- Ах, да замолчите вы оба, - отозвалась со своей постели роженица. – Не видите – ребенок заснул!

Тотчас же все притихло. Малыш Александр, - как родители решили назвать его сразу в честь древнего македонского полубога и святого русского князя-освободителя, - спал гораздо более чутко, чем его братья Вард и Лев. Это не обязательно означало хрупкость здоровья; но Александр, несомненно, удался в отца намного более, чем другие дети Феодоры.

Фома взял мальчика у жены и коснулся золотистого пушка на его голове, погладил белую щечку.

- Это настоящий мой наследник, - прошептал патрикий в упоении.

А Феодора вдруг вспомнила о ребенке Фомы и Метаксии, которому не суждено было родиться, хотя эти двое были только двоюродные брат и сестра: и подумала, что блистательное имя, которое дали ее младшему сыну, для него что золотая цепь, подаренная не по заслугам. Имя Александра не поможет мальчику, а только утянет его на дно: как тех, кто уже утоп в Пропонтиде… Ее новый сын не станет опорой для Варда и защитником людей – а будет тянуть из всех силы, как делал Фома: одним на роду написано брать, как другим давать!

Но ничего не поделаешь.

Однако этот ребенок осчастливил Фому и наполнил его жизнь смыслом – уже этим он подарок. Фома Нотарас мог бы очень повредить им всем в самом скором будущем, рассчитываясь за свою поруганную гордость и отвергнутую любовь!

Когда Фома вышел из спальни, давая покой жене и сыну, - а может, чтобы наконец напиться на радостях без чужих глаз, - Феофано присела рядом со своей филэ.

- Хочешь ли ты, чтобы я увезла Анастасию в город, - или оставить ее тебе? Не думаю, что она будет обузой, - это здоровая и воспитанная девочка…

Феодора ощутила укол вины, как всякий раз, когда ей напоминали, что сын ей всегда был милее дочери. Но Феофано смотрела на нее с полным пониманием – с такою же любовью и твердостью, что и всегда! Феодора поцеловала руку царицы и прижала ее к своей щеке.

- Оставляй, - прошептала она. – Мы теперь полная семья… к добру или к худу.

Феофано склонилась над нею и поцеловала в лоб.

- Сейчас спи… мы поговорим позже.

Феодора знала, что им нужно поговорить, - но знала, глядя на Феофано, что это подождет: как всегда, она доверилась своей патронессе. Московитка закрыла глаза и через мгновение уже спала.

Феофано посмотрела на спящих мать и сына – потом перекрестила их.

- А и все равно… - пробормотала лакедемонянка. Махнула тою же рукой, которой крестила подругу, и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Когда Феодора отдохнула, поела и села в постели кормить ребенка, Феофано опять пришла к ней: одна, без Фомы. Дождавшись, когда младенец наелся и снова уснул, лакедемонянка заговорила.

- Я привезла вам с братом новости… никакой вестник не успел бы раньше меня, а так я послала бы к вам еще прежде того…

Феодора встревожилась, приподнялась.

- Что-то серьезное?

- Пожалуй… хотя мелочей в политике не бывает, - ответила Феофано. – Димитрий Палеолог начал переговоры с Мехмедом – зверь опять заурчал, предвкушая добычу… Султан проголодался!

Феодора схватилась за грудь, ощущая, как пресеклось дыхание. Пришел час! Конечно, Константин защищал свой город до смерти, - но ведь то был Константин! А если бы на месте василевса был его брат Иоанн, которому Феофано все-таки помогла отправиться на тот свет, - или Димитрий после смерти Иоанна успел бы сесть в Царьграде раньше Константина?

Не согласился бы он сдать Город так же, как теперь торгуется за Мистру?..

- Димитрий сдает ему Мистру? – прошептала московитка. Ребенок рядом захныкал; Феофано взглянула на него, и Александр замолчал.

- Нет еще… но это будет скоро, - сказала лакедемонянка. – Видишь ли, героями люди становятся тогда, когда другого выхода нет! На Константина смотрел весь мир – и слава его равнялась славе всех греков! А о Димитрии, даже если он обретет худую славу, поговорят и забудут. Он уже сейчас тихо перебрался на остров Энос, который султан оставил в его власти, - а когда и это отберут, скорее всего, деспот и вовсе уедет в Европу или уйдет в монастырь…

- И все, - пробормотала Феодора.

