— Что ты задумал?

— Стой, Руквуд! — Генри обнял секретаря клуба за плечи, удерживая. — Подожди! Дай-ка мне эту штуку... — он выхватил у него перо.

— Генри, не... не смей! Что ты делаешь?!

— Вот так! — Эйвери поставил размашистую роспись в блокноте и торжествующе взглянул на Катона, хотя вид у него было такой, словно он вызвался добровольцем в ряды смертников. — Всем счастливой игры! — Эйвери послал Катону и Питеру страстный воздушный поцелуй, залпом допил огневиски и, грохнув стакан на столик рядом с креслом Нотта, поспешил скрыться в толпе разговаривающих мальчиков.

Катон медленно осел обратно в кресло.

— Что такое? — непонимающе спросил Питер. — Что случилось? Я что-то не то...

— Нет-нет... — рассеянно отозвался Нотт, силясь оторвать взгляд от Эйвери. — Итак... — он чуть ослабил галстук, потому что голос его вдруг сел. — На чем мы остановились...

— Вы говорили про испытания...

— Ах да... ну, условия ты узнаешь позже, если ты, конечно, готов получить первое задание...

Петтигрю, не раздумывая, кивнул.

— Но, прежде всего мы должны убедиться, что твои друзья нам не помешают, тебе не помешают. Зависть — страшная сила. Ты сказал они следят за нами?

— Да.

Нотт цокнул языком, взглянув на Северуса.

— Как низко. Ну и... как им это удается?

— У них есть... одна вещь... — промямлил Петтигрю, глядя себе под ноги. Похоже он вдруг понял, какую цену придется заплатить за членство в клубе.

Предательство.

— И что это за вещь? — голос Нотта был чуть громче шепота.

Петтигрю поморгал, а потом сказал:

— Карта. У них есть Карта.

Литтлкок* — Little Cock — маленький член;

Хороший мальчик** — Good Boy! — имеется в виду распространенная похвала по-отношению к собаке;

— строчка из песни Jerry Lee Lewis — You Can Have Her

http://maria-ch.tumblr.com/post/49535996998

====== Паучья ночь ======

Джеймс Поттер

...1976 год...

— Эй, Эванс!

Она оборачивается уже у самой двери. Волосы собраны в хвост, высокий чистый лоб, удивленно приподнятые брови — типичная отличница и пай-девочка. Наверняка она ещё и на скрипке играть умеет. Только глаза горят упрямым, непокорным огнем и выдают нрав, который он так любит. Вот и сейчас — увидев, кто её зовет, мгновенно нацепила эту маску вселенского снисхождения. Вот перед кем она выпендривается?

— Чего тебе, Поттер? — полным терпения голосом спрашивает она и натягивает перчатки.

Джеймс нарочито-медленно спускается по ступеням лестницы. Ведущей в спальню мальчиков, ещё медленнее пересекает гостиную. Каникулы, все разъехались, гостиная похожа на коробку с ёлочными шариками, а он сам — фигурка самого крутого рождественского оленя. Если только фарфоровый олень стал бы щеголять под Рождество в одних джинсах и майке. Так или иначе, он подходит почти вплотную к ней, так. Чтобы ей обязательно стало неловко и захотелось отступить.

Держать дистанцию?

Это не к нему. Тем более Эванс упрямая как гиппогриф и даже на шажок не подвинулась.

— Ну что? Уезжаешь на Рождество?

Мимо со смехом пробегает стайка карапузов, с головы до ног обвешанных гирляндами.

— Ну уезжаю, — она поводит плечиком и окидывает Джеймса таким скучающим взглядом, что ему бы позавидовал и Бродяга. Как-будто ей нет дела до того, что одной этой фразой она рушит к чертям собачьим всё его настроение.

— А, ну да, — он начинает раздражаться, мгновенно, вспыхивает как сухой порох. — Я забыл. Ты же пай-девочка, а пай-девочкам не место среди пьяных кретинов вроде Джеймса Поттера. Вдруг кто-то и тебя уличит в том, что ты пила, курила и расслаблялась. Ты ведь не любишь расслабляться так, как это делаем мы, да, Эванс?Она смотрит на него, чуть сузив глаза. Он понимает, что она уже злится и что сейчас — самое время заткнуться и просто пожелать ей веселого Рождества или другой фигни, но остановиться уже невозможно. Он вынашивал столько планов насчет неё и Рождественской вечеринки, а сейчас всё прахом. — К тому же, с нами, идиотами, не поговоришь о музыке, твоем тупом Хуиговнее и прочей чуши, как с душкой-Эдом? — продолжает он.

