- Такой же, как ты, - рассмеялась Феофано. – Думаю, он ее не тронет… еще долго, если моя Феодора не возбудит в нем ревность. А тогда нельзя поручиться за жизнь никого из его домашних – Валент в гневе и вправду бывает настоящим зверем, как и оба его брата! Удивительно, что у такого отца родились такие тихие и хилые сыновья!

Леонард стукнул кулаком по столу.

- Уж не поэтому ли он похитил ее – желает крепкого потомства!..

Феофано вдруг склонилась к комесу через стол, изумленно подняв брови, - крупный твердый рот дрогнул:

- Так ты говорил с ним… и все еще жив? Могу вообразить ваш разговор!..

- Он чуть не заколол меня, подкараулив ночью с кинжалом на Августейоне, - хладнокровно сказал Леонард, - но почему-то передумал резать. Благородство крови не позволило! – усмехнулся он.

Феофано выпрямилась.

- Пожалуй, - серьезно сказала она. – Это, в своем роде, очень честный предатель! Ты слышал о том, что произошло во время сражения с Ибрахимом-пашой?

Леонард покачал головой; и тогда Феофано быстро пересказала ему то, что так хорошо еще помнила. Леонард был изумлен – но не слишком. Должно быть, подвердилось его предположение о характере Валента.

- Но с таким человеком она как на пороховой бочке, - сказал моряк. – Надеюсь, что с ней все будет благополучно!

Он сжал кулаки и покачал головой – как будто все еще не верил, что не сумел предупредить Валента, защитить свою подругу… Феофано мягко улыбнулась.

- А может, тебе отступиться от нее? Кто знает – может, она счастлива? – спросила патрикия.

- Нет! – вырвалось у Леонарда.

Он на самом деле напоминал Валента куда больше, чем ему казалось самому. И, пожалуй, в свое время гремел такими же деяниями. Два героя Византии!

- Но пока… ты ничего не сможешь сделать, да и только навредишь самому себе, не говоря о ней, - сказала Феофано. – Мне думается, Валент увез ее куда-то в Азию, в Каппадокию, и спрятал в горах – пока все не кончится! А там…

- Да, - сказал Леонард.

Он побледнел, карие глаза потемнели и застыли – он прекрасно понимал, чего можно ждать. Закрыл лицо руками.

- Я бы пожелал ему смерти, немедленной, - прошептал комес. – Но это невозможно – никому из нас нельзя избавиться от него! Какая насмешка, василисса!

- О, это наверняка устроил мой покойный муж, - сказала Феофано; она мрачно посмеивалась. – Хотя – не слишком ли тонка и хитроумна для него подобная месть?

Леонард вскинул глаза – Феофано и шутила, и была очень серьезна.

- Ты думаешь, мертвые могут так мстить живым? – спросил он.

- Почему бы и нет? – отозвалась Феофано. – Я прожила долгую жизнь, но, двигаясь к смерти, поняла только одно: смерть слишком великое событие, чтобы охватить ее нашим ничтожным разумом!

Они помолчали, словно ощутив, как давят стены этого дома. В самом ли деле они давили – так, что грудь спирало; или обоим собеседникам, слишком развитым и чутким, лишь представлялось?

И тут послышались чьи-то шаги; шаги замерли на пороге. Феофано спокойно повернулась.

- Брат, - произнесла она, - это комес Флатанелос! Подойди и поприветствуй его!

В самом деле – что такое патрикий Нотарас рядом с Валентом?

Фома медленно подошел. Волосы у него отросли почти до плеч; он несколько расплылся, несмотря на свое горе, - и комес, оглядывая соперника с головы до ног, подумал, что именно таким и должен был сделаться муж Феодоры, от которого он столь долго страстно мечтал освободить ее!

Что ж, такие страстные желания боги исполняют…

Комес встал и протянул патрикию руку. Фома, с иронической улыбкой, пожал его руку: вялым, коротким пожатием сибарита-римлянина, который во всем разочаровался – и во всем, что повидал, и во всем, чего еще не видел в этой жизни!

- Рад наконец видеть вас в моем доме, - сказал он. – Моя “Клеопатра” все еще дожидается своего хозяина в Золотом Роге – но едва ли мы еще когда-нибудь прокатимся на хеландии вместе!

