Эта новость окончательно сломала то хрупкое равновесие, которое Ремус ухитрялся сохранять после её смерти. Мэри выросла в детском доме! Почему она никогда об этом не рассказывала? Почему он никогда не спрашивал её о родителях, и вообще о семье? Оказывается, он почти ничего и не знал о ней…

Возможно, именно поэтому Ремус приходил сюда чуть ли не каждый день. У него осталось так много вопросов. Почему она пошла за ними в ту ночь? Почему она ни разу не говорила о своем детстве до Хогвартса? Почему не признавалась в своих чувствах раньше? Почему она вообще полюбила оборотня?

В замке он ответов не находил. А здесь его совесть не ныла и не кровоточила так сильно. Как будто где-то рядом стоял призрак Мэри, смотрел на него снисходительно, и качал головой: «Какой же ты придурок, Люпин. Ну ладно, сейчас я тебе все растолкую!».

Ремус вздохнул и уселся на траву по-турецки, плотнее закутавшись в мантию и шарф. Тогда, после похорон он не пошел вместе со всеми в замок, а остался на берегу — стоял и рыдал в темноте, раздавленный чувством ужасной, ужасной вины. Он должен был найти её и остановить. Еще тогда, в лесу. Или еще раньше? Он должен был объясниться с ней сразу после того, как она ему призналась. Мерлин, как же ей было тяжело. А он, поглощенный только собой и своими переживаниями, даже не подумал об этом. Выходит, он эгоист. И всегда им был.

Взять хотя бы Валери. У неё были и есть все основания не любить Мэри, или хотя бы сердиться на Ремуса за то, что он распустил нюни и рыдает по умершей девчонке, которая, к тому же призналась ему в любви. А она не рассердилась. В ночь похорон она тоже осталась на берегу, подождала, пока все уйдут, а потом подошла к Ремусу и молча обняла. В этом объятии было что-то совершенно новое, такое, чего между ними раньше не было. Валери не пыталась его соблазнить, она просто обнимала его, прижимая его голову к своему плечу, а Ремус сжимал её так крепко, словно обнимал впервые в жизни, и рыдал взахлеб, как ребенок. А она ничего не говорила, просто молча гладила его по макушке рукой в перчатке.

До этого вечера Ремус думал, что просто не сможет любить её еще больше.

Он сломал веточку, которую вертел в пальцах, вздохнул, бросил в озеро, и плотнее закутался в мантию.

Ремус просидел так довольно долго, погруженный в свои мысли. Опомнился только когда начал накрапывать дождь. Тогда он встал и побрел обратно к замку.

Последнее время Валери была не в духе, и не позволяла Ремусу торчать у неё все вечера. Она говорила, что ему нужно сосредоточиться на экзаменах, и не забивать голову ничем другим. Но Ремус-то знал, что после того, как их застукала Мэри, Валери стала бояться близости с ним. Ремус приводил кучу доводов в защиту того, что им нечего бояться, ведь никому не придет в голову ворваться к ней в спальню среди ночи, а днем тем более некого опасаться, ведь на публике их отношения никогда не переступали черту.

Не работало. К тому же, все аргументы Ремуса так или иначе разбивались о напоминание об экзаменах. Если говорить начистоту, он и впрямь не очень много внимания уделял подготовке, предпочитая ей блаженное ничегонеделанье в компании самой необыкновенной женщины в мире. А теперь эта необыкновенная женщина вытолкала его взашей и приказала учиться.

Пришлось повиноваться. И, поднимаясь в башню Гриффиндора, Ремус как раз думал, что неплохо бы потренироваться с трансфигурацией, и утереть, наконец, нос Сохатому и Бродяге, чьи великолепные «спичечные» капуцины уже научились таскать конфеты из карманов одноклассников, как вдруг увидел его.

Профессор Джекилл торопливо шагал по коридору в сторону кабинета Валери. Рассеяно и несколько раздраженно кивая в ответ на приветствия студентов, вроде: «Добрый день, профессор Джекилл!», или “Добрый вечер, профессор!”, он закрывал краем мантии бок и слегка прихрамывал. Что-то подозрительное и нездоровое было в его поведении, так что Ремус, охваченный странным предчувствием, не раздумывая последовал за ним на этаж Валери, однако, пошел не прямой дорогой, а той, которой всегда следовал по утрам, когда возвращался к себе.

