– ИМЕННО ТАКОЙ РЕАКЦИИ Я И ОЖИДАЛ. ПОНАЧАЛУ ВСЕ ГОСТИ ЭТОЙ СКАЗКИ ПОСТУПАЮТ ТАК ЖЕ: КИДАЮТСЯ ПРОКЛЯТИЯМИ, ВОЮТ ОТ БЕШЕНСТВА, КЛЯНУТСЯ, ЧТО НИКОГДА НЕ ПОЙДУТ НА ЭТОТ ШАГ. НО ДАЛЕЕ, КАК ПОКАЗЫВАЕТ ОПЫТ, ПРОИСХОДИТ СЛЕДУЮЩЕЕ: ОНИ БЫСТРО УТОМЛЯЮТСЯ И ОСТЫВАЮТ, ПОНЯВ НАКОНЕЦ БЕЗЫСХОДНОСТЬ СВОЕГО ПОЛОЖЕНИЯ. ТЫ ВЕДЬ УЖЕ ПРОБОВАЛ ПОКОНЧИТЬ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ, МИСТЕР АЙРЛЭНД, И ЗНАЕШЬ, ЧТО В ЗДЕСЬ ЭТО НЕВОЗМОЖНО. ТВОЕ НАСТОЯЩЕЕ ТЕЛО ДО СИХ ПОР НАХОДИТСЯ В СТАРОМ ЧУЛАНЕ И ТЕБЕ ПОПРОСТУ НЕДОСТУПНО. ВОТ МОЙ СОВЕТ, МИСТЕР АЙРЛЭНД: НЕ МУЧЬ СЕБЯ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО ТЫ ВСЕ РАВНО ПРИНЕСЕШЬ ЭТУ ЖЕРТВУ. НИКТО ИЗ ВАС, ГОСТЕЙ СКАЗКИ, ЕЩЕ НЕ ВЫШЕЛ ГЕРОЕМ…
– Нет!!
– ПОВЕРЬ МНЕ, У ВСЯКОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПСИХИКИ, ВКЛЮЧАЯ И ПСИХИКУ СУПЕРМЕНОВ, ЕСТЬ СВОЙ ПОРОГ ТЕРПЕНИЯ — ТОЧКА, ГДЕ УЖЕ ДЕЙСТВУЮТ НЕ ЧУВСТВА, НЕ РАЗУМ, А ПРИМИТИВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ. УТЕШИТ ЭТО ТЕБЯ ИЛИ НЕТ, НО У ДРУГИХ ГОСТЕЙ, Я ТОЖЕ ОТНИМАЛ САМОЕ ДОРОГОЕ В ЖИЗНИ. ТАК, НАПРИМЕР, ИЗВЕСТНЫЙ ТЕБЕ ГРАФ РЭВИЛЬ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД, УБИЛ СОБСТВЕННУЮ ЖЕНУ, В КОТОРОЙ НЕ ЧАЯЛ ДУШИ. БАРОН ЙОРКСКИЙ ЗАРЕЗАЛ СВОЮ ЕДИНСТВЕННУЮ ДОЧЬ, ЛЮБИМУЮ ИМ БОЛЬШЕ ЖИЗНИ.
Его слова как капли раскаленной стали одна за другой падали на мое сердце, сделанное, наверное, из воска. Выжигая внутри остатки всего человеческого. Я сходил с ума от жажды мести. Хотелось тоже на некоторое время стать божеством, чтобы оказаться с ним на равных, вызвать на честный поединок и задушить своими руками. Если только боги способны умереть от удушья… Увы! Он был слишком недосягаем до меня.
– НУ ТАК ЧТО, МИСТЕР АЙРЛЭНД, Я ЖДУ ТВОЕГО РЕШЕНИЯ.
Первым побуждением было послать его куда следует, но что толку? Мой миниатюрный гнев его только развлекает. Он лишь потешается над моей беспомощной озлобленностью. Я для него простое насекомое под микроскопом, которое грозно шевелит усами, сжимает в еле различимые кулачки свои мохнатые лапки, и трясет ими перед увеличительным стеклом. И мне вдруг стало страшно… Страшно прежде всего за мисс Элену. А что если…
…если моя психика и в самом деле не выдержит? Если я, окончательно сломленный духом, соглашусь?
– Прощай, барон Маклин!
– ТЫ ВСЕ РАВНО ВЕРНЕШЬСЯ, МИСТЕР АЙРЛЭНД. ВПРОЧЕМ, Я ТЕБЯ НИКУДА НЕ ТОРОПЛЮ. ВЕДЬ НАША СКАЗКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ, И ЭТО ГЛАВНОЕ!
Голос затих, причем — надолго. До нашей следующей встречи. Спешным шагом я покидал загробный мир старого прогнившего кладбища, посылая мысленные проклятия всему, что натыкалось на мой взор. В голове еще долгое время витали фрагменты нашего разговора, десятки раз я переосмысливал каждую его фразу. Его слова еще долго хлестали по нервам, и нервы начали источать кровь, которую никогда не имели.