— Да. Именно так, — подтверждает Эванс убийственно-вежливым тоном и пытается обойти его, но он упирается рукой в стену.

— Значит все-таки не останешься на нашу вечеринку? Последний шанс!

— У меня будут дела поинтереснее, — она улыбается.

— Боунс, например? — он тоже улыбается. Очень старается, чтобы это выглядело как улыбка.

Крошечная пауза.

— Нет, — невозмутимо говорит она. — Мои родители. И сестра, — упоминая о сестре, Эванс морщит нос и Джеймсу вдруг до того хочется её поцеловать, что...

— Лили, ты идешь?

О, черт.

— Да, Алиса, я уже иду! — Эванс оборачивается и машет подруге, ждущей в коридоре. — Извини, Поттер, мне пора. В этом году некому будет следить за вами. Так что гуляйте во всю! — она чуть потрясает своим крохотным кулачком в белой перчатке и уже собирается уйти, но он преграждает ей путь.

— В таком случае, раз тебя не будет, можешь вручить мне подарок прямо сейчас?

— Что?

— Подарок. На Рождество люди дарят друг другу подарки.

— И что же ты хочешь? — это что-то новенькое. Раньше она не говорила с ним таким тоном. Его прямо в жар бросило от такого откровенного вопроса. Хотя... Эванс это Эванс. Вполне может быть, что она не имела в виду ничего такого рассчитывает получить в качестве ответа «Вязанные носки».

— Тебя, — вкрадчиво шепчет он и уже безо всяких расшаркиваний вжимает её в стену. — Сама знаешь.

Зрачки в ярко-зеленой радужке резко расширяются.

— Что?

— Поцелуй меня, Эванс. Или я поцелую тебя сам. Тут омела повсюду. Нельзя не целоваться, понимаешь?

Она часто-часто моргает, глядя на него, но не убегает и не сопротивляется. Тогда он наклоняется ещё ближе, поворачивает голову и закрывает глаза, но тут понимает, что что-то не так: она отворачивает лицо так, будто ей противно и упирается руками в его плечи.

О Мерлин...

Лучше бы пощечина. Как в прошлый раз.

— Эй, Поттер... — она говорит таким осторожным тоном, как-будто он душевнобольной. — Поттер, я думаю, это ни к чему. Отпусти.

— Понятно, — он резко отталкивает от себя стену, отворачивается и бегом спускается со ступенек обратно в гостиную. Дыхание сбивается, кровь стучит. И вокруг слишком много целой мебели...

— А знаешь, Эванс?! — он оборачивается неожиданно для самого себя. Злоба хлещет через край. — Я вручу тебе свой подарок прямо сейчас. Вот и он: я желаю тебе в это Рождество встретиться с твоим вонючим Элвисом или ещё с кем, желаю вам трахнуться как следует и чтобы потом он тебя бросил. И чтобы ты наконец поняла, что никакая ты, к чертям собачьим, не королева и что никто не давал тебе права вытирать о других свои королевские ноги!

Её глаза наполняются слезами как блюдца, но Эванс не была бы Эванс: она только поджимает губы, разворачивается на каблуках и выскакивает в портретный проем. А потом вдруг стремительно возвращается, сбегает со ступенек, подлетает к нему, крепко целует прямо в губы, отталкивает и награждает смачной пощечиной.

— Говори так со своей Гвен, понятно? — кричит она.

Губы у неё красные.

— Веселого Рождества, Поттер! — выпаливает она, стремительно разворачивается и уходит.

— Веселого Рождества, Эванс! — рявкает он ей вслед, держась за щеку, после чего укатывается в свою комнату, но уже не как крутой олень, а скорее тупой елочный шарик.

Разбитый ко всем чертям.

...1977…

— ...и ведешь себя как идиот. Что она тебе сделала?

— Обманула. Или пыталась обмануть. Неважно. Ты вообще на чьей стороне?

Они с Бродягой были одни в комнате. Лунатик торчал в сортире, Хвост — где-то на территории замка. Джеймс лежал на своей разобранной, печальной постели, поверх съехавшего покрывала и кучи мятых вещей, закинув руки за голову и глядя, как снитч выписывает в воздухе тоскливые восьмерки.