— Володя! — укоризненно сказал я, когда мы попили чая с сушками, а Витька убежал в сад, нарвать на вечер малины. — Как ты мог, Володя?!.

Штурман Васильков опустил голову и взмолился:

— Святослав, не суди строго! Мы были уверены, что погибнем!

— Да я не про то, что ты завел ребенка. — Я махнул рукой. — Если уж честно — многие космонавты нарушают закон. Но почему ты не рассказал все мне? Мне, твоему лучшему другу! И, если уж на то пошло, начальнику отдела по контролю за детьми-монстрами!

— Потому и не сказал, — вздохнул Володя. — Я же знаю твой подход… чик-пык — и в анабиоз. До лучших времен. А он ведь живой, теплый… ему играть хочется, в речке купаться, рыбу ловить…

— Он мне похмелье снял, — мрачно сказал я.

— Ну вот, видишь! — Васильков достал бутылочку коньяка «Старый бушприт» и плеснул нам по рюмке. — Он добрый и хороший мальчик! Что… что ты говоришь, он сделал?

— Проявил монстрические способности! — отчеканил я. — И не важно, что с добрыми целями. Ты же знаешь, как оно все взаимосвязано? Опять сообщение: «Черные дыры, черные дыры…» А это Витька стрелял из рогатки.

— Ну ты из него невесть кого лепишь! — возмутился Васильков. — Ну умеет парень немножко время вперед-назад гонять… локально! Никаких черных дыр…

— Это только тебе так кажется. — Я покачал головой. — Сейчас.

Достав видеофон, я набрал номер. Спросил:

— Ну, что там?

— Экспресс-анализ показывает: уровень монструозности девяносто три — девяносто четыре процента. — Голос лаборанта дрогнул. — Вы поосторожнее там, ладно?

— Ты уже и кровь у него на анализ взял? — возмутился Васильков.

— Повезло. Он порезался, когда купался.

Глотнув коньяка, Васильков с тоской произнес:

— Ну так что прикажешь делать, друг дорогой?

— Морозить. — Я вздохнул. — Нет иного выхода. Мальчик он не злой, но что для него шалость — то для Галактики катастрофа. У них проказы — у нас проказа! Не можем мы рисковать!

Мой друг с тоской посмотрел на меня и уж было собрался что-то сказать — как от двери послышалось:

— Я так и знал! Так я и знал! Вы злые!

Витька стоял, прижимая к груди решето, полное свежей спелой малины. Красный сок тек у него с губ, смешивался со слезами и собирался в капли на подбородке.

— Витя, нет у нас другого выхода, — сказал я со вздохом. — Ты ляжешь и уснешь. А потом, когда-нибудь, проснешься. Представляешь, как будет интересно в будущем?

— Ну уж нет! — Витька замотал головой. Глаза его зловеще блеснули. — Ничего вы со мной не сделаете! Сейчас… сейчас я вас состарю! Через три секунды вы умрете от старости, злобные взрослые! А потом я пойду, быстренько сделаю других детей взрослыми, и мы вас завоюем. И остальных детей-монстров я выпущу. Я с самого начала хотел их выпустить!

Мы в ужасе замерли под ледяным прищуром его недетских глаз. Мне даже показалось, что я уже старею, — хотя скорее всего он только собирался с силами.

И в этот миг крыльцо заскрипело от грузных шагов.

— Молочко, сливочки, творожок домашний! — нараспев произнесла тетка-молочница. — Йогурт, мороженное, айран, кумыс! Все свежее, все только что из коровки!

— Уйди, тетка! — не оборачиваясь, воскликнул Витька. — Не то все твое молоко враз скиснет!

— Ой, ой лишенько! — запричитала тетка. — А шоколадный сырок не хочешь?

— Шоколадный? — Витька аж подпрыгнул от восторга. — Хочу! И еще ваниль…

В этот момент молочница одним ловким движением опрокинула на него бидон. Раздалось шипение, с которым жидкий гелий заморозил мальчишку-монстра. Засвиристело, забулькало — в один миг теплое худенькое тельце превратилось в твердую коричневую скульптуру, напоминающую шоколадные фигурки арапчат из кондитерских магазинов.

— Держите, держите, он твердый, но хрупкий! — завопил Володька, когда маленький монстр стал падать навзничь.

