— Не заткнешься — станет твоим натуральным! — небрежно растягивая слова, бросила она и вдруг окинула Сириуса его же собственным, оценивающим взглядом. — Причем повсюду!

— Звучит многообещающе. Можешь устроить? — Сириус дернул бровью.

Девушка удивленно приподняла бровь, словно видела перед собой не шесть футов мужского обаяния, а танцующего пуделя в балетной пачке.

— Отвали, — наконец соизволила ответить она и отвернулась, демонстрируя Сириусу тонкую шею и пушистые завитки розовых волос под шапкой.

— Признайся, ты же только что представила меня голым.

— Иди ты нахер, озабоченный! — вдруг громко отрезала новенькая, прошив Сириуса взглядом, полным кипящей смолы, и снова отвернулась, навалившись на стол. Слизеринцы, сидящие рядом, довольно захихикали.

— Сучка! — бросил Сириус и отвернулся.

— Ты — сестра Люциуса?

Роксана покосилась на носатого болезненного мальчика справа от себя.

— Допустим.

— Я — Северус Снейп.

— И что мне с этим делать?

— Он не говорил тебе обо мне?

— А должен был?

Парень чуть нахмурился.

— Мы дружили с ним.

Роксана пожала плечами.

— Не могу похвастаться тем же.

Ропот, гулявший по залу точно ветер, поднятый Распределением, внезапно стих.

Роксана подняла голову.

На кафедру, стоящую на небольшом возвышении, взошел высокий старик в темно-синей мантии.

— Это — Дамблдор, директор Хогвартса, — тут же зашептал парень.

— Я знаю, — проворчала Роксана, не понимая, с какой стати он к ней прицепился.

Старик положил жилистые бледные руки на золотую кафедру и осмотрел зал, не торопясь приступать к речи. Он как будто пытался отыскать кого-то в зале и никак не мог этого сделать. И от этого ему было очень плохо — его лоб был покрыт морщинами, рот даже под волной серебристой бороды изгибался скорбной дугой. Приглядевшись, Роксана увидела, что большой палец его левой руки медленно подрагивает.

Украдкой оглядевшись (вдруг не ей одной такое поведение показалось странным?), Роксана увидела, что все ученики, за исключением тех, что сидели за её столом, не отрываясь смотрят на директора. Никто не переговаривался, не шептался, не хихикал. Все глаза были обращены на учительский стол. И в лицах многих учеников читался какой-то совершенно невыразимый упрек. Как будто эта школа и директор в частности не оправдали их самые главные ожидания. А ещё... темноволосая, коротко-стриженная девочка за соседним столом, вдруг ни с того, ни с сего начала плакать.

Глаза её были все так же обращены на директора, только теперь из них градом сыпались слезы. Плечи её вздрагивали, губы кривились, но никто не смотрел на неё так, как Роксана.

Все понимали.

И директор понимал.

А Роксана не понимала.

Но чувствовала, как какой-то непонятный, смутно знакомый страх сдавил грудь.

— Сегодня ужасный день.

Голос директора эхом прокатился по залу и Роксана почувствовала, как у неё зашевелились волосы на макушке.

— Сегодня мы потеряли наших близких. Девять замечательных студентов. Девять наших лучших друзей не смогли добраться до школы и полегли от рук Пожирателей смерти, — директор замолчал на секунду, вглядываясь в лица студентов. — На моей памяти Хогвартс-экспресс подвергся нападению в первый раз. Я не знаю наказания, достойного человека, который посмел поднять руку на детей. Но каждого из вас я знаю в лицо. Каждого из вас видел на трехногом табурете. Вы все — мои дети. Сейчас... — он снова замолчал. — Я хочу попросить у вас прощения. Война всегда первым делом пожирает детей. А я, ваш учитель и наставник, не смог вас уберечь. Меня не было среди тех, кто стоял под дождем и ждал... ждал смерти или спасения. И если бы я мог... — на секунду старик смежил веки и покачал головой. — Я не задумываясь умер бы девять раз, зная, что это спасет вам жизнь. Ни отцы, ни учителя не должны хоронить своих детей. Поэтому я прошу вас: простите меня. Простите за то, что меня не было рядом.

— О чем он говорит? — прошептала Роксана, склонившись к своему соседу, но ответил ей не он, а смазливый лоснящийся парень с зализанными назад пшеничными волосами, прозрачными глазами и блестящими губами.

