– Я не буду, – едва слышно сказал Снейп и крепче сжал свою палочку.

– Вот опять. Ноешь, как баба, Снейп, – внезапно разозлился Джеймс и выкинул сигарету. – Ты уверен, что ты не баба?

– Уверен, – проворчал слизеринец.

– А ты член давно проверял? Он на месте? – глубоко-озабоченным тоном поинтересовался Джеймс. – Ты вообще уверен, что он тебе… ну это… не мерещится?

Снейп рванул к нему, но тут откуда ни возьмись нарисовался Сириус, встрял между ними как раз в тот момент, когда шкала взаимного нетерпения подскочила до красной черты и растолкал в стороны.

Смерив их таким взглядом, от которого они точно должны были попадать замертво, Блэк вытащил палочку, коротким взмахом замел следы, а потом, так ни слова и не сказав, пошел обратно. У Бродяги иногда не хуже, чем у Рема получалось молчать так, чтобы все окружающие почувствовали себя говном. Но сейчас он еще и злился, так что получилось вдвойне впечатляюще. Джеймс проводил его взглядом, жалобно сдвинув брови, потом посмотрел на Снейпа, красноречиво указал ему взглядом на следы, оставленные Бродягой, и первым пошел за ним.

– Я его нашла! – возбужденным шепотом сообщила Роксана, когда они вернулись. – Я нашла этот чертов кирпич! А где вы так долго шляетесь, мы уже подумали, что нас засекли!

– Поттер решил, что сейчас самое подходящее время нассать на вашу землю, – ровным голосом сообщил Снейп. Джеймс посмотрел на него так, будто тот был соплей на новых туфлях. Роксана не разозлилась такому кощунству, только скорчила смешную рожицу и зачем-то закатала рукав толстовки. Сириус с эффектным щелчком разобрал свой нож. Роксана взяла его, но Джеймс в последний момент перехватил её руку.

– Это еще зачем? – быстро спросил он. Не нравились ему все эти штуки с кровью. Попахивало Темной магией.

– Так надо, – Роксана посмотрела на его недоверчивое лицо и раздраженно вздохнула. – Мне было двенадцать, я играла в парке и сбила коленку. Вся перепачкалась в крови, побежала к дому, но остановилась тут и уперлась рукой в стену, чтобы вытереть ногу, – она показала. – Вот так. Только у меня вся ладонь была в крови. Похоже, этот проход отзывается только на нашу кровь. Постороннему не откроется точно. Бьюсь об заклад, еще одна гениальная идея моего папаши. Так что, если мы хотим войти, нам придется… заплатить за вход.

– Фу, блять, – высказался Джеймс. – Ладно, делай.

Роксана еще раз вздохнула, собираясь с духом, облизнула губы, глядя на лезвие ножа, а потом молча протянула его Сириусу. Сириус коротко взглянул на неё, взял нож одной рукой, другой сжал её ладонь и оставил на мягкой белой коже ровную черную полоску, из которой тут же капельками засочилась кровь. Причем сделал он это так нежно, что у Джеймса внутри заворочалось какое-то гадкое чувство, как будто эти двое и раньше баловались такими штучками. Хотя, черт их знает. Они чем только не баловались.

Роксана провела окровавленной ладонью по нужному кирпичу. Пару секунд капли крови просто блестели в темноте и не было даже намека на то, что чары подействовали.

А затем кирпич вдруг просел внутрь.

В стене тут же что-то отозвалось, и целый квадрат чуть шире и выше обычной двери точно так же просел вглубь здания, а затем и вовсе неторопливо отодвинулся с гулким, приятным звуком. Крепкие ветки плюща, закрывающие стену в этом месте, смялись и затрещали. Проход открылся и взору ребят предстал непроницаемо-черный коридор.

Повисла небольшая пауза. Роксана обернулась к остальным, явно робея. Если уж говорить начистоту, то в этот момент они все здорово зассали, но отступать было некуда, поэтому Джеймс первым достал палочку.

– Почти как в пирамиде Джекилла, – небрежно бросил он и первым шагнул в открывшийся коридор, одновременно зажигая свет.

В наступившей тишине можно было услышать, как сглотнул слизеринец.

Роксана вошла второй, Снейп нырнул третьим, закутавшись в свою зимнюю мантию.

Сириус шел последним, но не спешил нырять в проход – стоял снаружи, курил и недобро разглядывал темные окна поместья Малфоев, а потом со злостью затушил сигарету о стену дома и последним вошел в коридор.