К счастью, молочница сумела его подхватить и аккуратно уложила на половичок.

— Спасибо, Жанна, — поблагодарил я. — Ты, как всегда, на высоте и там, где нужно!

— Сандалики надо снять, — велела Жанна и подхватила второй бидон с жидким гелием. — Вы его вертите, мужики, а я буду равномерно поливать, чтобы проморозился отовсюду.

Втроем мы быстро и равномерно охладили Витьку, после чего положили на диван и вызвали транспортную бригаду. Стянувшая парик Жанна с удовольствием выпила коньяка. Укоризненно посмотрела на Володю, сказала:

— Ай-яй-яй…

— Я больше не буду, — смутился Володька. Прибежал со двора его старый пес Абрам. Понюхал Витьку, задумчиво почесался и улегся у печки.

— Жанна, а ты специально дожидалась такого момента? — Я кивнул на Витьку. — Ну, вот чтобы вполоборота, с улыбкой на губах и трогательно протянутой рукой?

— Ага. — Жанна кивнула. — Они ж там стоят, бедненькие, в зале долгого хранения. Если по струнке их ставить — совсем грустно. А так — живенько получается.

Мы задумчиво посмотрели на Витьку.

Всем нам было неловко и даже немного стыдно. Но что поделать? Если события космических масштабов начинают зависеть от детского озорства — тут у взрослых выхода не остается.

Ведь все мы в детстве были монстрами…

Александр Етоев родился 9 января 1953 года. Писатель, редактор, критик. Окончил Ленинградский механический институт по специальности «инженер-механик». Два года работал в проектном институте, затем в течение двенадцати лет — в хозяйственной части Эрмитажа. В 1991–2000 годах был редактором издательства «Terra Fantastica». С июля 2000 по февраль 2001 года работал в интернет-магазине «ОЗОН» в должности выпускающего редактора. Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1999 года). Публиковался в журналах и коллективных сборниках, автор более десяти книг для детей и взрослых, нескольких сборников стихов, огромного количества статей и книжных обзоров. Действительный член семинара Бориса Стругацкого. Лауреат литературных премий «Интер-пресскон», «Странник», «Малый Золотой Остап», премии им. Н.В.Гоголя, «Алиса».

Говорил тот, краснорожий, что появился из корабля первым. Сильно мятый, в пятнах масла комбинезон, продранные рукава и колени, ржавчина на пряжках и на заклепках. Да и сам он был вроде как не в себе. Дергался, приплясывал, выгибался — может быть, от волнения, а может, сказывались последствия неудачного входа корабля в атмосферу. Кольца, сетки, фляжки, ножи, видавшая виды стереотруба без штатива, с два десятка непонятных приборов — словом, все, что было на нем, скрипело, звенело, булькало, скрежетало, брякало, не умолкая ни на секунду.

— Эй, длинный! Ты, ты, нечего оборачиваться. Тебе говорю: какая у вас планета?

Желтый палец свободной руки пришельца то попадал в Пахаря, то промахивал мимо и тогда начинал выписывать в воздухе танцующие фигуры. Левая рука краснорожего крепко заплутала в ремнях, спеленавших его всего, будто тропические лианы. Он то и дело дергал плененной дланью, думая вернуть ей свободу; плечо взлетало и падало под громкий хохот походного снаряжения, но рука оставалась в путах.

Пахарь, или Рыхлитель почвы, так его прозвали в деревне, стоял молча, локоть положив на соху и пальцами теребя густую рыжую бороду. Он чувствовал, как дрожит под сохой земля и дрожь ее отдается в теплом дереве рукояти. Земля ждет, когда он, сын ее и работник, продолжит дело, прерванное пришельцами, взрыхлит верхний, окаменевший слой, и она задышит сквозь развороченные пласты молодо, легко и свободно. Но этот большеротый чужак, горланивший от края поляны, и те, что с ним, и то, что было за ними, — большая круглая штука, похожая на дерево без коры, — мешали закончить начатое.

Он стоял и молчал. Ждал, когда они уберутся.

— Ты что, глухой?

Пахарь молчал.

— Или дурак?

Он почувствовал зуд на шее под рыжими лохмами бороды. Муравей. Высоко забрался. Пахарь повертел головой, потом пальцем сбросил с себя докучливого путешественника.