Несмотря на холод, голова продолжала горячо пульсировать.
... кожа молочно-бледная, нежная... волосы как крем, как будто светятся... глаза как раскаленный шоколад... крошечная родинка над верхней губой... и губы красные, словно ягоды...
Сириус саданул кулаком по стене.
Гребаная Малфой.
Такая красивая...
Такая восхитительно соблазнительная... дрянь.
И это тело... как будто созданное для его рук.
— Черт... черт, черт, черт!
Сириус заколотил кулаком по мокрой стене, рискуя сломать себе пальцы.
— Уйди из моей головы, — рычал он, не осознавая, что рычит вслух. — Уйди же, уйди, уйди!
Ему до судорог и боли хотелось яростно отдрочить всё это и забыть, как страшный сон. Но он не мог себе это позволить, не мог позволить ей. Ей он не сделает такого одолжения. Он не станет на неё дрочить, пропади она пропадом!
Он простоял под ледяной водой не меньше сорока минут.
Просто стоял, не двигаясь, и упирался в стену руками, крепко сжав зубы, пока мучительное возбуждение не стало постепенно сходить на нет, а вода не превратилась из ледяной в теплую.
Мысли его, до этого напоминающие сумасшедший вихрь, постепенно замедляли ход.
«Это пройдет», — наконец твердо решил он, когда способность трезво мыслить вернулась в охлажденную голову. — «Сучка просто хотела меня завести и отомстить. Будем считать, что у нее получилось. Но на этом все. Все. Больше ни шагу в эту сторону, и все останутся живы».
Имя.
Роксана слышала его в себе, чувствовала, как оно билось в каждой вене.
Она стояла, прислонившись спиной к двери, в своей испуганно притихшей комнате и прижимала руки к шее. По коже как будто размазали огонь. Собственные дрожащие пальцы казались льдом.
«Ну же... ну перестань... успокойся», — говорила она сама себе, а упрямый узел внизу живота тяжело и мучительно требовал его.
Даже одежда пахла им.
Даже волосы.
Запах ветра. Странный необъяснимый запах уличного ветра.
Роксана поскорее содрала с себя одежду, сотрясаясь от омерзения и случайно оцарапывая руки и ноги.
Из зеркала на нее взглянуло собственное перепуганное отражение. Роксана пытливо всматривалась в нездорово горящие глаза, пытаясь найти в них объяснение случившемуся, но не могла.
А на шее расцветали свежей кровью размазанные кровоподтеки.
И не было ответа.
Завернув свой позор в уютный темно-красный халат, она прямо босиком по ледяному каменному полу побежала в ванную.
Смыть все это с себя.
Смыть его.
Скорее, скорее...
Горячая вода немного успокоила.
Роксана терла руки и шею губкой, всхлипывая от боли, когда грубая ткань задевала засосы.
Его теперь было слишком много на ней, в ней, повсюду, слишком много...
«Что я натворила, что натворила?»
Ноги немилосердно тряслись от напряжения. Не устояв, Роксана плюхнулась на теплый пол в облако пара, обняла колени руками и сжалась в комок под ласковым теплым водопадом.
Впервые в жизни ей хотелось броситься к матери и выложить все, чтобы она... что?
Что делают мамы в таких случаях?
Ответа нет.
Нет нигде никакого ответа.
Роксана запустила пальцы в волосы и спрятала лицо в коленях, глядя, как капли сбегают по ногам вниз.
Случившееся исполосовало ее, и теперь нужно будет очень много времени, чтобы ранки затянулись.
Ну а пока пускай кровоточат. Здесь достаточно воды, чтобы все это смыть...
Роксана подкрутила краны, усиливая поток, и трубы натужно загудели.
Может, поэтому она и не услышала, как дверь в душевую тихонько приоткрылась, и Блэйк Забини, заглянувшая в комнату, застыла, увидев на шее и плечах девушки, сидящей к ней спиной на полу, знакомые ярко-лиловые пятна...
Сириус разделся и без силы повалился на упоительно теплую постель.
Голова дико кружилась. Кровать качалась под ним, как лодка на волнах.
Пустая и скучная кровать...
... она стонет под ним, выгибается дугой, умоляет...
Сириус схватил подушку и закрыл ею голову.