Все вокруг покрылось плесенью обмана. Угрюмые деревья величаво возвышались над головой и вяло шевелили желтыми языками опадавших листьев. Все они — лишь призраки. Облака, эти наспех нарисованные декорации, медленно ползли по небу — такому же искусственному и зыбкому как мираж. Одни лишь тени. Даже солнце, что все века считалось светочем жизни, и то смердело лучами обмана. Ложь на севере, ложь на востоке, ложь на юге и на западе. Не осталось уже ничего, что не вызывало бы сомнений в собственной подлинности.
Глава восьмая
Вернувшись в Менлаувер, я, ни с кем не разговаривая, зашел в свой кабинет и для чего-то достал пухлую тетрадку стихотворений Пессимиста. Некоторые их отрывки я, кстати, приводил на страницах данного повествования. Не знаю, были ли эти стихи когда-то опубликованы, но в мою молодость, когда Чарльза Харрвела (его настоящее имя) я знал лично, он постоянно жаловался на «черствых и тупых» издателей, которые постоянно отклоняли его работы. Впрочем, меня это мало волновало. Всю жизнь отношение с поэзией у меня складывалось как либерально-прохладное. Даже не знаю, почему Пессимист именно мне подарил одну из копий своих рукописей (труд-то ведь не малый!), может просто чувствовал, что в жизни моей когда-нибудь наступит момент, когда его стихи как нельзя точно опишут состояние моей души. Если он так думал, то попал в самую точку. Я открыл страницы наугад и принялся читать:
«Свет умер, убитый мятежною тьмой.
И солнце предательски скрылось — —
Помчалось за мрачной ночною мечтой — —
От мира сего утаилось
Оно где-то там, за краями земли,
Лишив нас бодрящих и теплых лучей.
И, кажется, в той же бескрайней дали
Погасла любовь и надежда людей.
Не в силах я власть темноты превозмочь,
Все замерло, радость поникла.
Похоже, что эта зловещая ночь
Мне с улицы в душу проникла.
Готов я заплакать, да слез не найду,
Хочу помолиться, но мысли — в бреду.
Я понял, что эта кромешная тьма
Сокрыла мне Бога. И словно тюрьма
Меня окружила железной стеной
От света, надежды и радостных дней,
Отняв даже сладостный сон и покой,
Присущий ночною порой для людей.
Смотрю я на скорбное небо — увы,
Не видно там больше родной синевы.
Лишь кружат ослепшие призраки птиц,
Крича от стенаний и падая ниц.
Смотрю я на землю — срывается вздох — —
Где только что стлался фисташковый мох,
Алели цветы и рождались мечты — —
Зияют оттенки немой черноты.
Куда ни взгляну: на восток иль на юг,
На север, на запад — везде и вокруг
Мой взор отравляет предвечная тьма…
Когда ж наконец-то сойду я с ума?
Когда же вообще перестану я быть,
Чтоб жизнь под названием «сон» позабыть?
И сон под названием «жизнь» сгоряча
Разрушить единым ударом меча.
…
Сейчас бы усесться на камень надгробный
Своей же могилы, холодной и скорбной.
Лишь там, в тишине, успокоюся я,
Потерю вселенной себе обретя…».
Последующей ночью я услышал музыку…
Ну как — музыку?.. Представьте, что все ноты вместе с диезами и бемолями свалили в цинковое ведро и принялись размешивать их колотушкой. Именно такое звуковое месиво и преподнесено слушателю (в конкретном случае — мне). Такую «музыку» можно играть как слева направо, так и справа налево по нотному листу. Да хоть снизу вверх — результат один и тот же. Колючие блямс-аккорды принялись настойчиво долбить по черепу.
Кажется, это была партия на рояле…
Да точно рояль! Все это время он миротворчески покоился в углу небольшого зала: сам никого не донимал, и желающих испробовать его на прочность также не находилось. Я даже ни разу не открывал на нем крышку. Только миссис Хофрайт изредка стирала с него вездесущую пыль, что-то ворчала про забытые моменты молодости, иногда даже ностальгически замирала, коллапсируя внутрь себя: наверное, просто когда-то увлекалась романсами.
Пять шагов, семь, десять…
Да… картина, представшая взору, была мягко скажем — на любителя. На лакированном стуле неуклюже сидела свинья и с вдохновением била копытами по клавишам. Вдохновение, надо заметить, было тоже свинское. Ее задняя нога то и дело соскальзывала и царапала шатающийся стул. Рядом ошивался кот и пытался что-то намурлыкивать в такт исполняемой «композиции».
Хотелось со всей силы мотнуть головой! Да так, чтобы стряхнуть с липкого сознания всю вселенную, раскидав ее на осколки…
