- Я хотел поговорить с вами… о Священной Римской империи, - прошептал Фома, косясь на сестру: как будто даже ей не следовало присутствовать при такой беседе. Феофано, конечно, никуда не двинулась – только едва заметно презрительно улыбнулась.

“Ищет пути к отступлению!” - подумал и комес.

Что ж, едва ли Фому Нотараса можно было в этом упрекать…

Феофано поднялась.

- Кажется, вы хотите поговорить наедине! - сказала она, бросив взгляд на брата. От этого взгляда он чуть не вжал голову в плечи. – Не буду мешать!

Она стремительно вышла.

Оставшись вдвоем, два бывших соперника долго смотрели друг другу в глаза – комес со спокойным пониманием, в котором даже не было презрения; а Фома стыдясь, то и дело опуская взгляд и снова поднимая.

- Я никогда бы не бросил здесь моей жены и детей, пока еще есть надежда, - прошептал он: наполовину догадываясь, наполовину зная, что привело Леонарда Флатанелоса в дом сестры. – Но с каждым днем…

Леонард кивнул.

- Конечно, - сказал он. Фома отвернулся, не вынеся спокойного, доброжелательного взгляда комеса. – Я расскажу вам все, что знаю, патрикий, - закончил Леонард.

Фома, страдая, вдруг схватил его за руку.

- Прошу вас… давайте говорить друг другу “ты”, как братья! Теперь мы все братья, что бы нас ни разделяло!

Сделать такой шаг было комесу труднее всего – даже с Валентом легко получалось “ты”, но не с этим мужем Феодоры, который не сумел ее устеречь.

Леонард кивнул.

- Хорошо, согласен. Задавай свои вопросы.

Он надеялся, что сможет отвечать достаточно пространно, чтобы успеть привыкнуть к новому обращению с патрикием.

Они говорили долго, увлеченно – патрикий расспрашивал жадно и, казалось, добился того, чего хотел. И только поговорив о Европе и ее священных союзах, завели речь о Константинополе.

Леонард сказал, что намерен вернуться в Город как можно быстрее, - Феофано приглашала было его погостить, но сразу же отступилась, когда комес отказался. Ему нельзя было задерживаться ни дня, каждый мог стать решающим!

Хозяйку Леонард с собой не звал, понимая всю опасность такого путешествия для царицы амазонок, – и теперь ее появление в Городе наделало бы слишком много шуму.

Прощаясь, Леонард пристально посмотрел на патрикия – его он, разумеется, тоже не звал; но одного взгляда Фоме было достаточно, чтобы стиснуть зубы от неизбывного стыда.

Комес крепко пожал руки обоим – Феофано горячо стиснула его пальцы в ответ, а Фома, казалось, спешил выдернуть свою руку – и быстрым шагом покинул гостиную. Леонард Флатанелос просил его не провожать.

========== Глава 85 ==========

К лету Феофано уже почти отвыкла – и отдохнула от своей роли; если не считать ее яростных телесных упражнений. Те влиятельные люди – греки, европейцы, даже османы, которые были на ее стороне, - казалось, забыли царицу амазонок: впрочем, она не удивлялась этому. Метаксия Калокир долго была искусным политиком – тогда, когда в империи еще сохранялось мнимое спокойствие и такие же книжные люди, стратеги, как она, могли направлять судьбу Византии: эти женские войны продолжались столетиями. Но потрясения, которые империя переживала сейчас, крушение всего и передел мира, требовали мужчин и героев!

Валент был прав… во многом: но Феофано тоже утвердила свою правду, оставив о себе кровавую и славную память – ее деяния еще долго будут изумлять людей. И ее, скорее всего, будут бранить. Удивительно!

Нет, ничего удивительного, - ведь историю пишут мужчины.

“Я думаю так, точно я уже умерла, - насмешливо размышляла патрикия. – Но я живу именно сейчас… и надеюсь, что когда умру, буду способна думать об этом! Иначе ничего на свете не имеет значения!”

А в июле ее вдруг посетил неожиданный гость – гость, напомнивший ей о том, что ее не забудут: что слишком многим она прочертила по сердцу кровавые борозды, заставляла восхищаться - и заставляла людей жить ее жизнью, а не своей.

Этого гостя Феофано видела в лицо в первый раз, но заочно знала его давно: и поняла, кто перед нею, сразу, так же, как и он.

