И вот теперь это случилось. Быстро, спонтанно. Никто не спросил у Ремуса, готов он, или нет, его просто втолкнули в палатку и все. Он не мог вспомнить ни одного из своих обличительных доводов, не мог даже толком понять, что всё это значит. Они просто встретились. У него было сухо во рту, ему очень хотелось пить и ноги замерзли — вот и всё, что он чувствовал во время этой долгожданной и судьбоносной встречи.

Фенрир Сивый сидел за столом в темном углу своего тента и руками ел что-то из глубокой жестяной миски. Пальцы с длинными желтыми ногтями блестели в жиру, куски еды падали из его рта обратно в тарелку, он чавкал, отрывал мясо от косточек зубами, сопел в миску и полностью игнорировал присутствие ещё нескольких оборотней, еды у которых было почему-то гораздо больше, чем у него самого.

Волосы у него были длинные, темные с проседью. Он собирал их в хвост, но несколько сальных прядей все же вылезло и лежало у него на лице. Это лицо могло бы быть привлекательным, если бы волчьи черты не проступали на нем так очевидно, когда Сивый смеялся или хмурился. Как будто кто-то неправильно трансфигурировал его в волка и он застрял где-то на четверти обращения. Это было страшно. Действительно страшно.

— Отец, — благоговейно молвил Грум, неловко наклоняя вперед свое грузное тело.

— Отец, — эхом отозвалась Валери, наклоняя голову.

Ремус запоздало заозирался, но не был вполне уверен, что готов подставить Сивому свою шею. Сердце выпрыгивало из груди, а когда седой и жуткий человеческий зверь медленно поднял голову, старый рваный шрам на весь бок заныл, и Ремус с трудом подавил желание приложить к нему ладонь.

— М-м-м… — вздохнул он, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия. — Эт-то ещё кто?

Наверное не стоило смотреть ему так прямо в глаза, но Ремус ничего не мог с собой поделать. Мысли разбегались как жуки и он никак не мог обуздать себя и впрячься в роль. «Спокойно… спокойно, Лунатик…»

— Новенький. Тот, которого нашел Лука, — ответила Валери.

— Новенький, — повторил Сивый. — И на кой хрен он мне сдался? Последний новенький оказался паршивой ищейкой, — он резко отодвинул от себя миску, но остальные есть не перестали и поглядывали на Ремуса. — Кто сказал, что этот не окажется?

Ремус напрягся, когда Сивый встал. В нем было по меньшей мере шесть футов росту, и в плечах он был как Грум. На нем была длинная заляпанная мантия. Он обошел стол, и теперь Ремус испытал, наконец, желание поклониться. Более того, ему захотелось съежиться, сесть и уползти, поджав хвост. Но этого он себе не позволил и продолжал стоять очень прямо, все так же глядя своему убийце в глаза. Грудь его вздымалась.

— Этот не такой, — вкрадчиво молвила Валери.

— Да-а? Это не тот, который «набрел» на нашу колонию в горах, а? — Сивый пустился в обход вокруг Ремуса. Ремус коротко смежил веки и сглотнул, когда оборотень оказался у него за спиной. — Кто «набредает» на нашу колонию? Сюда могут попасть только те, кому известно, где она. А я его впервые вижу! Как ты нас нашел?

Ремус подавил судорогу, услышав его тихое рычание у себя над ухом, и уже собрался было врать напропалую, как вдруг вмешалась Валери:

— Я ему сказала.

Сивый рывком повернулся к ней, но она даже не шевельнулась. И даже чуть-чуть улыбнулась.

— Ты? — Сивый прищурился, и Ремусу вдруг захотелось броситься между ними и закрыть Валери собой.

— Я, — спокойно подтвердила она. — Ты видишь его не впервые, отец. Я давно его разыскивала. Хотела сделать тебе подарок, но рассчитывала, что он прибудет попозже, и не успела предупредить охрану. Взгляни. Разве ты не узнаешь его?

Ремус перевел взгляд на Сивого и вдруг ощутил какое-то странное, мазохистское предвкушение.

Ну же.

Узнай меня.

Узнай, ведь это ты меня убил.

И Сивый узнал. И как только понимание зажглось в его глазах, он недоверчиво хмыкнул, окинул Ремуса долгим придирчивым взглядом, а затем вдруг сунулся к самому его лицу и с силой втянул воздух носом. Ремус невольно отшатнулся и тут же раскаялся в этом, в конце-концов, надо взять себя в руки и хорошо играть свою роль. Поэтому он запер себя в неподвижном теле и позволил Сивому себя обнюхать, хотя обнюхиванием это было сложно назвать. Сивый как будто пытался по кусочкам вытянуть из Ремуса душу. Под конец он особенно сильно втянул воздух над его головой, застыл на секунду-другую и вдруг оглушительно захохотал.

