— Какого черта? — Джеймс остановился, встав у слизеринцев на пути. Те тоже остановились и моментально набычились. Сириус оббежал их быстрым взглядом и задиристо приподнял голову.

— Тебе чего, Поттер? — лениво растягивая слова, спросил Мальсибер, когда увидел преграду. Хотя Джеймс не сомневался, что слизеринцы заметили их сразу, или даже раньше, и специально выбрали такой маршрут.

— На хрена тебе форма, Мальсибер? — спросил Джеймс, угрожающе надвигаясь на него. — Дамблдор отменил матч из-за траура!

— Ну, Дамблдор, может и отменил, — Мальсибер не смог сдержать самодовольной улыбки. — Но профессор Слизнорт согласился со мной, что в такое… — тут его губы издевательски дрогнули. Ноздри Джеймса раздулись. — …непростое время, нам всем нужно как-то развеяться, отвлечься от дурных мыслей. Он поговорил с Дамблдором и уговорил его возобновить расписание матчей. Не знаю, почему он передумал, — Мальсибер сузил глаза. — Должно быть, понял, что никого в этой школе не волнует смерть очередной паршивой...

Договорить он не успел, потому что в этот момент бурлящее с самого утра нетерпение Сириуса вырвалось наружу отличнейшим заклинанием, и оно хлестнуло Мальсибера по лицу. Тот шарахнулся назад, машинально отступая и держась за щеку и нос.

— Посмотрим, как ты будешь летать без глаз, — прошипел белый как мел Сириус, снова вскидывая палочку.

Завязалась драка. Слизеринцев было больше, поэтому неудивительно, что они очень быстро оттеснили Джеймса и Сириуса, заставив их сначала сбежать по главной лестнице в холл, а затем — разделиться.

— Мы тут разговаривали между собой о смерти этой вашей Мэри, — со смехом задирался щуплый хвостатый Руквуд, скаля зубы, и довольно неплохо отбивая атаки Джеймса. — Хотели пойти поссать на эту вашу чахлую клумбу возле гостиной.

Слизеринцы заржали. Джеймс с ходу выпалил очередное заклинание, Руквуд пригнулся, и чары угодили в гигантские песочные часы на стене.

Все дерущиеся обмерли и обернулись как один, глядя на исполинские, сверкающие драгоценными камнями чаши. Пару секунд ничего не происходило, и у Джеймса отлегло от сердца, как вдруг на гриффиндорских часах появилась трещина, затем — на когтевранских. То ли дело было в разгулявшихся нервах, но всем вдруг почудилась, что часы мелко дрожат. А в следующий миг все четыре чаши лопнули с оглушительным звоном, выплеснув на пол радужный водопад самоцветов.

— Валим! — истошно заорал Мальсибер, и слизеринцы тут же рванули в подземелья, по-крысиному поджав плечи.

— Твою мать, твою мать, твою ма-ать! — Джеймс завертелся на месте. Разноцветные камешки катились по полу во все стороны, скрипели под подошвами ботинок. На шум вот-вот должны были прибежать преподаватели.

— Черт возьми, я уверен, что это нихуя не сработает, — бормотал Джеймс, пока они с Сириусом кое-как ссыпали камни обратно в чаши. — Это нихуя не сработает, старик, мы попали!

— Ты истеришь, как Хвост, — Сириус, весь красный от напряжения, махнул палочкой, заставляя сапфиры слететься в свою чашу со всего зала. — Не ссы, Сохатый, смотри, как красиво получилось! Ну, давай!

Джеймс махнул палочкой и стекло в часах восстановилось, но ощущение, что их магия не восстановилась так же просто, не покидало, а только усиливалось с каждой секундой.

— Так, спокойно, — Джеймс потрогал ладонью круглый гладкий бок гриффиндорских часов. — Надо проверить, работают ли они.

Они переглянулись.

— Ну и? — Сириус слегка развел руки в стороны. — Давай, олень, кто из нас староста, я или ты?

— Пятьдесят очков Сириусу Блэку.

Часы молча сверкали и переливались богатым светом рубинов.

— Может надо сказать за что? — предположил Сириус, почесываясь.

— Бля, Бродяга, у меня с фантазией туго. Сам придумай, за что тебе пятьдесят баллов?

— М-м-м… мне делали обрезание в детстве?

— Пиздишь! — оглянулся на него Джеймс.

Сириус пожал плечами.

— Чистокровная традиция.

— Твою мать, да за такое и сто не жалко, — пробормотал Джеймс. — Сто баллов Сириусу Блэку за обрезанный хуй!

Часы сначала помотали нервы пару секунд, а потом послушно перекинули внушительную горсть рубинов в нижнюю чашу, но, судя по звуку, с каким упали камешки, даже часы здорово охуели от такой новости.