— Да... ерунда. Устроили целую заварушку из-за того, что с поезда, видите ли, сняли десяток грязнокровок, — парень закатил глаза. — Хотят устроить этим ублюдкам торжественные проводы. И всем наплевать, что они вообще-то и не должны были здесь учиться. Верно? — он вдруг прищурил светлые глаза, вглядываясь в ошарашенную Роксану. — А ты — Малфой, верно? Я — Катон Нотт... хороший приятель Люциуса.

— Я догадалась, — Роксана смотрела на него с откровенной ненавистью, а парень как будто ничего и не заметил. Хмыкнул и усмехнулся:

— Держись меня, Малфой, я тебе помогу тут освоиться. Я — староста, так что если возникнут проблемы с кем-нибудь из этих, — он небрежно кивнул на остальные три стола, — обращайся прямо ко мне.

Роксана чуть прищурилась.

— Я бы оглушила тебя и выкинула в окно, Катон Нотт. Держись от меня подальше, если сам не хочешь проблем.

— ... и прежде, чем мы приступим к ужину, я предлагаю почтить память погибших сегодня студентов минутой молчания.

Едва он это сказал, поднялся жуткий шум — скамьи заскрипели, отодвигаясь. Весь зал, студенты, иностранцы, учителя, все встали и взяли в руки золотые кубки. Роксана заметила, что некоторые ученики, сидящие за её столом, даже не пошевелились. В душе поднялась злость.

Она стащила с головы шапку, бросила её в свою тарелку и поднялась, одернув батник и высокомерно взглянув на соседей по столу. Ноги у неё слегка дрожали от страха и того, что на неё многие оглянулись, но плевать. Она взяла свой кубок.

Воцарилась тишина.

Такая глубокая и сухая, что было слышно, как потрескивают плавающие в воздухе свечи.

Роксана видела, как некоторые ученики поглядывают на её стол с откровенной ненавистью. Брюнет, прицепившийся к ней после Распределения так вообще, казалось бы, вот-вот кинется на кого-нибудь и зарежет столовым ножом.

Роксана пересеклась с ним взглядом.

На сей раз парень не усмехнулся. Наоборот, взглянул на неё так, что Роксана опустила взгляд.

“Они знают” — в страхе подумала она. “Они знают, что Люциус — Пожиратель смерти”

— Во имя Мерлина... меня сейчас хватит удар, — Сириус жадно вгрызся в белое мясо, издавая крайне неприличные звуки с каждым новым укусом. — Да... о, да... м-м... да-а... ох, да!

— Отдать тебе кости? — участливо спросил Джеймс, склоняясь к нему, как к тяжелобольному, и протягивая остатки своей курицы, за что тут же получил пинок под столом.

— Джеймс, разве ты не знаешь, что опасно трогать Бродягу, когда он ест? Он может откусить тебе руку!

— Я сейас хебе руку откуху! — пригрозил Сириус, ткнув в сторону Ремуса куриной ножкой, когда тот попытался посягнуть на блюдо, полное поджаренных, золотящихся от жира кусочков мяса.

— Ты сейчас взорвешься Бродяга, а я не хочу, чтобы нас забрызгало, — брезгливо сказал Джеймс.

Активно работая челюстями, Сириус вытянул голову, деловито оглядывая весь стол, потом торопливо вытер рот салфеткой, вскочил со скамейки и перебежал к другому концу, где сидели пятикурсницы, и гордо возвышался огромный пирог с почками.

— Прошу прощения, дамы, — он приобнял обеих за плечи. — Во имя Мерлина, это ты, Пенни? Потрясающе выглядишь, детка! Привет, Спиннет!

Сириус звонко чмокнул в щеку сначала одну, потом другую и, воспользовавшись их смущением, стащил пирог.

— Спокойствие, я пекусь о ваших прелестных фигурках! — парировал он в ответ на их недовольные возгласы, повыше поднял пирог и на ходу послал девчонкам широкий воздушный поцелуй.

Вернувшись на место, он с глухим стоном водрузил горячий пирог на пустое, покрытое жиром блюдо из-под курицы. Мародеры встретили его добычу дружным одобрением и вонзили в ароматное тесто вилки, растаскивая на куски кулинарный шедевр.

После ужина Дамблдор снова поднялся со своего места и шум в зале снова пошел на спад.