Джеймс вскинул голову и прищурился.

— Это ты его вылакал?

— Я, — просто ответил Сириус и широко улыбнулся, сверкнув глазами. — Шалость удалась.

— Ну ты и гад, — усмехнулся Джеймс, глядя как Сириус прячет карту за пояс джинсов и нахально ухмыляется.

— А зачем тебе огневиски? — Ремус влез в свой старый расползшийся свитер с заплатами на локтях.

— Затем! Затем, что если Хагрида не удастся уговорить показать нам колонию... — Джеймс взмахнул палочкой. Огневиски в бутылке вспенилось, забурлило и заполнило её до самого горлышка. Он подкинул бутылку под довольный смех Бродяги. — ...придется ждать, пока он не захочет похвастаться.

— А куда это, интересно знать, подевался наш грызун? — поинтересовался Сириус, когда они вышли в коридор. — Почему мсье Петтигрю не принимает участия во всеобщем веселье? Кто дал ему право отрываться от нашей теплой компании?

— Не знаю, где он, но он попросил у меня мантию на ночь.

— А мне он сказал, что у него важные дела, — Ремус вышел последним и запер дверь.

— У Хвоста? Дела? Ночью?!

— Так он сказал.

Ремус оглянулся и увидел, что Джеймс и Сириус переглядываются с самыми сальными улыбками.

— У Хвоста появилась подружка? — развеселился Джеймс.

— Похоже на то, — улыбнулся Ремус, сбегая по лестнице. Его голос эхом заметался в узком пространстве. — Когда я попытался расспросить, он покраснел и промямлил что-то невразумительное. К тому же вылил на себя полсклянки твоего одеколона, Бродяга.

Сириус громко фыркнул.

— И одел новую рубашку. И это уже не в первый раз.

— Поразительно. Какая девушка захочет провести ночь с Питером...

— ...когда есть ты? — Джеймс резко остановился и Сириус чуть не налетел на него.

— Ну да.

— Слушай, Бродяга, заканчивай. Пит может и не Годрик Гриффиндор, но он наш друг, твой друг, — Джеймс легко толкнул его пальцем в грудь. — Меня уже достало, что ты вечно по нему прохаживаешься. Что он тебе такого сделал? К тому же...— Джеймс шмыгнул носом и дернул плечами, поправляя куртку. Сириус смотрел на него недоверчиво. — ...может у него теперь... прыщи пройдут?

Они рассмеялись и Джеймс первым сбежал вниз.

— Хотел бы я на неё взглянуть, — крикнул Сириус ему вслед, но больше ничего не сказал, потому что едва они спустились в гостиную, на них сразу обратились взгляды одноклассников.

Волшебный граммофон в углу распинался новым альбомом «Диких сестричек» и атмосфера была одновременно вызывающе веселой и нервной — все боялись, что вот-вот распахнется портретный проем и Филч заорет, чтобы они немедленно прекратили слушать запрещенную музыку.

Джеймс немного приотстал, пропустив Лунатика и Бродягу вперед.

За столом под гобеленом сидела Лили и занималась английским с иностранными учениками-детьми. Она опиралась скрещенными локтями на стол. На ней был её любимый, темно-зеленый обтягивающий свитер — и руки её казались тонкими и гибкими, как ивовые ветви, в то время как волосы лежали на узких плечах такой огромной пышной и невозможно рыжей копной, что её хотелось потрогать, словно гору перьев или свежую траву...

Лили рассеяно погладила себя по плечу. Джеймс тряхнул головой и с некоторым трудом отвел взгляд, направившись к той, к кому изначально собирался подойти.

Мэри сидела в кресле, подтянув ноги в простых хлопковых брюках к груди. Темные волосы были собраны в хвост, в руках у неё был учебник по заклинаниям.

Пару секунд Джеймс сомневался — стоит ли делать всё это? Ведь он не испытывает к ней и сотой доли того, что испытывает к Эванс...

Но потом он решительно отмел всё эти мысли, решительно подошел к креслу и присел на подлокотник.

Пора было исправлять ошибки.

— Эй, Эм. Что читаешь?

Она поджала губы, но тем ни менее ответила:

— Учебник. Домашнее задание.

— Интересно?

Мэри покосилась на него как на идиота.

— Да, — и она перевернула страницу, всем своим видом демонстрируя заинтересованность.

— Тогда я почитаю? — Джеймс выхватил у неё книгу.

Мэри даже не попыталась её отнять. Просто уронила руки и вздохнула.

