Коннингтон отвернулся. В отличие от Ланниспорта, он понимал, что здесь у него нет права сдерживать псов, но это не значит, что он должен на это смотреть. Он осадил коня и спешился, но тут же схватился за луку седла, борясь с головокружением. Ноги свело судорогой, ведь он провел всю ночь в седле, а судя по свежим красным пятнам, просвечивающим сквозь перчатку, не говоря уже о боли, он сорвал запекшиеся корки с обрубков пальцев. На мгновение лорд Джон подумал, как бы они не воспалились, а потом горько рассмеялся, выругался и, постаравшись принять как можно более беззаботный вид, направился через разрушенный двор в полутемный, закопченный, засыпанный снегом Большой Чертог.

Окна, как уже отметил Коннингтон, были выбиты, а расшитые золотом драпировки с рыкающим львом дома Ланнистеров были разодраны или сорваны со стропил и растоптаны грязными сапогами. По чертогу расползался зловонный дым – люди лорда Мутона безуспешно пытались поджечь один из гобеленов. Столы и скамьи перевернуты, под ними на окровавленном тростнике лежат лицом вниз несколько трупов. Судя по их виду, это были безоружные слуги. Теперь они мертвы. И ты ничего не можешь с этим поделать.

Как Коннингтон и ожидал, Ауран Уотерс оказался в чертоге. Наемник удобно расположился на древнем троне Ланнистеров, массивном сиденье из красного дерева, вырезанном в виде льва. Уотерс развалился на троне, свесив ногу через подлокотник и наслаждаясь заслуженным бокалом вина. Заметив Коннингтона, он поднял руку и небрежно махнул ему.

- Милорд Гриф.

- Уотерс. – Если некоторое время назад лорду Джону и удалось сбить спесь с Бастарда из Морского Рубежа, теперь наглого юнца вновь распирало от высокомерия. «Я должен быть ему благодарен», - невесело напомнил себе Коннингтон. – Вы справились со своей задачей.

Ауран прямо-таки расцвел.

- Как и было запланировано. Как прошел ваш визит к рыбакам?

- Как и было запланировано, - эхом отозвался лорд Джон. – Полагаю, вы хотите получить свою плату?

- Да уж, я не работаю задаром. – Уотерс сделал последний глоток вина, вытер рот тыльной стороной ладони и неторопливо прошествовал по помосту навстречу Коннингтону. – К счастью, если вам нужны легкие деньги, вы вряд ли нашли бы для разграбления – прошу прощения, наняли меня для разграбления, - более подходящее место. Даже после того, как я получу свое, на вашу долю еще кое-что останется.

- Я не мародер, - огрызнулся Коннингтон.

- Как вам будет угодно, - Уотерс пожал плечами. – А те, чьи моральные устои не столь безупречны, не видят причины, почему бы богатством лорда Тайвина не воспользовались более достойные люди, раз он все равно гниет в гробнице в Чертоге Героев. В любом случае, деньги вам пригодятся. Золотые Мечи, за исключением тех, кто сейчас радостно набивает карманы, тоже не работают даром. Или они бескорыстно откажутся от оплаты просто ради удовольствия посадить Эйегона на трон?

Коннингтон проворчал что-то невразумительное, не желая более обсуждать этот вопрос. Наемники, даже ведущие свой род от изгнанных Блэкфайров, не работают даром, и лорду Джону была глубоко противна мысль о том, что им пришлось опуститься до того, чтобы платить потомкам изменников за их мечи. Он сам прослужил полдесятилетия в отряде Золотых Мечей и ценил грубоватый дух товарищества и ненависть к Роберту Баратеону, которая объединяла его с наемниками. Но он не переставал гадать, что же посулили им Варис и Иллирио Мопатис. Что такого они дали или пообещали Золотым Мечам, что те согласились сражаться за восстановление ветви дома Таргариенов, которую они считают незаконной со времен Дейерона Доброго и основателя их отряда Эйегора Риверса? Эйегон заподозрил, что Варис и Иллирио сами Блэкфайры, и это многое объясняет, но тогда возникают вопросы, которые Коннингтон даже в самых мрачных раздумьях опасался себе задавать. Лорд Джон вспомнил разговор с сиром Лорасом в Штормовом Пределе, когда Рыцарь Цветов заставил его признать, что он не имел отношения к чудесному спасению принца, что он не встречался с Эйегоном и даже не знал о том, что тот жив, пока мальчику не исполнилось пять лет, и что он поверил слову двух самых ненадежных людей на всем белом свете – евнуха и торговца. И от этих мыслей в нем снова проснулась тревога. Под златом злой клинок.