Через минуту его шаги затихли в отдалении. А еще спустя пару секунд потайная дверь неожиданно снова пришла в движение и тихонько закрылась с мягким, чавкающим звуком.

Трудно было сказать, как долго они крались по тоннелю. Время здесь как будто перестало идти с момента постройки. Это могла быть минута, час, вся ночь. Было что-то зловещее в этой кроличьей норе, обложенной крупным камнем. Джеймс ни капельки бы не удивился, если бы, выбравшись наружу, обнаружил, что уже прошел как минимум десяток лет. Но когда они выбрались из-за портрета, закрывающего выход, в доме царила все та же ночная тишина и неподвижность, а за окнами завывала зима.

Пока все выбирались, Джеймс осмотрелся и развернул мантию-невидимку.

Тоннель вывел их в столовую – такую просторную, что здесь можно было бы сыграть в квиддич. Сейчас она выглядела пустой и оттого немного зловещей – длинный стол, такой лакированный, что в нем отражался потолок, мягкие антикварные стулья с гигантскими спинами, камин, в который можно было бы влезть, не склоняя голову. Все залито ночными сумерками. Должно быть страшно проходить по такой комнате ночью, если, например, внезапно захотелось перекусить. Того и гляди кто-нибудь вылезет из-за портрета.

– В целом, симпатично, – шепотом сообщил Джеймс, разглядывая картину с таким заносчивым видом, словно был первейшим в Объединенном Королевстве знатоком искусства. На холсте было изображено семейство беловолосых волшебников в темных одеждах. В кресле сидела совсем еще юная, чахоточного вида девушка и держала на руках белокурого ангелочка в кружевных штанишках. По одну сторону от неё стоял мужчина, а по другую – женщина неопределенного возраста в глухом черном платье. На первый взгляд в ней не было ничего особенного, если не считать неестественно-белых, чуть светящихся волос. Ни великолепной красоты, ни… но, посмотрев на неё один раз, по необъяснимым причинам хотелось посмотреть еще. Просто посмотреть. И еще. И еще. Спустя пару секунд она уже не казалась обычной женщиной со странными волосами. Она казалась самым прекрасным существом во Вселенной, самым ласковым и чудесным, несомненно самым добрым, заслуживающим всего золота и всех сокровищ, и благ этого грубого уродливого мира.

Вейла семейства Малфоев.

– Вот только что это за малец в кружевных панталонах? – Джеймс вдруг сунулся прямо к картине. – Никак Люциус? А э… ого… – он вдруг открыл рот, разглядев женщину в черном. – Это кто?

– Это мой прадед Квинтус. Его родители и… его бабушка. Мишель Розье-Малфой, – Роксана попыталась оттащить Джеймса от портрета, но тот уперся, как мул. – Бога ради, Поттер, она вейла, лазила к мужикам в штаны, выгребала все золото и отрывала яйца. Вряд ли бы она тебе понравилась.

Джеймс бездумно покивал и вдруг сунулся к портрету, приоткрыв рот. Вейла широко улыбнулась, но тут Роксана вместе с Сириусом, на которого чары вейлы почему-то не действовали, оттащили Джеймса от картины, и все вместе спрятались под мантию.

Им понадобилось целых полчаса, чтобы добраться до кабинета. Роксана шла впереди и жестами показывала, куда сворачивать. Шли медленно, стараясь не задевать бюстики, вазы и статуи, в изобилии заполняющие каждую комнату. Это было сложно, учитывая, что четверо умещались под одной мантией с большим трудом и периодически наступали друг другу на ноги. Один раз всем пришлось срочно застыть, потому что в комнату вошел эльф-домовик с корзиной белья наперевес. Ребята вжались в стену, стараясь не издавать ни звука и даже не дышать, но эльф ничего не заметил и не почувствовал чужого присутствия. Прошлепал босыми ногами по паркету, то ли напевая что-то, что ли болтая с самим собой. Едва его шаги стихли в отдалении, они снова возобновили путь. Когда они наконец добрались до нужной двери, миновав лабиринт мрачных, увешанных портретами коридоров, Джеймсу показалось, что он постарел лет на десять. В Хогвартсе по ночам и то не было так страшно, а в этом месте сердце прямо-таки выпрыгивало из груди. Даже несмотря на их невидимость, спящие на стенах портреты открывали глаза, когда они проходили мимо, а бюсты сворачивали шеи. Это было довольно гадкое ощущение – чувствовать на себе взгляды Малфоев, давно отошедших в мир иной. Трусом Джеймс себя никогда не считал, но все-таки испытал облегчение, когда Роксана наконец остановилась у одной из дверей.