— Каждый год одно и тоже! Она даже не меняет своих угроз, — смеялась Алиса, когда их большая, шумная компания в числе первых вывалилась за ворота. На девушке был такой огромный разноцветный вязаный шарф и такая большая шапка, что лица было почти не видно — только раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза. Шапку Алиса то и дело пыталась поднять, чтобы не закрывала глаза, но в таких толстых варежках это было не очень-то удобно.

— Это было бы очень страшное наказание для учителей, — заметила Лили, хватая её под руку. Зеленое пальто Эванс было так же облеплено снегом, чайно-рыжие волосы, выпущенные из-под белого берета, разметались по белому же шарфу. Живоглот, которого она держала под пальто, был все ещё слегка влажным после чьего-то снежка и выглядел так, словно всерьез решил переосмыслить свою кошачью жизнь.— ЖАБА за Рождественским столом, ученики в чулок вместо подарков!

Смеясь, Джеймс забросил их с Лили сумки в сани.

— Вашу руку, мэм! — требовательно позвал он, но вместо руки, обнял Лили за талию и поднял в сани.

— Может кто-нибудь мне помочь? — громко призвала Алиса, подтащив свою тяжеленную сумку в форме большой зеленой лягушки к ближайшим саням, в которых ещё осталось одно свободное место.

— Во имя Мерлина, Вуд, ты что, решила подарить Лонгботтомам одну из школьных горгулий? — возмутился Сириус, когда они с Ремусом с трудом взвалили «лягушку» Алисы в сани. Сама Вуд горной козочкой скакнула наверх и показала мальчикам язык, натянув на уши свою шапку.

— Передавай ему привет! — махнул ей Сириус, когда её сани отъехали. Алиса помахала им варежкой.

Следующими были сани Сохатого. Сириус вскочил на козлы и попытался отвесить Сохатому подзатыльник, тот порывисто свесился через край и попытался врезать Бродяге в ответ, но вместо этого они только горячо обнялись и похлопали друг друга по спине — без шуток, очень многие ученики прощались как будто навсегда. И, как это не печально, многие из них действительно больше не вернулись в школу.

— Счастливо! — закричал Ремус, махая ребятам. — Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества, Ремус! — закричала Лили. Сириус напоследок взлохматил Джеймсу волосы, спрыгнул с их саней и вернулся к Ремусу, который стоял в небольшой кучке провожающих и смотрел, как флотилия саней в праздничной музыке колокольчиков взбирается по заснеженной дороге.

Мимо проехали сани слизеринцев. Ремус поймал долгий неприязненный взгляд Нотта и Мальсибера, а затем короткий, затравленный — Роксаны Малфой, которая ехала с ними в одних санях. Белые волосы девушки ярко выделялись на фоне глухого черного пальто, но она все равно выглядела бледно на фоне ослепительной красавицы Хлои Гринграсс в шубке из белого рейема.

На Сириуса Роксана не только не взглянула, но и вовсе отвернулась.

Сириус тоже не подал виду, что заметил её, но когда сани проехали, Бродяга сплюнул на дорогу с поистине шекспировским драматизмом.

— Что ты так на меня смотришь? — проворчал он, оглянувшись на Ремуса. — И тебе Счастливого Рождества!

В этот же день вечером Ремус уже собирал вещи. Джеймсу, Лили и Питеру он специально ничего не сказал, потому что они начали бы его отговаривать, а он уже давно всё решил. Как и Мэри, которая теперь сторонилась его так же, как и Джеймса и уехала сегодня, не попрощавшись. О его желании поехать в колонию знал только Сириус.

Карта Валери лежала на тумбочке, под свечой, на кровати лежал потрепанный школьный рюкзак Ремуса, в котором крайне непривычно смотрелись аккуратно свернутые теплые вещи. Обычно там можно было увидеть только книги и связки перьев.

В спальне было темно — все те немногие ученики, что остались в школе на каникулы, давным-давно спали и Ремус решил не привлекать внимания.

— ...а потом она сказала, что я ей не безразличен, — говорил он, с особой тщательностью упаковывая пару флакончиков Волчьего противоядия. — Ты слышишь меня, Бродяга?

Сириус, сидящий на своей кровати в темноте, перебирал струны гитары, повторяя один и тот же, довольно унылый мотив.

— Слышу, — тихо отозвался он. — Это было до или после того, как она тебя вырубила? А то я подзабыл.

