С. И. Сунгуров, А. Е. Олифер и телефонист А. Фролов перерезали под Каахка телеграфные провода, разбивали изоляторы, выводя из строя линии связи белых. Часто рвались телеграфные провода между Ашхабадом и Гауданом, по которым англичане и белогвардейцы связывались с Мешхедом. Белогвардейская печать нередко информировала читателей: «Телеграммы из Мешхеда вследствие порчи телеграфной линии редакцией не были получены». Сокрушался по поводу «злой работы» большевиков и начальник города Худоложкин⁸⁰.

Не без влияния подпольщиков наиболее сознательные рабочие саботировали приказы белогвардейского командования, под разными предлогами срывали доставку на фронт эшелонов с войсками и военными грузами, отказывались или уклонялись от ремонтных работ во фронтовой полосе. Так, помощник машиниста станции Мерв И. П. Мороз не захотел ехать на паровозе, отправляемом на фронт. В рапорте дежурного мервского депо от 15 ноября 1918 года с тревогой говорилось об острой нужде в паровозных бригадах, о машинистах Васильеве, Панюшкине, Иванове, Липине и других, отказавшихся от поездки или не явившихся па маневры. Вредили врагу и на его передовых позициях. Во время боя под Душа-ком Д. Семенов, начальник боепитания белогвардейской артиллерии, по своей инициативе распорядился доставить снаряды к бездействующей, поврежденной батарее⁸¹.

Саботировали и в глубоком тылу врага. Не без основания белогвардейская «Трудовая мысль» 4 августа 1918 года предупреждала: «В тылу наших войск имеются люди, которые не прочь услужить господам большевикам».

Антинародная политика белогвардейского правительства вызывала ненависть даже у людей, далеких от влияния большевистского подполья, толкала их на активные действия против врагов Советской власти.

Нелегальные и полулегальные методы борьбы — установление связей с другими большевистскими организациями, издание и распространение большевистской литературы, проведение агитационно-массовой работы, организация саботажа и диверсий — лишь часть многогранной деятельности большевистского подполья, направленной на укрепление партийных рядов, на подъем революционных сил. Как известно, па первых порах революционная активность рабочих масс, втянутых в провокационную игру буржуазных партий, несколько снизилась. Но по мере разоблачения политики эсеро-белогвардейского правительства, активизации деятельности подпольных организаций, восстановления связей в подполье и между рабочими организациями росла политическая зрелость масс, их готовность бороться за Советскую власть. Такая ситуация требовала от подпольных организаций укрепления связей с рабочими массами, их сплочения вокруг большевиков, использования всех методов революционной борьбы, разумеется и легальных.

Примерно осенью 1918 года трудящиеся массы Закаспия убедились, что Временный исполком Фунтикова — это фикция, ширма, за которой творили свои чёрные дела буржуазия и белое офицерство. За спиной ашхабадского правительства, как стало известно позже, стояла черносотенная «Туркестанская военная организация», возглавляемая белогвардейским генералом Е. Джунковским. В буржуазных и офицерских кругах в открытую говорили о разгоне и аресте Временного исполкома и установлении военной диктатуры. Сбрасывали с себя мишуру реакционеры, лидеры буржуазных партий, трубившие на первых порах о демократии, о «власти Советов, но без отдельных личностей».

Правящие круги — английское командование, белый штаб, гражданские власти, главари буржуазных националистов — стали похожи на пауков в банке. Внешне все выглядело благопристойно: белогвардейское правительство славословило англичан-«защитников», Деникин производил Ораз Сердара [26] в генералы, а новоиспеченный генерал ловил взгляды Маллесона и от имени бухарского эмира преподносил матерому разведчику орден — Бухарскую звезду 1-й степени. На самом же деле лицемерили все, никто не верил друг другу. «Друзья» ждали удобного момента, чтобы прибрать власть к своим рукам. Англичане, пытаясь вырвать согласие на оккупацию Туркестана па 25 лет, плели сети интриг: заигрывали с буржуазными националистами, натравляли на них Временный исполком и белое офицерство, заверяя и тех и других в «дружбе и бескорыстии». А когда из Азербайджана на помощь ашхабадскому правительству прибыли войска белоказачьего полковника Бичерахова, то англичане не пропускали их через Красноводск. Там чуть не произошло столкновение. Вот тогда-то министр ашхабадского правительства Зимин, еще раз испытав «милость» оккупантов, жаловался «на хамское отношение Маллесона» ⁸².

