Феофано отвернулась.

- Видишь ли, - сказала она сумрачно, опять по-детски утирая ладонью мокрую щеку, - каждый единый бог, которого чтит народ, складывается и вырастает из прежних его богов. Это зрелость души народа. А турки очень еще незрелы рядом с нами: всего страшнее, что они могут показаться темному человеку великими… блестящими, ослепительными… но это внешнее, это то, чего они нахватались у нас и европейцев, точно яркое оперенье. Османы - темные варвары, не знающие себя, и слепо жадные ко всему чужому: шаткие, неверные!

Феофано помолчала, справляясь с волнением.

- Вы, русы, тоже молодой народ… но вы другие! Вы твердо сознаете себя, и до конца отвергаете то, что вам чуждо: вы не рядитесь в чужое платье, как и мы, греки, - но так же, как и мы, то, что вы принимаете, вы принимаете глубоко в сердце! Ни с одной турчанкой, даже самой ученой, - а среди них есть весьма ученые, - я не смогла бы говорить так, как говорю сейчас с тобой!

Феодора вспомнила, кто уже говорил ей такие слова. Поистине – родственные души высказывают и родственные мысли, перекликаются, сами того не зная!

А потом она вспомнила, что переслышала от Феофано за годы знакомства с нею, - и ей стало холодно и горько.

- А сама-то ты веришь в небо? – спросила Феодора царицу. – Веришь в то, что говоришь мне… всем нам?

Феофано обняла ее за шею, прислонившись лбом ко лбу. Она теперь улыбалась.

- В то, что я говорю тебе, я очень хочу поверить… и иногда могу.

Феофано не ошиблась насчет Валента – он вызнал у царицы все, что мог о ее подруге: Феодора была не рабыня, она была верная жена своего мужа, и теперь он не знал, как подступиться к вожделенной женщине. Но это совсем не означало, что он забыл ее. Наоборот: она стала таким шипом в сердце, который очень чувствителен для самолюбивого влюбленного; а тем паче военачальника, благородного мужа, привыкшего к своей неотразимости и женской доступности и покорности. Валент Аммоний простил бы замашки победоносного воина Феофано, своей ученице: но и только. И ей - лишь временно.

После того, как возбуждение встречи спало, у возвратившихся героев наступил упадок сил: как Феодора и думала. Но даже в первые два дня, когда у усталых командиров не было сил ни на что, кроме как лениво разговаривать и бродить по дому и саду, она чувствовала на себе жадный взгляд черных глаз, который, казалось, преследовал ее повсюду… Валент Аммоний, восточный человек, умел делаться таким же незаметным, каким бывал заносчивым и ярким.

Он застал Феодору на третий день одну в саду, где она собирала букет к столу: синие и желтые ирисы, которые московитка полюбила и стала выращивать, подражая царице.

Феодора срезала цветы серебряным столовым ножом и не почувствовала чужого приближения до тех пор, пока ее не овеяло густым запахом благовоний, а горячие руки не обняли ее сзади за талию. Феодора вскрикнула и выронила цветы, а нож удержала.

- Вы?.. – вырвалось у нее.

Аммоний рассмеялся и поцеловал ее в шею, не выпуская из объятий.

- Да, говорите мне вы, - прошептал он. – Это учтиво.

Феодора быстро повернулась и встретилась с ним лицом к лицу.

Готовясь к этому свиданию, Валент нарядился очень тщательно, и блестящие черные волосы на висках переплел лентами, часть подобрав к затылку. Ей даже порою хотелось спросить его, как у него получается такая прическа…

- Что вам нужно? – гневно спросила госпожа дома.

Черный кентарх улыбнулся.

- Спрячьте ваше оружие. Вы только покалечитесь, пожелав ударить меня! – сказал он. Голос у него был мягкий – как бархатные ножны для кинжала.

Феодора опустила руку с ножом.

- Что это значит, кентарх? Говори мне “ты”, как я тебе! – приказала она.

- Теперь я слышу нашу царицу Феофано, - усмехнулся ромей не то македонской, не то персидской крови. – Но вы не спартанка, госпожа Нотарас, вам это не идет.

Он протянул руку и совершенно бесцеремонно откинул с ее лица прядь волос.

