- Соединить такую идею с обещанием блаженства на небесах! Мусульманские мученики за веру – самые страшные враги, гораздо хуже католических подвижников!

Валент вдруг засмеялся из своего угла – он сидел далеко от других, рядом с сыном.

- Потому, что у мусульман рай самое приятное место! Вечно пировать и ласкать женщин куда слаще, чем вечно слушать ангельское пение! – сказал черный кентарх.

- Не надоест? – хмыкнула Феофано; она посмеялась остроумию товарища вместе со всеми, а потом посерьезнела и похлопала, отдавая должное меткости его замечания.

- Славный Валент прав, - сказала василисса. – Мусульмане превосходно умеют оболванивать и очаровывать своих последователей! Слава богу, что у нас есть такие же тайные и расторопные слуги, как у них.

Она вздохнула.

- Словом, пока мы отдыхаем и собираемся с силами: они нам понадобятся.

Феофано положила горячую руку на плечо своей филэ – сидящая Феодора подняла на нее глаза.

- Нужно смотреть в оба, - сказала императрица. – Даже Христос нашел предателя за столом своих друзей – своих апостолов… а кто мы такие? Только малые, грешные смертные.

Феодора знала убеждения и философские воззрения Феофано – но сейчас Феофано говорила так, точно была ярой христианкой. Впрочем, конечно, она и была сейчас ярой христианкой: как любой настоящий вождь, чувствующий настроение своих людей. Чувствующий, когда и какими словами зажечь их.

- Мы не будем долго обременять тебя, Фома, - вдруг произнесла Феофано; всем стало неловко от такой прямоты, но каждый про себя признал, что это было сказано вовремя. Издержались все – и те, кто сражался, и те, кто кормил воинов.

- Скоро я вернусь в свое имение, а Валент уедет еще раньше: его сын пожелал познакомиться с моей семьей, поэтому мы приехали все вместе… - закончила царица.

Феофано кашлянула и потерла горло, а патрикий, не удержавшись, мрачно покосился на Аммония: брат и сестра понимали, что это совсем неудачный предлог. Валент приехал из-за Феодоры, хозяйской жены! Но хотя бы видимость приличий следовало соблюдать!

Грозный военачальник, однако, держал себя гораздо приличнее, чем в гостях у вдовы брата. Он поклонился в ответ на слова царицы; потом поклонился патрикию. Фома молча склонил голову.

Придворная школа лжи помогала ему крепиться – он выругался только мысленно. Но испытал страшную ненависть к Валенту Аммонию за все, чего тот еще не совершил…

Фома Нотарас поглядел на сестру и взглядом пообещал ей все небесные кары. Феофано ослепительно улыбнулась патрикию – и продолжила руководить симпосионом, как дома: воспользовавшись тем, что уже завладела беседой. Здесь, как Феофано с облегчением думала, хотя бы удастся удержать собравшихся от того, чтобы они перепились. Дом Нотарасов далеко не такой распущенный, как ее собственный.

* Ипполита – в древнегреческой мифологии царица амазонок, которую убил Геракл, завладев ее поясом для дочери царя Еврисфея Адметы.

* Искусная охотница, принимавшая участие в охоте на калидонского вепря, вместе с храбрейшими воинами Греции. Аталанте первой удалось поразить вепря стрелой: ее победа и обида других воинов привели к междоусобной войне. По одной из версий Аталанта – спутница аргонавтов.

* Славный (греч.); здесь намек на Клита Черного, одного из военачальников Александра.

========== Глава 65 ==========

- Ты не слышала о нем ничего уже третий месяц? – спросила Феодора.

- Да, - ответила царица.

Она опустила голову, водя алым ногтем по свежей льняной простыне.

Феодора вздохнула и прижалась к подруге, обхватив ее за талию; Феофано обняла ее за плечи, точно юную дочь.

- Хорошо, что ты мне не лжешь, - пробормотала московитка. Феофано улыбнулась.

- Я лгу всем по мере необходимости… но тебе меньше всех.

Она взяла подругу за подбородок.

- Не знаю, что бы я без тебя делала!

Феодора до сих пор думала со стыдом, что почти ничем не помогает госпоже, - но даже ее малая любовь, как ни удивительно, была очень велика в глазах Феофано и очень нужна ей.