Ремус усмехнулся — он знал, что уже крепко достал Бродягу своим рассказом, но просто не мог держать это всё в себе. Несмотря на то, что он направлялся в одно из самых опасных мест волшебной Британии, сердце его пело.

— Она не хотела, чтобы я шел за ней. И знала, что по-другому меня не остановить, — Ремус торопливо пересек спальню и сдернул с сушилки свои теплые носки. — Если бы я не стащил карту, её план бы сработал.

Сириус хмыкнул. Струны дрогнули, пауза и мелодия пошла по-новой.

— Слушай, какой тебе смысл торчать в школе все каникулы? — Ремус чувствовал легкие угрызения совести за то, что оставляет Бродягу в полном одиночестве. — Тебя ведь звала к себе на каникулы кузина, съездил бы, повеселился бы.

— То ещё веселье.

Ремус бросил свитер в рюкзак и уселся на кровать, уперевшись локтями в колени.

— Слушай, в чем дело? Это из-за М...Рок...

— Пусть катится к черту, — оборвал его Сириус, ударив ладонью по струнам.

— Тогда в чем дело?

Сириус молчал так долго, что Ремус резко встал и вернулся к сборам. Последние вещи были уложены, он застегнул молнию на рюкзаке, обмотался шарфом, надел дутую магловскую куртку.

Тогда-то Сириус и сказал:

— Я просто думаю, как лучше попрощаться и сказать Сохатому, что Лунатик нас бросил. Можешь подумать вместе со мной.

Ремус оглянулся, не веря своим ушам.

— Бродяга, ты спятил? Что значит бросил? Кого это я бросил?

Сириус красноречиво промолчал.

— Бродяга, я вернусь! — крикнул Ремус. — Я вернусь, ты понял?! Я обязательно...мой дом — здесь! — он обвел руками круглую спальню. — Плевать я хотел на Сивого и на его стаю, я...

Сириус едва заметно кивнул.

— Скажи это себе через недельку-другую.

Ремус опустил руки.

— Почему ты думаешь, что я не смогу уйти? По-твоему я такой слабак?

Сириус поднял взгляд от гитары.

— Слабак? Старик, мы втроем еле тебя остановили, когда ты рванул на зов этого упыря.

Снова повисла пауза. Мелодия Сириуса стала сбивчивее и злее.

— Бродяга, я не могу бросить её там одну, — тихо сказал Ремус, с сожалением глядя на друга. — Просто не могу. Я вот сейчас с тобой разговариваю, а сам думаю, жива ли она ещё, или уже нет. Это... это как наркотик. Я сам завишу от того, есть она или нет. Я просто... я не могу представить, что в какой-то день её не станет в моей жизни. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — лениво обронил Сириус. Какое-то время Ремус ещё смотрел, как Бродяга перебирает струны, а затем засопел и опустил взгляд, схватившись за кнопки на куртке. Надо будет заставить Бродягу взять свои слова назад, когда они с Валери живые и здоровые вернутся обратно в школу. В отличие от них всех, Ремус верил, что поступает правильно. Он застегнул молнию на куртке, вскинул на плечи рюкзак.

— Счастливого Рождества, Бродяга, — сказал он и протянул Сириусу руку.

Несколько долгих мгновений Сириус помолчал, сжав губы в нитку, а затем вдруг коротко вздохнул, отложил гитару и пружинисто вскочил, растягивая лицо в вымученной улыбке.

— Ладно, чего уж там, Лунатик, — Сириус с хлопком схватил его протянутую ладонь, дернул к себе и крепко обнял. Дутая куртка захлопала под его рукой. — Возвращайся домой, волчара, а если не захочешь, твое право. Но нам будет не хватать твоей занудной рожи, — и Сириус напоследок панибратски хлопнул его по щеке. — И смотри... не помри там, а то совсем обидно будет.

— Ладно! — Ремус рассмеялся и добродушно оттолкнул Сириуса. Лицо у Бродяги было веселое, но в серых глазах металось какое-то странное беспокойство и азарт. Такое выражение бывало у Сириуса на лице, только когда они с Джеймсом задумывали особенно классную шалость. — Хороших тебе каникул.

У двери Сириус снова его окликнул.

Ремус оглянулся. Бродяга покопался в своей тумбочке и бросил Ремусу что-то через всю комнату. Подарок булькнул, когда Ремус поймал его. Раскрыв ладони, он увидел маленькую бутылку первоклассного огневиски Огдена.