— Не узнают, — усмехнулся он. — А если и узнают, что с того? Я уже все потерял.

Над входом в мэрию белыми буквами на зеленой ткани красуется ненавистная надпись: «Земля сыновьям Аллаха». Это единственная зримая деталь, навязанная нам ОАЗИ. В «Хартии» она прописана отдельным пунктом.

Мы с Сашкой, ее родители и моя заплаканная мама сидим на скамеечке возле двери загса, ожидая своей очереди. Брак сегодня стал настоящим «таинством», никто не хочет, чтобы его выбор стал известен посторонним. Ведь не ясно, какой из вариантов унизительнее.

Наши политики кичатся тем, что сумели «преодолеть кризис мирным путем». Уверяют, что каждый из пунктов отвоевывали с риском для жизни. Но особенно не поспоришь, когда со спутников на тебя направлены термоядерные боеголовки, а противник не боится смерти. Да и не верю я политикам. Как-то я спросил у отца, многие ли политики продаются. Он ответил мне: «Все. Только цена разная».

Стены коридора увешаны красочными репродукциями, изображающими иные миры. Никогда еще фантастическая живопись не пользовалась такой популярностью. Чтобы как-то развеяться, мы с Сашкой принялись разглядывать картины. Особенно понравилась одна. На поляне, окруженной розовыми деревьями, под ярким бирюзовым солнцем стоят три одетых по-земному человека — молодая женщина и двое мужчин. А рядом с ними, поджав задние ноги, сидит добрый рыжий кентавр, брежно держащий в руках человеческого ребенка.

— Валя, может, там действительно так? — искательно заглядывает мне в лицо Сашка.

— Конечно, Шурка-Мурка, — отвечаю я, — так или еще лучше, — и чувствую, что краснею оттого, как фальшиво звучит мой голос.

Наконец предыдущая пара и кучка родственников с бледными улыбочками вываливаются в коридор. На свадьбе теперь принято дарить искусственные цветы. Из динамика над дверью раздаются наши имена: «Валентин Николаевич Паздеев и Александра Ивановна Толстоброва приглашаются в зал бракосочетаний»,

Сашка смотрит на меня испуганными глазами. Дурочка, она не прекращает винить себя в том, что беременна. Тетенька-инспектор, поднявшись, одаривает нас ледяной улыбкой. Ей бы в морге работать. Впрочем, почти так оно и есть.

Война была проиграна, не начавшись. И вдруг подвернулось изобретение НАСА. До того вдоль и поперек засекреченные мезонные корабли дали нашему «западному» миру призрачную надежду. Мусульманам не нужны звезды. Ведь для людей Аллах создал Землю и только Землю. Это нас и спасло. Или несколько отсрочило конец.

…Утром, когда Сашка еще спала, мы с Виталием снова сидели на кухне.

— Почему ни от кого из колонистов еще не приходило известий? — спросил я, хотя и знал ответ заранее. — Почему еще никто из них не возвращался?

— Потому что они ныряют неизвестно куда и выныривают неизвестно где. И мы понятия не имеем, как находить направление. Когда-нибудь мы научились бы этому, но нам дали только пятнадцать лет. Убраться вон. Или в могилу, или в космос.

Он сказал «научились бы», а не «научимся» потому, что никто еще не доказал, что, кроме Земли, во Вселенной есть миры пригодные для жизни.

— Виталий Иванович, а сами вы верите, что там что-то есть?

— Я верю, — сказал он. — Но, к сожалению, это вера чистейшей воды, и она ничем не подкреплена.

— Только вашим желанием? — подсказал я.

— Дело не в этом. Я верил в это и до кризиса, когда нас никто никуда не гнал. Ты же видел мою библиотеку. Я всю жизнь мечтал о космосе.

— Так почему же вы не летите? Вы считаете себя слишком старым?

Он усмехнулся:

— Ты знаешь, Валя, как раз поэтому я готов лететь хоть к черту на рога. Здесь мне терять нечего. Уж лучше так, чем доживать свой век, наблюдая, как уничтожают все, что ты любил.

То же самое написал в предсмертной записке отец.

— Так в чем же дело? — продолжаю настаивать я.

— Ты правда не понимаешь? А ты не знаешь, сколько стоит полет холостяку или человеку не фертильного возраста?

— Что такое «фертильный»?

— Способный к продолжению рода.

— Сколько? — упрямо спрашиваю я.

— В десять раз дороже, чем тебе, если бы ты собрался лететь с ней. — Он кивнул на стену, за которой спала Саша. — Такова установка правительства. Чтобы старики не занимали место. Надо спасать детей.

Спасатели…

— Говорят, у американцев по-другому, — продолжает он. — У них и раньше пенсионеры путешествовали.

…Даже для нас полет стоит очень и очень дорого. Продано все, что только можно продать. И это еще при том, что в одном корабле по рекомендации генетиков летит не менее ста супружеских пар. Наши родители с радостью отправились бы с нами, но это нам уже не по карману.