— Слушай, Мэри, извини меня за сегодняшнее. Я тебя обидел, прости.

Она вскинула брови и подняла голову.

— Что? — он взволнованно тронул себя за лицо, но не обнаружил ни пятен, ни ещё чего. — Что не так?

Она усмехнулась и покачала головой.

— Просто ты, Джеймс Поттер, уже дважды извинился передо мной сегодня, — она тоже улыбнулась. — Это тянет на рекорд.

— Эй, Сохатый! Ты долго ещё будешь там торчать? — закричал Бродяга.

Джеймс оглянулся.

— В самом деле. Я ведь редкий засранец, да?

— Я так не думаю. Ты... изменился.

— Тогда предлагаю отметить эту удивительную перемену походом в Хогсмид. Идет? — он протянул ей руку.

— Кажется, ты не хотел идти туда... со мной, — несмотря на недовольный тон, она сразу же вложила пальцы в его ладонь.

— Ты не подумай. Ничего такого, Эм. Я просто хочу загладить вину, — он перевернул её руку и быстро поцеловал. — Ну или усугубить. Там, как получится, — Джеймс подмигнул ей, соскочил с кресла и побежал догонять парней. И пока они крались по замку, обсуждая возможности следующего полнолуния, он чувствовал какую-то беспричинную грызню в области солнечного сплетения, похожую на угрызения совести или вроде того.

...1976 год...

Лили сидит на кухне и меланхолично окунает шоколадное печенье в молоко. Время далеко за полночь. Жидкость уже окрасилась в кремовый цвет, а печенье совсем размокло, но она ничего не замечает. Рассредоточенный взгляд её устремлен в древесно-красную глубину лакированной поверхности стола, такого тяжелого и антикварного, что для того, чтобы занести его и четыре стула в дом, понадобилось целых четыре грузчика. А ведь можно было обойтись одним взмахом палочки...

За окном густо валит снег. На улице — не меньше тридцати градусов мороза, но сидя так, в теплом доме можно подумать, что эти белые хлопья — теплые, как пух или вата, или перья.

— Почему не спишь?

Лили вскидывает голову.

Мама прижимается щекой к дверному арочному проему. На ней — темно-красный бархатный халат с вензельками и пушистые тапочки в тон, но даже в этом наряде мама, с её тонким лицом и копной вьющихся локонов (которые Лили удачно унаследовала от неё), удивительно похожа на актрису пятидесятых годов

— Веселого Рождества, мам, — Лили спешно растягивает губы в улыбке и вытирает лицо.

Секунда тишины.

— Понятно, — мама подходит к холодильнику, достает кувшин с молоком, берет с мраморного «островка» вазочку с рождественской выпечкой, ставит всё это на стол между ними и садится напротив.

— Ну? Это опять из-за этого мальчика? Как там его? Эдвард?

— Эдгар, — машинально поправляет Лили и торопливо утирает щеки. — Нет, не из-за него. Мы с ним вообще... просто друзья.

— А из-за кого?

Лили шмыгает носом, баюкая в руках стакан с молоком.

— Ты помнишь Джеймса?

— Какого Джеймса?

— Джеймса Поттера. Тот, который... — Лили машет рукой у виска. Мама понимающе кивает. — Лохмат...лохматый такой, — она удивленно смотрит на маму.

— Помню, милая, прекрасно помню, — кивает она. — Это ведь он...

— Да-да, — Лили нервно выпрямляется. Не хотелось бы вспоминать многочисленные неловкие ситуации, в которые Джеймс ставил её в присутствии родителей.

— И что с ним? — мама мгновенно становится похожа на маленького ястреба. — Неужели снова дернул за косичку?

— Мама, мне не смешно.

— Он обидел тебя?

Лили мотает головой...

Кивает.

— Он... у него подружка появилась, — это звучит так, словно дружба с девушкой в её глазах приравнивалась жуткому и бесчеловечному поступку.

— Ну и что?

— Он... он больше не достает меня. Совсем-совсем, понимаешь? И я... мама, кажется я ревную его. Боже, я так ревную его! — Лили прерывисто вздыхает и жмурится. — Он меня пытался поцеловать сегодня утром. А я... а я его оттолкнула! А потом... я такое сделала... что же я натворила... — с этими словами она закрывает лицо ладонями и разражается бурными рыданиями. Мама пересаживается на её сторону, обнимает, прижимает к себе, а Лили плачет и потому не видит, как умиленно она улыбается.