Высокий широкоплечий кареглазый грек с буйными черными волосами, сколотыми бронзовой заколкой, и в пестром платье спрыгнул с коня и пошел навстречу ей, покачиваясь, - походкой человека, привыкшего повелевать кораблем в шторм. Он не улыбался – смотрел своими карими глазами пытливо и изумленно, точно спрашивал хозяйку о каком-то горьком потрясении своей жизни…

Феофано печально улыбнулась и протянула Леонарду Флатанелосу руку. Он учтиво поклонился и коснулся губами ее пальцев.

При этом он не сводил с Феофано своих карих обличающих глаз – Феофано не выдержала этого и отвернулась.

- Я не люблю, когда мне целуют руки, - сухо сказала она вместо приветствия. – Я твой товарищ, а не дама, комес Флатанелос!

Комес печально рассмеялся.

- Ты не товарищ – ты моя царица, - сказал он: словно бы сомневаясь сейчас, что женщина вообще может быть товарищем.

Феофано молча покачала головой, словно бы винясь в своих преступлениях – и отметая их; потом повернулась, сделав комесу знак. Они уже многое сказали друг другу этим приветствием; и ей не терпелось узнать остальное, без долгих предисловий.

Гость проследовал за Феофано, и она, входя в дом, послала позаботиться о его лошади кстати попавшегося навстречу конюха. Введя Леонарда в прохладную полутемную гостиную, Феофано усадила его, молясь, чтобы брат или Марк сейчас не вошли; и, хлопнув в ладоши, распорядилась о вине. Какую бы неприязнь комес ни питал к ней, промочить горло, да еще в такую жару, он не откажется.

Когда принесли кувшин вина и кубки, Феофано сама налила ему и себе. Подняла свой кубок – и комес, с небольшой улыбкой, пристукнул о ее кубок своим. Он мог затаить на нее великую обиду – но не был мелочен.

Они выпили: комес выпил с удовольствием. Потом сказал:

- Славное вино… Это с твоих виноградников?

- Из погребов моего покойного мужа… Старые запасы, - досадливо ответила Феофано. – У меня уже давно нет времени делать вино, а Лев знал в нем толк…

Она покраснела, хмурясь еще больше под пытливым взглядом прославленного морехода.

- Я слышал, что твое родовое имение – Калокиров – разорено турками? – спросил Леонард наконец.

- Да, - бросила патрикия, вздрогнув; она, казалось, привыкла думать о случившемся спокойно, но напоминание из уст этого гостя было как удар хлыста.

Комес дотронулся до ее обнаженного локтя теплой сильной рукой, заставив еще раз содрогнуться.

- Мне очень жаль, - прошептал Леонард.

Его голос и прикосновение покоряли, чаровали – и Феофано с трудом освободилась из-под власти этого странного человека. Иной, нежели та грубая, яркая власть, которую имели над ней братья Аммонии.

- Как ты узнал, где найти меня… и кто я такая? – резко спросила она.

- Это было не так трудно, царица, - усмехнулся мореход.

Феофано рассмеялась, поняв, какую глупость сморозила: она была польщена и досадовала на свою славу, которая следует за людьми по пятам даже тогда, когда они совсем не хотят ее.

Потом комес сказал:

- Я узнал и другое, Феофано.

Феофано быстро повернулась к нему – и они посмотрели друг другу в глаза. Комес кивнул и усмехнулся с какой-то горькой гадливостью.

- Я не виновата! – быстро сказала Феофано, выставляя руку в отвращающем жесте. – Никто не думал, что так получится! Кто больше меня мучается…

- Я знаю, что ты мучаешься, - тихо ответил Леонард.

Он опустил голову – конечно, такое нельзя было простить или забыть, кто бы сколько ни мучился. Это можно было только… пережить, искупив, - при своей ли жизни? Разве когда-нибудь кровавые счеты между знатными семьями кончались скоро – чаще всего они длились столько же, сколько жили враждующие роды… Такова человеческая природа!

Комес откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.

- Что бы я только ни отдал, лишь бы только попасть домой на полгода раньше, - прошептал он, возведя глаза кверху и запустив руки в пышные волосы. – Боже святый! Я каждый день, каждый час боюсь, что она может погибнуть! Это настоящий безумец!