует, ни поговорить!

- Мы на земле свое наверстаем, - засмеялась Феодора.

Леонард кивнул с сияющими глазами.

Комес ушел, а она, глядя ему вслед, нахмурилась, схватившись за шею. Дай-то бог.

Когда она спустилась к Феофано, то обнаружила, что лакедемонянка спит, раскинувшись на своей постели и подложив под голову локоть. Рот Феофано был приоткрыт, как у ребенка, черные волосы разбросались по ее груди и разметались по подушке.

“Когда-то я еще увижу ее спящей? Когда мы еще будем ночевать вот так, наедине?”

Феодора тихо опустилась на свое ложе, стараясь не скрипнуть; но как только она села, царица открыла глаза.

Она смотрела на подругу словно бы с ленцой… но это было обманчивое выражение. Феофано могла вспрянуть молниеносно, как воин.

- Ну, что у вас там?

И как только она узнала, куда и зачем выходила Феодора!

- Он предложил мне взять меня в жены в Италии… и я согласилась, - со вздохом ответила московитка. – Мы оба сошлись на том, что мой муж безвестно отсутствует.

Яркий рот царицы искривила улыбка.

- Ну да… конечно. Что ж, я рада за вас обоих. И за безвестно отсутствующего.

Феодора легла на свою постель и уткнулась лицом в подушку.

* Рядовичи — на Руси XI – XIII вв. лица, служившие землевладельцам по ряду (договору), как правило попавшие в зависимость от него за денежный долг, помощь семенами или орудиями труда, вынужденные отрабатывать у господина часть своего времени. Закупы – рядовичи, взявшие взаймы ссуду (купу) и селившиеся на земле хозяина на время отработки этой ссуды. К XVI веку эти формы зависимости постепенно были вытеснены крепостничеством.

========== Глава 121 ==========

Пока они плыли до Крита, на море еще несколько раз начиналось волнение, вызывавшее волнение и среди всех, кто был на борту; но каждый раз воды успокаивались.

- Ничего страшного, - говорил комес, ободряя людей. – В конце весны и в открытом море бури случаются редко!

А наедине с подругой он признался:

- То, что случилось с “Василиссой Феодорой”, было полной неожиданностью для меня. Самое неспокойное время в Пропонтиде – поздняя осень и зима! Шторм как будто нарочно подгадал, чтобы разделить нас!

Феодора внимательно смотрела на любовника – и вспоминала, что натворил своим криком маленький Лев, ее сын от Валента, когда они убегали из Каппадокии.

- Ты не рад тому, что случилось? – спросила она.

Комес нежно улыбнулся.

- Я понимаю, что только благодаря этому я получил тебя!

Он поцеловал ей ладонь; а потом она закинула Леонарду руки на шею, и они долго миловались, забыв о том, что их могут видеть… и наверняка видят.

Каторжники, правда, сидели в своих банках, особых каморках, в средней части корабля и не могли наблюдать того, что происходило на носу галеры, где стояли любовники. Однако команде Леонарда Феодора по-прежнему не доверяла.

И даже при полном доверии между начальником и экипажем созерцание чужих объятий, чужой желанной женщины может всколыхнуть в ядреных, жаждущих опасности мужчинах звериные чувства.

Но сейчас Феодора была готова к опасности. Она улыбнулась греку, когда они с Леонардом отклонились друг от друга: он все еще обнимал ее за талию.

- Ты опять носишь заколки, - сказала она, притронувшись к его виску. – Очень красиво.

Леонард рассмеялся и поправил свой пышный хвост.

- Я еще в Мистре заметил, что тебе так нравится.

Потом прибавил серьезно:

- В Европе у мужчин нечасто найдешь хорошие волосы, вроде моих… У низших сословий волосы портятся от голода и сверхсильной работы, а у благородных… от пагубных привычек и любовных болезней.

Феодора подняла брови:

- Любовных, голубчик мой?

Она вцепилась в его плечи.

- И моряки, должно, богатые урожаи собирают, когда заходят в порты?..

- Правда, собирают, - согласился Леонард, улыбаясь. – Но я всегда был щепетилен. Не бойся.

Феодора знала, что он хотел сказать ей приятное; но ей отчего-то стало очень не по себе. Она высвободилась и отошла к борту, вглядываясь вдаль.

- Где там твой остров?

Комес через несколько мгновений оказался рядом и опять привлек ее к себе; он завладел ее рукой, лаская ладонь.

- Вот он, уже рукой подать, - прошептал Леонард, поцеловав подругу. – Совсем скоро мы сойдем, и ты сможешь отдохнуть на песке… как следует искупаться… а потом я покажу тебе славу моей отчизны, знаменитые критские дворцы и росписи!

Феодора взглянула комесу в глаза без улыбки; и тогда он прижал ее к груди, гладя по волосам и спине.

- Я буду хорошим мужем, - прошептал критянин. – Богом клянусь, я буду лучшим мужем, какого ты могла бы пожелать! Я не стану собирать грязь в портах, чтобы потом вымазать ею тебя! Как ты только могла подумать!

- Я ничего не думала, - прошептала Феодора, прижимаясь к нему.

Обе галеры, называвшиеся “Эрато” и “Киприда”, благополучно пристали к критскому берегу: галера-водительница, “Эрато”, несшая комеса и его подопечных, причалила первой. Были сброшены мостки; в ослепительно белый песок забили столб, к которому пришвартовали судно.

Феодора видела белые стены прочно укрепленного приморского города – Кандии*, бывшего гаванью, сейчас очень оживленной; но комес не собирался заходить в этот порт. Они причалили в пустынном месте, где никто не мог бы узнать и запомнить его необыкновенных спутников.

Комес сошел на берег первым, рука об руку с Феодорой, точно препровождал царственную супругу во дворец. Где же сам дворец? Феодора не видела отсюда, но могла вообразить себе со слов Леонарда колоссальные коричнево-красные руины, палимые солнцем тысячи лет. Древнейшее творение человеческих рук; жилище, заброшенное задолго до того, как по всему эллинскому миру выросли Александрии.