Нет.
Спать.
Просто спать.
Завтра или послезавтра он сходит к Блэйк. Это же Блэйк, она его простит. Сбросит напряжение, и сразу станет легче.
Да, все завтра.
А пока спать...
Засыпая, он слышал, как открылась и закрылась дверь, но притворился, что спит.
Кровать все еще раскачивалась.
Его тошнило.
Долбанный огневиски.
Мысли путались и гудели, расцвечивая сознание чудовищными картинками, и кровь устало и тяжело билась в висках.
Спать, спать, спать...
Кровать раскачивается... только это уже не кровать, а лодка... он наклоняется, чтобы взглянуть на воду...
Где-то снова хлопнула дверь.
Скрипнули пружины, и зазвучали приглушенные голоса:
— ... ничего мне не сказал. Завтра узнаю, в чем дело. Ты выяснил, что это за зелье?
— Да, волчье противоядие. Готовят из волчьей ягоды, собранной в период зарождающейся луны...
Голос Люпина превратился в голос Слизнорта.
— ... зелье удачи никогда не подводит!
Профессор погрозил ему пальцем.
— ... я попрошу вас!
— Профессор, это был просто запах вишен.
Сириус тревожно дернул головой, проснулся и снова услышал голос Ремуса:
— ... хочу узнать, как его приготовить. Если оно облегчает трансформацию так, как это описано в учебнике, то я готов рискнуть. Хотя бы попробуем...
—... попробуем приготовить. Не стоит недооценивать мучения, которые приносит это зелье...
Перламутр в котле кружится и кружится, и пахнет дорогим виски...
Звон стекла, и перламутр разливается по столу и капает на пол... попадает на руки и одежду... тягучий... сладкий аромат... корица... виски... вишня...
Зелье...
«Амортенция!» — ликующе возопил рассудок, и Сириус тут же провалился в глубокий сон.
====== Отметины и Метки ======
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернешься покорной.
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный темной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи — окрашены кровью.
Николай Гумилев
Сириус проснулся и приоткрыл глаза.
В прогалины между деревянными балками на потолке закрадывались зябкие солнечные лучи. Снаружи вовсю заливались птицы.
Ну вот. Похоже, он проспал первый урок.
Сириус сонно улыбнулся и рассеянно провел пальцами по спине спящей девушки.
Овсяные кудрявые волосы Розмерты цеплялись за его руку. Он медленно накручивал их на палец, потом распутывал и снова накручивал...
После случая в кабинете Слизнорта прошла неделя. Самая трудная неделя в жизни Сириуса. Ценой огромных усилий он свел общение с Малфой до максимального минимума, даже ухитрился ликвидировать их совместный арест. Он помирился с Блэйк (ценой нескольких украшений) и непонятно каким образом заслужил прощение Анестези. Ну как, заслужил. Она просто пришла к нему в библиотеку, и они сделали это прямо на столе, в укромном местечке рядом с архивом. Потом она так же быстро ушла, как и появилась, а вечером Сириус обнаружил у себя в рубашке ее красное белье. Француженки.
И в первое время даже создалась видимость какой-то нормальной жизни... но потом все снова полетело к чертям.
Белобрысая ведьма влезла ему в голову и не желала уходить.
После того вечера он чувствовал себя так, словно вымазался в грязи. И это ощущение испорченности не отставало от него, а только усугублялось, так как они постоянно сталкивались в коридорах, в большом зале и на уроках. Она бесила его своими белыми малфоевскими патлами и надменным взглядом, но в то же время он слышал её запах, когда она проходила мимо, чувствовал её, одного её присутствия в помещении хватало, чтобы у него встал, как у какого-нибудь вшивого третьекурсника. И как с этим бороться Сириус не знал. Каждую ночь она приходила в его сны и делала такие вещи, что Сириус просыпался от того, что кончал в одеяло, как двенадцатилетний пацан, и потом часами стоял под душем и сначала смывал с себя чувство гадливости и отвращение, а потом думал о ней и дрочил, как сумасшедший. Днем он опять видел её и всё начиналось по-новой, Сириус чувствовал себя больным, а по ночам в душе, или вот как сегодня, в чужих объятиях ловил себя на том, что исступленно шепчет ее имя.