«Автономную» политику вел глава красноводского «стачкома» Кун, который без ведома ашхабадского правительства вступил в переговоры с англичанами и «позволил» им оккупировать Красноводский порт. Используя двойную игру оккупационного штаба, Кун ломал комедию, играя в «правителя независимой республики». И когда бывший цирковой борец задержал в Красноводске 65 вагонов хлеба, адресованных Ашхабаду, терпение фунтиковского правительства лопнуло: против Куна и Алания (начальник красноводской милиции) решили возбудить уголовное дело. Но это была буря в стакане — Кун и Алания, опекаемые интервентами, отделались лишь вызовом в Ашхабад⁸³.

Между тем в городах Закаспия не хватало хлеба. Власти снаряжали в аулы уполномоченных для заготовки продуктов, но они возвращались с пустыми руками. За хлебом выстраивались длинные очереди. Белогвардейский «Голос Средней Азии» 2 и 12 октября сетовал: «На базарах исчезло мясо… В лавках нет масла, мыла, спичек… Взамен сахара… грязный кишмиш. Поднялись цены на молоко… Город тонет во мраке…»

В Ашхабаде и других городах процветала спекуляция, бешено росли цены на продукты питания. Власти предпринимали отчаянные попытки, чтобы раздобыть хлеб. В ноябре 1918 года в Ашхабаде был созван продовольственный съезд. Но на нем не было ни одного туркмена. Так дайхане высказали свое отношение к белогвардейскому правительству, его политике.

Белогвардейские газеты конца 1918 года, в частности «Голос Средней Азии», пестрели выразительными заметками и объявлениями, воссоздающими картину тех дней и даже отражающими настроение населения. Здесь сообщения и о формировании русского отряда «под контролем английского командования»; и о преподавании «закона божьего» в гимназии; и о недовольстве служащих, учителей, требовавших повышения зарплаты, не скрывавших, что при большевиках уделялось «серьезное внимание школе и на положение школьного деятеля»; и приказ красноводского «царька» Куна, запрещавший без ведома «правраскома» («правительственный распорядительный комитет» — так стал называться «стачком») созывать собрания.

В городах Закаспия упорно ходили слухи, что рабочим понизят ставки, что предполагается денационализация промышленности и восстановление дореволюционных порядков. Слухи, как правило, подтверждались. Фунтиковское правительство, обращаясь 27 июля 1918 года через газету «Трудовая мысль» к гражданам Закаспия, требовало уплатить недоимки по государственным и местным налогам за 1917 и 1918 годы — подоходному, поземельному, городскому и другим.

Эсеро-белогвардейское правительство шаг за шагом аннулировало завоевания Советской власти, возвращалось к старым порядкам. Буржуазные власти, едва прикрываясь покоробившимся фиговым листочком демократии, помогали своими действиями прозреть трудящимся. В июле, августе, а затем в декабре ашхабадское правительство в связи с поражением на Закаспийском фронте объявляло «общую», «срочную», «принудительную» мобилизации. Щедрые посулы и всяческие угрозы не дали ожидаемых результатов. Призывники, как русские, так и туркмены, не являлись на призывные пункты. Все мобилизации, несмотря на грозные предупреждения, с треском провалились.

В таких условиях подпольные организации Закаспия, чтобы активизировать массы трудящихся, укрепить связи с рабочим классом, широко использовали легальные возможности — различные организации и учреждения, особенно профсоюзы, где влияние коммунистов с начала 1919 года стало преобладающим. Этот метод легальной работы, как подтвердил опыт большевистского подполья, был наиболее действенным в борьбе за революционную мобилизацию масс, против белогвардейского правительства и английских интервентов.