Он думал, что просто позабавится, глядя, как девчонка будет краснеть и синеть от стыда, а потом отпустит ее с миром. Ему не нужно было от нее ничего. Совершенно ничего! Это же Малфой! Да он бы скорее спрыгнул с Астрономической башни, чем позволил ей до себя дотронуться!

А теперь...

Это же совершенное, чистое безумие!

Сумасшедшее, сладкое безумие...

Ногти оцарапали его бок сквозь рубашку, разливая по мышцам долгий звон. Вся она, все в ней, вся эта бледная до мерзости кожа, и эти отвратительно выбеленные волосы чистокровной до мозга костей ведьмы, и губы...

Мерлин, Сириусу хотелось закусать их до крови, но кровь, которая должна была оказаться чистой и едкой, как хлорка, оказалась на вкус как сама жизнь: соленая и горячая.

Все это было до омерзения сладко.

«Остановись, остановись, остановись!» — тикал его парализованный бесполезный мозг.

Она тоже укусила его, пропуская нижнюю губу между зубами, и теперь уже собственная кровь хлынула в рот. Сириус сорвал ворот ее рубашки. Из-под белой ткани показалось маленькое матовое плечо, и он сам со стоном припал к нему, облизывая и кусая его. Дрожащие от возбуждения руки шарили по всему её телу. Он сорвал её лифчик, втянул в рот торчащий, нежно-розовый сосок.

«Что ты делаешь, безумец, да остановись же!»

Она была слишком маленькой для него. Совершенно не думая, он схватил Малфой и усадил на парту, силой раздвинул ее ноги и снова нетерпеливо припал к ненавистной, сладкой коже, скользя сведенными зубами по ее лицу, прикусывая подбородок, скулу, шею, за ухом, снова шею... да-да-да, сладкая, сладкая, сладкая...

Член у него стоял колом. Сириус прижимался к ней, непроизвольно двигался и терся об неё, чувствуя даже сквозь ткань, какая она невыносимо горячая там. И она отвечала ему, отвечала, подаваясь навстречу, выгибаясь под ним...

«Мерзкая малфоевская гадина, останови это, хотя бы ты останови это безумие, раз я не могу!»

Да, сам он не мог. Ему легче было оторвать себе ногу, руку или даже голову, чем перестать прорываться внутрь этого ненавистного тела.

Он мог бы взять ее в любую секунду, потому что она — здесь, прижата к этому гадскому столу, а он прижат к ней, и нет никакой возможности оторваться, никакой.

Сириус отлепился от её рта и снова присосался к шее, одной рукой горячо обнимая гибкое тело, а другой полез ей под юбку и...

И тут это случилось.

Твердый кончик волшебной палочки воткнулся ему в вену на шее.

Несколько тяжелых ударов замедляющейся крови...

Он сглотнул, отчего стало только больнее, и откинул голову, повинуясь нажиму палочки.

— Отвали! — прорычала Малфой с искренней ненавистью кривя губы, вкус которых все еще был у него на языке.

Ушат ледяной воды на голову.

Сириус отпрянул от нее и врезался в стол.

Малфой тяжело дышала и выглядела совершенно ужасно — лохматая, с мокрыми глазами и губами, в съехавшей набок рубашке... на шее и плечах завтра точно появятся сюрпризы.

И это все сделал он.

Сириус снова рванул к ней, но урвал только одно прикосновение к шее — и его резануло какими-то паршивыми дурмстранговскими чарами.

— Я сказала, отвали!

Когда он очухался, Малфой уже была у двери, но по-прежнему держала его на прицеле.

— Никто... — она подавилась своими словами. Сириус тоже, потому что мысленно все еще находился у нее во рту. — Если ты хоть кому-нибудь...

Она швырнула в него палочку, схватила свою сумку и вылетела из кабинета, грохнув дверью так, что на пол просыпалась каменная крошка из стен. Сириус пару секунд постоял в мучительной звенящей тишине, а потом размахнулся и со всей силы врезал ногой по парте.

Он плохо помнил, как добрался до башни Гриффиндора.

Подземелья, скользкие стены, факелы трещат на стенах.

Камни холодные, а лоб горячий, и пульсирующая кровь распирает каждый гадский капилляр.

Он только что чуть не поимел Роксану Малфой.