— Дорогие брачующиеся, — торжественно произносит тетенька, читая текст открытой книги. — Согласно статье двенадцатой Нового административного кодекса Российской Федерации, вступая в брак, вы имеете выбор из трех вариантов, и этот выбор вы должны сделать именно сейчас. Первый вариант: вступая в брак, вы проходите процедуру добровольной стерилизации…

Я видел тех, кто пошел на это. Их безошибочно узнаешь по загнанному взгляду и стремлению получать от жизни непрерывное удовольствие, не получая его совсем.

— …Второй вариант, — продолжает читать тетенька. — Вступая в брак, вы добровольно передаете заботу обо всех своих будущих детях правительству Объединенных Аллахом Земель Ислама без права пытаться искать их и каким-либо образом влиять на их дальнейшую судьбу.

Казалось бы, какая разница — мусульманин, православный, католик?.. Где-то ведь он будет жить… Вот только всем «из непроверенных источников» известно, что наших детей в ОАЗИ превращают в евнухов. Я очень, очень давно не видел на улице беременных женщин. Или они, сгорая от стыда, прячутся по домам?

Как было бы здорово, если бы это было неправдой. Тогда бы, замерзая где-нибудь в космическом холоде или сгорая возле белого карлика, я бы мог думать: капля моей крови осталась на Земле… Но нет, я уверен, что это правда.

— …И, наконец, третий путь, — сообщает тетенька, отрываясь от бумажки, — покупка лицензии на космический полет.

Она с любопытством оглядывает нас.

— Мы выбираем третье, — твердо говорю я.

Тетенька поднимает брови. Все-таки такой выбор делает не каждый второй и даже не каждый десятый.

— У вас есть квитанция об оплате? — спрашивает она.

— Да, конечно, — протягиваю я ей корешок.

— Замечательно! — говорит она, беря бумажку. — Приготовьте кольца, приступим к церемонии.

И из колонок над столом начинает струиться веселенький марш Мендельсона.

Выйдя из мэрии, мы с Сашкой садимся в украшенную машину. Я выглядываю из окошка и вижу зеленое полотнище.

— Мы еще вернемся, суки, — тихо говорю я сам себе. — Вы еще запоете… Слава Христу!

Хоть я и неверующий.

Елена Первушина родилась в 1972 году в Ленинграде. Закончила Санкт-Петербургскую Государственную медицинскую академию, работала врачом-эндокринологом. Дебютировала в 1999 году рассказом «Позволь мне уйти!» в журнале «Порог». Автор трех сборников прозы: «Вертикально вниз», «Короли побежденных» и «Стертые буквы». Ее перу также принадлежат путеводители «Пушкин, Павловск, Петродворец», «Загородные императорские резиденции» и переводы ряда немецких книг. Действительный член семинара Бориса Стругацкого. Лауреат премии «Дверь в лето» литературной студии Андрея Балабухи за 1997–1998 годы.

Почему-то я всегда думала, что проделаю этот путь в одиночестве.

Фантазии — одно из самых невинных на первый взгляд и самых разрушительных для психики развлечений, но даже психологи чаще всего не могут с ними совладать. Итак, я представляла себе, что буду идти одна, обязательно в сумерках, под черными голыми ветвями, по мокрой скользкой хвое, под тихим дождем из тех, которые скорее слышишь, чем ощущаешь. Далее мне представлялся холодный покинутый дом, специально открытый для такого случая, распиханные по углам, протравленные пылью старые вещи, которые робко выглядывают на свет лампы и откровенно боятся, что после короткого «выхода в люди» их снова ждет полная темнота и забвение. Я думала, Татьяна (конечно, Татьяна — кому, кроме нас двоих, нужен этот дом, этот человек, эта дата?) вытащит под лампу в гостиную круглый журнальный столик — не возиться же с обеденным, в самом деле, — он испокон веку стоял на веранде, а пол там и во времена моего детства ходил ходуном, Константин Сергеич с сыном поправляли его каждую весну, а сейчас все половицы уже, наверное, сгнили в хлам, шагнешь неудачно — и полетишь прямиком в подвал, такой вот дом Эшеров. Так вот, мы с Татьяной перетащим круглый стол из спальни в гостиную, вкрутим новую лампу в люстру, Татьяна отмоет электрический чайник и две щербатые глиняные чашки с синей глазурью, я куплю в ларьке на станции пакетик сушек или пряников и пачку дешевого чая. Мы заварим чай прямо в чашках, Татьяна, может быть, достанет бутылку вина. Но мне вина не надо, я и от воспоминаний пьяная, вполне в состоянии поплакать в жилетку и поклясться в вечной любви и уважении без внешних катализаторов. В общем, мы выпьем кто во что горазд, погрызем сушек и помянем Татьяниных деда и бабку — Константина Сергеича и Ольгу Леонидовну в день их несостоявшейся бриллиантовой свадьбы (75 лет Первой Кикладской войне — кстати, и за это мы тоже выпьем).