- Как знать, - серьезно сказал комес.

Оба сели.

Фома надолго замолчал, устремив взгляд в пол. Комес несколько раз открывал рот – но понял, что все, сказанное им, будет неуместно и даже оскорбительно. Феофано вполголоса приказала принести вина также и брату – хотя патрикий и без этого слишком налегал на вино в последние месяцы…

Потом Фома вдруг поднял голову и скользнул по фигуре комеса взглядом, с каким-то странным детским любопытством.

- Я думал, что это у вас борода, как раньше, - сказал он, - а вы ее сбрили, и это только щетина!

Комес усмехнулся.

- Ну да, сбрил – по-европейски, - ответил он, касаясь своего подбородка. – В католических странах не любят бород, хотя европейцы очень неопрятны… Но они много внимания уделяют внешности и манерам, не заботясь в действительности о своем теле – о том, что спрятано под одеждами!

Оба поморщились. Но патрикий даже не видел ничего из того, что перевидал, перенюхал и перещупал комес! Фоме Нотарасу все приносили готовым, чтобы он обогатил свой тонкий разум!

А потом вдруг Фома сказал:

- Я хотел посоветоваться с вами… Вы, конечно, объездили весь свет, пока мы сидели здесь…

- Сидели! Нет, вы не сидели, - усмехнулся Леонард.

Кто-то, может, и сидел – но не след всех мерить по себе…

- Что вам угодно знать? – спросил он: почему-то с этим человеком и хотелось перейти на “ты”, как со старым знакомым и невольным союзником, - и никак невозможно было перескочить. Фома Нотарас был самый большой римлянин из них троих! И, вероятно, - намного легче мог бы сделаться европейцем!

- Я хотел поговорить с вами… о Священной Римской империи, - прошептал Фома, косясь на сестру: как будто даже ей не следовало присутствовать при такой беседе. Феофано, конечно, никуда не двинулась – только едва заметно презрительно улыбнулась.

“Ищет пути к отступлению!” - подумал и комес.

Что ж, едва ли Фому Нотараса можно было в этом упрекать…

Феофано поднялась.

- Кажется, вы хотите поговорить наедине! - сказала она, бросив взгляд на брата. От этого взгляда он чуть не вжал голову в плечи. – Не буду мешать!

Она стремительно вышла.

Оставшись вдвоем, два бывших соперника долго смотрели друг другу в глаза – комес со спокойным пониманием, в котором даже не было презрения; а Фома стыдясь, то и дело опуская взгляд и снова поднимая.

- Я никогда бы не бросил здесь моей жены и детей, пока еще есть надежда, - прошептал он: наполовину догадываясь, наполовину зная, что привело Леонарда Флатанелоса в дом сестры. – Но с каждым днем…

Леонард кивнул.

- Конечно, - сказал он. Фома отвернулся, не вынеся спокойного, доброжелательного взгляда комеса. – Я расскажу вам все, что знаю, патрикий, - закончил Леонард.

Фома, страдая, вдруг схватил его за руку.

- Прошу вас… давайте говорить друг другу “ты”, как братья! Теперь мы все братья, что бы нас ни разделяло!

Сделать такой шаг было комесу труднее всего – даже с Валентом легко получалось “ты”, но не с этим мужем Феодоры, который не сумел ее устеречь.

Леонард кивнул.

- Хорошо, согласен. Задавай свои вопросы.

Он надеялся, что сможет отвечать достаточно пространно, чтобы успеть привыкнуть к новому обращению с патрикием.

Они говорили долго, увлеченно – патрикий расспрашивал жадно и, казалось, добился того, чего хотел. И только поговорив о Европе и ее священных союзах, завели речь о Константинополе.

Леонард сказал, что намерен вернуться в Город как можно быстрее, - Феофано приглашала было его погостить, но сразу же отступилась, когда комес отказался. Ему нельзя было задерживаться ни дня, каждый мог стать решающим!

Хозяйку Леонард с собой не звал, понимая всю опасность такого путешествия для царицы амазонок, – и теперь ее появление в Городе наделало бы слишком много шуму.

Прощаясь, Леонард пристально посмотрел на патрикия – его он, разумеется, тоже не звал; но одного взгляда Фоме было достаточно, чтобы стиснуть зубы от неизбывного стыда.