— Вот, видишь, работает! — Сириус нервно оглянулся и хлопнул Джеймса по спине. — Все, Сохатый, валим, я задницей чую, сюда идет Минерва.

— Погоди-ка… — Джеймс приоткрыл рот, глядя на пустые чаши остальных часов. — Мерлиновы портки, Бродяга, баллы! Все баллы исчезли!

— Да и черт с ними!

— А как по-твоему, на кого первого подумают! — Джеймс толкнул его. — Так, быстро, надо что-нибудь накидать.

Сириус поморщился.

— Та-ак… — Джеймс потер лоб, глядя на часы, как Микеланджело — на пустой холст. — Гриффиндору — сто баллов за то, что он достаточно охуенный, чтобы на нем учился я. И ты. И Эванс. И Люпин с Хвостом.

Сириус хмыкнул.

— Когтевранцам — сто баллов за то, что они такие охуенно умные жопы. Пуффендуйцам — сто за то, что они меня не бесят и хорошо умеют проигрывать, я это люблю. Слизеринцам… м-м-м… четыреста за то, что Нюниус позволял нам все эти годы подвешивать его вверх ногами?

— Вполне честно, как по мне, — отозвался верный Бродяга. Он стоял, сложив руки на груди.

— Пятьдесят Сириусу Блэку за его крутые подтяжки! — лихо ввернул Джеймс, взмахнув правой рукой, как если бы от этого движения что-то зависело.

— Премного обязан, — Сириус склонил голову.

Джеймс прищурился, отступая на несколько шагов и прикидывая, кому еще сколько можно накинуть.

— Всем еще по пятьдесят, потому что я — гриффиндорец, мать вашу, и всех угощаю. Лили Эванс — пятьдесят за то, что она спит со мной, хотя могла бы и не делать этого. Люпину — пятьдесят за то, что он — круче всех в этом гребанном замке. Питеру…

— Двадцать пять? — Сириус приподнял бровь. — Он за завтраком поделился со мной беконом и жрал кашу.

— Сойдет, — Джеймс махнул рукой. — Итого у нас… когтевранцам можно накинуть еще пятьдесят… нет, сто пятьдесят… нет, сто.

Часы с сапфирами точно послали бы Джеймса, если бы могли.

— Пуффендуйцам еще двадцать пять, потому что они мне нравятся, и я лишился девственности с пуффендуйкой… да, еще двадцать пять сверху, — Джеймс поскреб подбородок. — Ну а слизеринцам минут пятьдесят за то, что посмели надругаться над памятью нашей одноклассницы. И еще минус пятьдесят за то, что Мальсибер трахает Малфой. Извини. И еще минус пятьдесят за то, что там учится Нюниус. Фу-у-ух, — Джеймс откинул голову. — А старостой быть даже приятно. Всё, пошли! — вдруг подхватился он, хлопая задумавшегося Сириуса по спине. — Не будем лишать мадам Стебль удовольствия прилюдно над нами надругаться.

Сириус засмеялся и первым вышел за тяжелую дубовую дверь, а Джеймс на секунду снова сунул голову в холл и шепнул часам:

— Плюс семьдесят очков Гриффиндору за Джеймса Поттера, — он широко осклабился, взглянув на упавшую горсть рубинов. — Шалость удалась, мать вашу, — пробормотал он низким от восторга голосом, и исчез за дверью.

Ремус вышел из-за деревьев, снял с плеча ремень сумки, и остановился на самом краю крутого берега. Посмотрел вниз. Озеро сегодня было сердито, порывистый майский ветер беспощадно кудрявил воду и гнал по его поверхности волны.

Ремус оглянулся, услышав тихий скрип. Лампадка, оставленная здесь Лили и Алисой, раскачивалась на ветке ближайшего дерева, и норовила вот-вот погаснуть. Увы, Мэри не была такой уж популярной ученицей, и кроме этого знака, здесь больше ничего не было. Хотя, надо отдать должное пуффендуйцам, на последней игре со Слизерином, состоявшейся на днях, они вывесили на трибуне гигантский баннер — «В память о Мэри Макдональд», такой же, как и на двух других трибунах. Слизеринцы заявили, что это не имеет отношения к квиддичу. И проиграли матч.

Ремус снова посмотрел на воду. Ему вспомнилось традиционное прощание, которое состоялось здесь, на берегу, на следующий день после полнолуния. На это прощание мало кто пришел, даже гриффиндорцы, и те не все, а с других факультетов почти никого не было. Дамблдор произнес речь, одинокую свечку пустили по воде, а затем превратили в огонек и отправили в небо. Ремус, погруженный в тот момент в шок и горе, плохо помнил тот день, разве что, как вертел головой, пытаясь разыскать в толпе учеников лица Макдональдов. И только когда напрямую спросил у Лили, где родители Мэри, та посмотрела на него с легким удивлением, и ответила, что Мэри выросла в детском доме…