— Вот как! — крикнул он, насмеявшись. — Вот! Как! Блудный сын вернулся! — Сивый с радостным рычанием повернулся к соплеменникам. Те тоже начали скалиться. — Наконец-то! Долго же я ждал, когда это наконец случится! Почему ты так долго шел, а? Почему он так долго шел?! — радостно крикнул Сивый, обращаясь к своей молчаливой стае и снова рассмеялся.

— Как твое имя?

— Ремус.

— Полное имя, мальчик! — проревел он.

— Люпин. Я Ремус Люпин.

Кое-кто из бородатых волков за столом засопел, другой погнул свою миску, Сивый снова лающе захохотал.

— Видали, а?! Он — Ремус Люпин! Все помнят Люпина? Люпин, ничтожный магл, который утверждал, что такие как мы и права не имеем на жизнь! А?!

«Спокойно, Ремус, держи себя в руках…»

—…а потом отбил у нас нашу же добычу, перебил половину моих детей в компании с ублюдками-мракоборцами! Все помнят его, ты помнишь его, Грум?

— А то как же.

Сивый снова повернулся к Ремусу и вдруг схватил его лицо когтистыми лапами.

— Ну! А похож-то как, жуть! — он выпустил он. — Ну же, расскажи нам, Ремус! Как нынче поживает твой папаша? Как это он спустил тебя с цепи, а, а?!

Это был момент истины. Или Сивый поверит ему, или нет.

— Я не знаю, — Ремус всегда считал, что неплохо разбирается в психологии, потому старался говорить короткими, рубленными фразами, что наверняка заставит Сивого поверить в то, что за ними скрывается обида. — Мы с ним давно не общаемся. С тех пор, как… как я переродился, он ведет себя очень холодно. Ему нет до меня дела. Как и остальным. У меня есть только один отец, — тут Ремус уставился на Сивого примерно таким же взглядом, которым Сохатый ел Даррена ОʼХара, когда тот приехал в Хогвартс, в гости к профессору Слизнорту. — И я надеюсь, что он меня примет, потому что больше мне некуда идти. Я волк. Моё место в стае.

Повисла небольшая пауза.

— Да-а… — медленно протянул Сивый, облизал ощеренные в улыбке зубы, отвернулся от Ремуса и налил какого-то пойла в свою кружку — такую же, из какой Валери поила Ремуса. — Ты волк. Я по-омню тот день, когда ты стал волком. Этому Люпину стоило быть осторожнее и не бросаться в мой адрес подобными словами, но я думаю, он раскаялся в этом и не один раз с тех пор, как однажды ночью заглянул в комнатку своего маленького сына и увидел, что с ним сталось. Тогда-то он наверняка понял, что мы заслуживаем права на жизнь. Да ещё как! — он засмеялся.

По телу Ремуса прошла дрожь — рябь, которая прокатывается по разлитому керосину, когда слишком резко проводишь над ним зажженным факелом. Он не хотел это слушать. Но слушал и слушал жадно, потому что отец никогда не рассказывал ему подробности.

— Знаете, тринадцать лет назад этот парень был маленьким пухлым мальчуганом с золотистыми кудрями — один в один, как у его паршивого папаши, — Сивый посмеялся. — Помнится, я влез в его комнатку через окно. Мальчишка так мило спал в своей кроватке, чистый ангел! И ещё он пах воробьями, знаете, как пахнут птицы, когда сворачиваешь им шею и разворошишь перья. Ну какой ребенок так пахнет, человеческие дети пахнут молоком. А я сразу понял, что передо мной — будущий волчонок. Сейчас он пахнет только шерстью и солью, как и полагается, но я все равно могу немного уловить этот запах… неповторимый запах детства! — Сивый вдруг рыкнул и сердито взмахнул кулаком. — Как же мне трудно было решиться на этот укус, как же трудно! Я боялся, что все испорчу и убью тебя — таким славным ты был! Думал, что не остановлюсь! — тут Сивый ввинтился в него ещё больнее. — Я даже подумал, ну его, пусть пропадет в этом тупом и жестоком человеческом мире, я найду способ показать Люпину, что к чему! Но я так люблю эти пухлые детские бока, ничего не могу с собой поделать, нич-чего, — и он развел когтистыми руками.