- И все, - подтвердила царственная подруга.

Вот так обыкновенно – умер целый христианский мир!

- А нам что тогда делать? – спросила Феодора.

Гречанка сложила руки на груди.

- Это я и приехала обсудить, - сказала она.

Взглянула на закрытую дверь.

- Пойду отыщу братца – если он еще способен говорить…

Феодора нахмурилась: ее вдруг оскорбило такое замечание, хотя, живя врозь с мужем, она сама порою смеялась над ним!

Но Феофано привела Фому довольно быстро, хотя и не сразу: патрикий был совершенно трезв, только очень возбужден. Должно быть, они уже успели поговорить за дверью.

- Ты наконец признала, что я в чем-то прав! – громко воскликнул хозяин дома, обращаясь к сестре; видимо, продолжая разговор, начатый в коридоре. Казалось, он совершенно забыл даже про своего долгожданного сына.

- Тихо!.. Я никогда не говорила, что ты во всем неправ, - тут же понизив голос, отвечала Феофано. – Я говорила тебе только, что следует поступать сообразно с нашей честью и положением…

Феофано взглянула на подругу.

- Может быть, мы поговорим с тобой потом? Ты же видишь, Фома сейчас разбудит ребенка! Да и тебе самой нельзя утомляться!

- Нет, я желаю хотя бы слушать вас… если не смогу участвовать, - возразила Феодора. Она, как когда-то давно, вдруг ощутила себя варваркой на заседании сената. – Пусть Александра возьмет Магдалина, а мы закроемся здесь и побеседуем…

- Хорошо, - согласилась царица после небольшого раздумья.

Сияющая итальянка - для нее, простой души, все дети были благословением Божьим! – унесла мальчика из комнаты; и двое благородных византийцев остались наедине со своей бывшей рабыней.

Фома сел рядом с женой на постель, взяв ее за руку одной рукой, а другой приобняв за плечи: словно затем, чтобы защитить Феодору от власти сестры, что он пытался делать все эти годы – безуспешно!

Феофано, встав посреди комнаты и поставив одну ногу на скамеечку, как оратор на форуме, взяла слово.

- Феодора, Дионисий прислал тебе привет и поздравления… и еще одну старинную фамильную драгоценность, от своего лица: твоя подвеска остается подарком Валента.

- Какую драгоценность? – изумилась Феодора. Она даже забыла удивиться тому, что Феофано начала совсем не с того, с чего следовало.

- Пояс, позолоченная бронза с бирюзой и жемчугами, - очень прочный и красивый, хотя камни кое-где выпали… можно сказать, что и мужской, и женский сразу: к нему можно крепить кинжал, - ответила царица. - Есть и ножны, из цельного голубого халцедона: как раз к твоему кинжалу, - объяснила Феофано, улыбаясь и показывая на своей сильной стройной фигуре.

- Но тебе пояс пока тесноват… немного погодя примеришь.

Феодора улыбнулась такой персидской многозначности.

- А как там мой Лев? Он не вспоминает меня? – с неожиданной ревностью спросила московитка.

Феофано качнула головой.

- С ребенком все прекрасно, - утешающе сказала она. – Будь это не так, я сообщила бы первым делом…

Гречанка взялась за лоб.

- Дионисий просватал Дарию, - прибавила она без всякой радости: только озабоченно. – У него родились еще внук и внучка от старших дочерей – теперь у Дионисия трое внуков…

- А у Валента, наверное, поспело уже двое турецких внуков: наверное, еще больше турецких детей! – фыркнула московитка.

Феофано взглянула на нее без улыбки.

- Весьма возможно.

Она помолчала и прибавила:

- Мардоний сбежал от Валента и его турецких хозяев, оказывается, - еще много месяцев назад: а мы ничего не знали! Его теперь считают мертвым…

Феодора закусила губу.

- Господи…

Феофано посмотрела на брата.

- Но мальчик может быть жив. И если он жив, то искать его следует в Константинополе. Только там он мог спрятаться… и выжить. Слабым детям жизненно нужны города!