- Вот так. Я желаю любоваться вами.. и возвеличивать вас, - прошептал он, лаская ее жарким взглядом черных глаз. – И вы мне этого не запретите.

Феодора сложила руки на груди и отвернулась; ее все больше волновала и пугала близость этого разбойника и его дерзость, но она преисполнилась решимости не показывать своих чувств.

- Что вам нужно? – повторила она, против воли перенимая его обращение.

Валент поклонился.

- Вы давно знаете, прекрасная госпожа. Мне нужны вы.

Феодора почувствовала, как сердце болезненно толкнулось в груди; она быстро огляделась. Неужели этот сумасшедший способен…

В ответ ромей рассмеялся.

- Тише, дорогая! Я хочу вас не сейчас, конечно. Потом, когда ваш никчемный муж выпустит вас из рук. А ему вас не удержать.

Феодора пришла в такую ярость, подстегиваемую страхом, что не сразу нашлась, что сказать. Потом выпалила:

- Вы думаете, что можете завоевать меня такими словами?..

Аммоний погладил ее по щеке.

- Завоевывают не словами, моя госпожа Нотарас, - улыбаясь, возразил он. – Завоевывают мечом и копьем. К кому вы побежите, когда ваш муж струсит? К Феофано?

Валент позволил себе презрительно, по-мужски, улыбнуться, показав яркие белые зубы: этот грек с примесью неведомых восточных кровей был удивительно хорош собой.

- То, что она делает, конечно, достойно восхищения, - сказал военачальник. – Но такое не может долго продолжаться. Это неестественно для женщины – защищать себя и других, а тем паче, командовать мужчинами! Скоро ее силы и воля истощатся – и что тогда?

- Бог управит, - сухо ответила Феодора: она едва стояла на месте.

- Вы подчиняетесь ей… только потому, что рядом с вами нет сильного мужчины. Я ведь знаю все, что вы делаете с вашей царицей, - усмехаясь и заглядывая ей в глаза, сказал бесстыдный соблазнитель. – Когда такой мужчина появится… теперь… вы забудете все ваши глупости.

Феодора отпрянула, воздев нож; так неожиданно для собеседника, что он вздрогнул: улыбка сбежала с лица.

- Я выслушала тебя, кентарх, а теперь пойду доложу обо всем царице! – свирепо сказала московитка.

Валент опять улыбнулся; потом рассмеялся.

- Идите, жалуйтесь! Я уйду, и охотно; а со мною уйдет половина наших людей, - сказал он. – Воины всегда чувствуют мужчину и предводителя. А потом мы можем встретиться в совсем неподходящее для вас время, госпожа Феодора.

Феодора побледнела, глядя на него, - но испугалась не мужчины в нем, а другого. Она смотрела на ромея как на заразного больного.

- А! Вот оно, то самое, - тихо пробормотала московитка наконец. – Шаткий, неверный варвар, жадный к чужому… Ты человек без корней, как османы! Как я раньше не понимала!

Потом Феодора взглянула Валенту в глаза и бросила ему, высоко держа нож в дрожащей руке:

- Уходи! И сманивай с собой всех предателей, кто с тобой пойдет! Нам столько изменщиков у себя не нужно!..

- Ого! - сказал Валент.

Он даже побледнел от удивления.

Потом кивнул ей и сказал:

- Иди к своей царице!

Феодора убежала прочь, забыв рассыпанные ирисы; Валент спокойно присел и начал собирать их.

Феодора вбежала к царице, которая в спальне занималась своим туалетом с помощью Аспазии. Феодора крикнула служанке:

- Уйди!

У нее был такой вид, что Аспазия, не прекословя, поклоиилась и выбежала.

Феофано, у которой распустилась недоплетенная коса, медленно встала с места, не спуская глаз с подруги.

- Что случилось? Говори!

Феодора быстро пересказала свой разговор с Аммонием.

Когда она закончила, у Феофано в лице не осталось ни кровинки; царица схватилась за туалетный столик так, что он затрещал.

- Значит, для женщины естественно подчиняться, - пробормотала она едва слышно. – Тебе надо было сказать ему, дорогая, что для него естественно ходить голым, защищаться зубами и когтями и совокупляться только летом! Впрочем, теперь ведь лето.

Феофано презрительно улыбнулась.