- И кораблей его вы в порту не видели? – спросила Феодора.

- Нет… и морские пути мне почти неведомы, - сдвинув брови, ответила Феофано. – Леонард был настоящим нашим спасителем, банкиром… но теперь нам не на что вооружаться, нечем кормить армию, и негде взять замену павшим лошадям. Вы отдали нам все, что могли, и себя я обобрала… О моя нищая Византия! Неужели даже умереть почетной смертью тебе нельзя! – вырвалось у нее.

Феофано стиснула зубы и вдруг зарыдала; это было так страшно - видеть, как плачет царица амазонок, лучшая из вождей, - что Феодора растерялась. Потом она крепко обняла госпожу, и та стиснула ее своими стальными руками так, что, наверное, оставила синяки. Гречанка измочила слезами хитон подруги; она плакала долго, навзрыд. Потом отвернулась, утирая глаза, - черная краска сбежала на щеки, придавая ей вид дикарки, воющей на родном убогом пепелище над телами дорогих убитых.

Когда у дикарки высохнут слезы, она превратится в зверя, который будет рвать врагов когтями и зубами, пока ее не убьют…

Феодора вскочила с постели, на которой они сидели вдвоем, и быстро принесла воды в чаше. Феофано поблагодарила кивком и долго умывалась; потом наконец успокоилась, лишь изредка судорожно вздыхая.

- Ты удивишься… быть может, откуда Леонард брал средства на армию, пусть даже стал отъявленным пиратом и продал душу дьяволу, - сказала она, не глядя на Феодору. – Но ведь мы собрали совсем немного. Некоторые итальянские патриции привели с собой до пятисот воинов в помощь Константину… Но просто нас слишком… слишком мало осталось всего.

Феодора кивнула.

- “Что, их заветам верны… здесь мы костями легли”*, - слабо улыбаясь, проговорила она; ее глаза влажно заблестели. – Ты и в самом деле хочешь повторить подвиг трехсот? Не слишком ли это – в наши дни?.. Подумай!

- Слишком - для нас! Это сделает Константин Палеолог, - ответила царица, улыбаясь со слезами и утирая глаза ладонью. – Ему нельзя иначе… нельзя еще более, чем Леониду: Константин защищает намного больше, чем спартанский царь, а именно – греческий христианский закон против ислама. А ведь эти два учения теперь объяли каждое по полмира! Вот битва титанов, какая не снилась нашим предкам! Никакой Александр, никакой Цезарь еще не вел такой битвы – за человеческие души!

Они обе теперь плакали.

Потом снова крепко обнялись, положив голову друг другу на плечо.

Когда Феодора отстранилась, она была серьезна, озабочена. Феофано кивнула, встретив ее взгляд, – теперь императрица опять готова была ее слушать и рассуждать так же божественно ясно, как всегда.

- Что тебе, дорогая?

- Валент, - шепотом сказала Феодора. – Ведь он может…

- Нет, - резко ответила Феофано: крылья прямого носа затрепетали. – Только не он! Ты не видела, как он показал себя в лагере, - предатели не таковы!

Потом царица улыбнулась.

- Не бери в голову, что он сказал вчера за ужином! Те, кто так говорит, наименее опасны: гораздо опаснее те, кто молчит. Да и потом… мы ведь все так же думаем, как он: никто не хочет становиться бестелесным и лишаться желаний, пусть даже и во Христе, и не может в это поверить! Даже священники не верят в такое ангельское бытие!

Феодора сдвинула брови – а потом недоверчиво, изумленно рассмеялась:

- Так, выходит… все христианское воздаяние обман? Один великий обман?

Феофано опустила руки ей на плечи и сжала их.

- Один великий обман, - серьезно сказала она. – Но такой обман, который должен обернуться самой большой правдой. Божественный закон должны принести на небо мы – мы должны принести его и осмыслить, а не принимать рабски, без понимания, как учатся всю жизнь магометане, надеющиеся на такое же животное, бездумное воздаяние за гробом. И магометане с самым жестоким детским простодушием выгоняют из своего рая женщин, которых хотят низвести до животных, - подобно арабским пастухам, предкам своего пророка! Право же, в этом они недалеки от язычников: только гораздо хуже, потому что принимают к себе всех, кто поймается на их сладкие посулы!