И ее кровь, и слюна, и вся она, и весь ее запах теперь в нем.

От одной мысли затошнило так, что он согнулся пополам, но позыв оказался пустым. Конечно. Он ведь ничего не ел.

Мерзкая.

Отвратительная.

Вычищенная поколениями до последнего гена.

Как ты и хотела, матушка.

Снова позыв.

Сириус упал на пол и прислонился спиной к упоительно холодному камню. Если бы стена была живой, она бы сочувственно погладила его по волосам, как это делала миссис Поттер в детстве, когда думала, что он спит.

Что произошло?..

Что с ним случилось такое, что он вдруг просто перестал себя контролировать?!

Сириус тяжело застонал и вцепился в волосы.

Никогда ему еще не было так паршиво.

— Малфой?

Роксана дернулась от звука чужого, не того мужского голоса и обнаружила себя в гостиной Слизерина.

Да, в самом деле.

Она ведь сюда бежала.

Кажется, бежала... время от кабинета до этого момента как будто единорог слизал.

Катон был облачен в странную черную мантию с серебряной вышивкой и перчатки.

Так одевался Люциус, когда они шли на прием.

— Где ты была? — требовательно спросил он, застегивая на своих перчатках пуговки и подходя к ней...

... Блэк идет прямо на нее. Красивый человеческий зверь...

— Уже почти одиннадцать и... почему ты в таком виде? На тебя напали?

Блэйк, сидящая на диване в шелковом изумрудном халатике в окружении подружек, обернулась на слова Нотта и внимательно посмотрела на Роксану. Воспоминание о дневном разговоре всплыло на поверхность... и тут же снова погрузилось в пучину.

— Нигде, — шевельнула губами Роксана. — Никто на меня не напал.

... сильные руки и плечи и шея... сжимать, обнимать, целовать, кусать...

— Это были грязнокровки? — требовательно спрашивал Нотт. — Когда это произошло?

— Нотт, мы опаздываем, — напомнил ему здоровенный парень в точно такой же расшитой мантии и зеркально блестящих черных туфлях. Он сидел, забросив ноги на пуфик, и красиво скучал, вертя палочку между пальцев.

Прямо как...

Роксана зажмурилась.

— Надо отвести ее в крыло, посмотри, в каком она виде! — Нотт попытался взять ее за подбородок, но Роксана шарахнулась от него, как от огня. — Что с тобой?

— Я пойду спать, — хрипло каркнула Роксана и побежала в свою комнату, на лестнице столкнувшись с сальноволосым дружком Катона.

Увидев ее, он чуть прищурил холодные черные глаза и посторонился. Роксана, не поблагодарив, ринулась по лестнице вниз.

Все эти люди как будто знали о ее позоре.

Наверное, просто видели, как бесстыдно полыхала ее кожа...

— Бродяга! Бродяга, ну-ка стой!

Сириус сжал зубы.

Джеймс перехватил его на полпути к спальне, да еще и обхватил рукой за плечи — не вырвешься.

— Как все прошло?

— Чудесно, — прорычал Сириус, поворачиваясь к другу. Джеймс переменился в лице.

— У тебя кровь, ты что, подрался?

Сириус дернул головой и коснулся пальцем нижней губы, которая болезненно пульсировала и наливалась. На пальце осталось несколько капель.

— Лучше бы я вообще сдох... — пробормотал он и вывернулся из рук Сохатого.

Миновав шумную гостиную, Сириус взлетел по лестнице, не оборачиваясь на звук собственного имени, ворвался в душевую в спальне мальчиков и так треснул дверью, что, кажется, что-то сломал.

Зато сразу воцарилась тишина.

Вот так.

Тишина, белый кафель, покой, запах трав. И никто не узнает, что он смертельно отравлен, и ему теперь конец...

Надо успокоиться...

Надо взять себя в руки.

Сириус стянул с себя рубашку и поморщился, когда ткань задела бок.

Посмотрел в зеркало — так и есть — и на плечах, и на боку распухали розовые царапины, из некоторых капельками сочилась кровь.

Что это вообще было такое?!

Он встал под душ прямо в джинсах и обуви, уперся ладонью в стену, зажмурился и коротко ударил по крану.

Ледяная вода обрушилась на спину и голову.

Он чуть не заорал в голос, но выстоял.

Джинсы мгновенно намокли.