«Все это лишь подозрения, - сердито напомнил он себе. – Леди Лемора не стала бы лгать мне и моему серебряному принцу… Я с каждым днем все явственнее вижу его в Эйегоне». Он сам был близким другом Рейегара Таргариена, вырастил мальчика с детства, рассказывал ему бесчисленные истории о благородстве, умеренности и одаренности его отца… любой мальчик хотел бы стать таким, любой мальчик решил бы, что у него есть право…

- У вас такой вид, будто вы терзаетесь сомнениями, милорд, - лениво заметил Ауран Уотерс. – Может, мне повернуться спиной, чтобы вас не смущать?

- Не лезь не в свое дело, - рявкнул Коннингтон. Он хотел было преподать щенку еще один урок послушания, раз первый не возымел действия. Он уже сделал шаг, чтобы претворить свое намерение в жизнь, как двери Большого Чертога – точнее, то, что от них осталось, - внезапно распахнулись.

Коннингтон резко обернулся, схватившись за меч. Ему едва удалось как следует взяться за рукоять левой рукой, не то что вынуть клинок из ножен, и лорд Джон мрачно подумал, что если на них напал мстительный дух Утеса, придется положиться на Уотерса, а на него надежды мало. Но в чертог вошел всего один человек, который, шатаясь, проковылял на подгибающихся ногах между перевернутыми скамьями и трупами слуг, словно не замечая их. Он сам был бледен, словно труп, изранен и потрепан. Коннингтон наконец узнал его, и его беспокойство усилилось. Это был один из сержантов Франклина Флауэрса – кажется, один из молодых Маддов, - который отправился на штурм Королевской Гавани вместе с Эйегоном. Проклятье, что он здесь делает?

- Сир, - коротко поприветствовал его лорд Джон, когда изможденный сержант подошел к ним и почти упал на колени. – У вас есть новости?

- Да… есть. – Язык наемника заплетался, но не от вина, а от усталости. – Я скакал три дня без передышки. Боги милостивые, как я рад, что вы здесь. Но вы должны ехать немедленно. Принц… принц…

У Джона Коннингтона помутилось в глазах.

Не помня себя, он сбежал с помоста, чуть не оступившись и не рухнув вниз, добрался до Мадда и встряхнул его, как кот, – или лев, - играющий с мышью.

- Что? – прохрипел он. – Что? Что с принцем?

- М’лорд, он… - Сержант глотнул воздуха. – М’лорд, он… тяжело ранен. Он пожелал высадиться с первой волной атаки, и… какой-то здоровенный сукин сын вырвался на берег и напал на него. Как только мы заметили, то сразу же вырубили этого ублюдка, но долбаные Сыны Воина добрались до него, прежде чем мы смогли его прикончить. Они утащили его, а мы унесли принца и едва успели сесть на корабли, как все сражение пошло прахом. Мы… понесли большие потери. Те, кто остался в живых, отступили в устье Путеводной, чтобы перегруппироваться, а меня послали сюда на самой резвой лошади в надежде, что вы здесь уже закончили. Я скакал, что было мочи, мой конь издох в миле отсюда. Три дня без передышки.

У гонца был такой вид, будто он сам вот-вот испустит дух, но Коннингтону было безразлично. Его худшие опасения оправдались, словно в наказание за кощунственные мысли, которым он втайне предавался. Эйегон тяжело ранен, штурм Королевской Гавани отбит, войско рассеяно… Я должен был отправиться с ним. Но что может один человек? Как теперь исправить последствия этого поражения? Мой принц, мой принц, что же вы наделали?

- Это еще не все, - добавил гонец, все еще задыхаясь. – По пути я узнал еще две вещи. Во-первых, говорят, что Цитадель разграблена железнорожденными, Старомест сожжен, а чудовища Эурона Грейджоя пробрались в Хайтауэр и убили лорда Лейтона и всех его родичей, до кого смогли добраться. А во-вторых, Рендилл Тарли с десятитысячным войском подходит все ближе к Королевской Гавани. Во время первой высадки нам удалось перехитрить и обогнать его, но если он прознает, что принц с остатками флота скрывается в устье Путеводной… - Мадд не договорил, и зловещее окончание фразы повисло в воздухе.