Тайный тоннель уперся в глухую стену, которая, Ремус знал это, была на самом деле обратной стороной книжного шкафа. Ремус подналег на него плечом, и шкаф поддался, к счастью бесшумно. В спальне было пусто. Ремус вынырнул из укрытия, миновал застланную зеленую постель с опущенным балдахином, огляделся, глубоко вдыхая воздух, едва ощутимо пропитанный её запахом. Дверь, ведущая в кабинет, была слегка приоткрыта, из-за неё слышалась какая-то возня и голоса. С прыгающим сердцем, Ремус подошел ближе.

Джекилл полусидел на столе Валери. Мантии на нем не было, равно как рубашки и жилета. Профессор по защите от Темных сил был голый до пояса, а весь его торс перетягивал слой окровавленных бинтов.

Валери, одетая в один из этих своих японских халатов, делавших её похожей на бабочку, хлопотала вокруг. Её длинные темные волосы были небрежно заколоты, а тонкие пальцы споро сматывали грязный бинт на теле доктора, обнажая жуткую, слегка гноящуюся рану. У Ремуса даже желудок подвело от этого зрелища, а потом он весь подался вперед, жадно вглядываясь в открывшуюся ему сцену.

— Какие новости? — спросил вдруг Джекилл и Ремус невольно отшатнулся от дверного проема. Отругав себя за трусость, снова подвинулся к щели.

— Дирборн обыскивает лес, — сказала Валери. Звук её голоса вызвал у Ремуса мурашки. Они не были вместе уже почти что неделю. Он разглядывал её так жадно, выхватывая взглядом голую шею и запястья, что почти не слышал, о чем они беседуют. — Никогда не видела у него такого энтузиазма. Говорит, что напал на след.

Джекилл зашипел, когда она промокнула рану.

— А что кентавры? — спросил он. Его лоб блестел от испарины. — Ты договорилась с ними, они придут на помощь?

Голос доктора звучал нервно и требовательно.

— Это было непросто, но да, я их уговорила. Они согласились помочь. На… взаимовыгодных условиях, — Валери подошла к камину и швырнула грязный бинт в огонь. Пламя зарычало на неё. Она вернулась к столу и зазвенела какими-то склянками.

Джекилл шумно выдохнул, когда она плеснула на его рану зельем. Рана зашипела и начала пузыриться. Валери нахмурилась.

— Генри, ты точно не помнишь, как именно это случилось? — озабоченно спросила она. — Если бы мы знали, кто именно это сделал…

— Совершенно ничего не помню, — выдохнул он. — Помню только, как очнулся на опушке, с чувством, что по мне пробежало стадо бизонов. Тут же поспешил в замок. Едва успел сменить одежду, как появились твои люди.

Валери поджала губы и промокнула рану.

В кабинете снова повисла пауза.

— Мне страшно, Вэлли, — вдруг сказал Джекилл и Валери медленно подняла голову. Доктор смотрел на неё так, словно ему нужно было идти на плаху. — Я как будто распадаюсь на две части. Мой рассудок, я… я не понимаю, что происходит! — прошептал он страшным голосом, сделав рукой такой жест, словно хотел впиться ногтями в собственную голову. — Всю свою жизнь я полагался только на него, на свой рассудок, на интеллект! А теперь он меня подводит, он, он мне больше не подчиняется, он подчиняется ему, я становлюсь его рабом! — доктор тяжело дышал и обильно потел, пока Валери обрабатывала его рану. Ремус поморщился, но Валери, кажется, это совершенно не беспокоило.

— Мне нужно уехать, — сказал вдруг Джекилл, качая головой. — Убраться из замка, пока еще не слишком поздно!

Валери опустила ватный тампон в миску с растопырником, вытерла руки о полотенце, глядя на терзающегося доктора, а потом опустилась рядом с ним на корточки и ласково сжала его подрагивающую ладонь, лежащую на колене.

— Генри, то, что произошло — не твоя вина. Не твоя, ты слышишь? Ты ни в чем не виноват. Ты делал то, что должен был.

Джекилл мелко затряс головой.

— Валери, я больше не могу, — он посмотрел на неё затравленным, немного пугающим взглядом. — Я не могу здесь оставаться. Ты же видишь, что происходит, я теряю контроль, сыворотка уже почти не помогает, все это может повториться в любой момент! В любой, даже сейчас. Даже сейчас…