Словно бы вторя его словам, небо озарилось яркой вспышкой молнии, спрятавшейся где-то в чугунных на вид тучах, и за ней последовал очередной раскат грома, теперь уже гораздо громче и страшнее предыдущих. Ньют сжал ручки байка крепче и стиснул зубы, с прищуром вглядываясь в темное полотно над головой. Если он хотел успеть доехать до дома, то сейчас нужно было выезжать, а не заверять всех вокруг, кто решил поиграть в заботливых мамочек, что с ним все будет хорошо и он вернется вовремя.
— Как скажешь, — Алби подставил Ньюту кулак, чтобы тот стукнул по нему, и, хлопнув блондина по плечу, с бодрым «бывай!» направился к невысокому зданию, откуда продолжали выезжать байкеры.
Ньют собрал волосы в хвост. Шлем надевать не стал, потому что все и без него было не слишком хорошо видно: было всего-то четыре часа пополудни, а небо заволокло темно-синей массой, которая создавала иллюзию позднего вечера. Поднимался туман, еще совсем рыхлый и легко разрезаемый светом фар, но сгущавшийся с каждой минутой. Ньют повернул ключ, внимательно прислушался к реву двигателя и выжал газ.
Из-под колес в стороны разлеталась влага. Ньют щурился все больше, сосредоточенно изучая дорогу. Туман продолжал сгущаться, и фары встречных авто и мотоциклов казались чьими-то жутковатыми глазами, которые следили за каждым движением. Некоторые из водителей не удосуживались отключить дальний свет, и тогда Ньюта ослепляло, он начинал неистово сигналить и орать матом, а зрение туманилось черной дымкой.
Спустя десять минут туман настолько сгустился, что начиная талией и заканчивая землей ничего, кроме серости, не было видно, и мелкий дождь мерзкой моросью капал с небес. Вода летела в лицо, запутывалась на ресницах и в волосах, скатывалась шариками по куртке и забивалась под ладони, из-за чего кожа скользила по ручкам байка. Ньют старался не гнать сильно, то и дело поднимал глаза на небо и с сожалением замечал, что вспышки молний учащаются, гром бьет по барабанным перепонкам с большей силой, а до конечной остановки ехать еще минут двадцать. Он начинал волноваться и посматривать по сторонам, чтобы углядеть где-нибудь мотель, потому что идея остановиться там на ночь казалась теперь не такой уж и бредовой, но последний, видимо, остался уже позади, а возвращаться было попросту бессмысленно.
Второй мотоциклист выехал из-за поворота на перекрестке неожиданно не только для Ньюта, но и для себя самого: либо потерял управление, либо тормоз внезапно перестал работать. Он разогнался как минимум до ста, и из-под колес у него фонтаном летели брызги, подсвечиваемые фарами. Эти самые фары, таращившиеся из-под шлема глаза, полные ужаса, и сигнал резко остановившейся машины на встречной полосе были последним четким образом, который отпечатался у Ньюта в памяти.
Мотоцикл врезался в байк Ньюта, который не успел свернуть или ускориться, и спасло блондина лишь то, что его транспорт был на порядок тяжелее. В разные стороны полетели обломки металла, что-то больно царапнуло Ньюта по непокрытой голове, и к дождевым каплям подмешало кровь. Вокруг скрипели тормоза автомобилей, сидящая за рулем одного из них женщина пронзительно закричала, заглушая музыку. От удара второго мотоциклиста перебросило через собственный руль, и он откатился кому-то под колеса. Ньюта пронесло на байке на несколько метров в сторону, и он повалился на асфальт, чувствуя адскую боль в ноге и понимая, что теряет сознание: вспышки света в глазах меркли, мозг по ощущениям решил станцевать танго под чей-то включенный рэп, руки не чувствовались вовсе.
Дождь усиливался, в тучах по-прежнему вспыхивали молнии, и свидетели аварии спешно набирали номера скорой и пожарной. Но гвалт людских голосов, вой сирен и вспышки красного и синего никто из пострадавших парней уже не видел.
Ньют был не из тех, кого страшные воспоминания преследуют в кошмарах. Он старался как можно меньше вспоминать об аварии, потому что пресытился ей и ее последствиями еще в больнице, где медсестры не разрешали ему смотреть новости и боевики, и поэтому Ньют изо дня в день изучал рецепты из кулинарных передач. Он думал, что отделался довольно легко: не самое тяжелое сотрясение, хромота одной ноги на всю жизнь, сбритые волосы, отныне напоминавшие малопонятный ежик, и пара заштопанных ран на черепе. Второй парниша, кажется, отныне разъезжает на инвалидной коляске с парализованной нижней частью тела. Ньют даже отказался от суда, потому что этому лихачу и так досталось сполна.
Мама, до того мало заинтересованная в жизни вполне взрослого сына, внезапно осознала, что он тоже смертен, и с особым рвением принялась за его воспитание. В больнице она дневала и ночевала, а когда Ньюта выписали, звонила каждый день, заходила после работы, постоянно хлопала окнами, убирала все, что могло нанести хоть какой-то вред организму (и не важно, что ее чадо не собиралось себя убивать) и постоянно что-то готовила. Ньют даже не выходил на улицу какой-то период времени, потому что попросту в этом не нуждался.
С байкерским клубом пришлось покончить хотя бы потому, что Ньют отныне боялся садиться на все, что не имело крыши, круглого руля и четырех колес. Ну, и мама тоже немало постаралась в этом деле. Байк еще можно было реанимировать, и потому его продали какому-то чудаку, хотя Ньют, честно признаться, не хотел этого делать: он как будто слился со своим двухколесным монстром, на тюнинг которого потратил не одну тысячу и не один месяц. Остальные байкеры приняли его решение с пониманием и даже перечислили кое-какую сумму на его счет в качестве компенсации. О том, что в таких случаях полагалась компенсация, они сами, казалось, доселе не догадывались и сделали лишь то, что считали более-менее справедливым. Все выделенные ему деньги Ньют потратил на тайный перелет в США, в солнечную Калифорнию, подальше от туманов, дождей, легендарной серости Лондона и мамы, забота которой казалась чем-то совсем непривычным и надоедливым. После переезда одни посчитали его исчезнувшим в никуда, другие — суицидником, третьи — хамом, не оценившим старания матери. И лишь тесная группка людей знала, что с ним происходит, где и как он живет.
Благодаря прошлому байкера Ньют смог найти работу в не самой преуспевающей, но тем не менее не теряющей клиентов ремонтной мастерской, где работал только с мотоциклами (в авто он, по правде сказать, пока что разбирался не лучше некоторых клиентов). Ему исправно платили, давали выходные, не насиловали мозги по поводу и без, а его босс вообще оказался замечательным человеком с замечательной привычкой посмеиваться над британским акцентом своего подчиненного и проливать кофе на капот чьей-нибудь «Митсубиси» или крыло новенького спортбайка «Ямаха». В свои шестьдесят четыре он выглядел не старше пятидесяти пяти, не хотел ничего от жизни, грезил избавиться от осточертевшей мастерской и выйти наконец на пенсию, хотя по стереотипам, сложившимся в голове Ньюта, в таком возрасте жажда творить всякую ахинею у него должна была быть даже сильнее, чем у молодых. Он редко расспрашивал Ньюта о прошлом, хотя временами его надирало поговорить по душам, знал все об аварии, не выказывал никакой жалости и, что блондин считал самым главным, редко совал нос туда, где тот был не нужен.
С боссом они сблизились довольно быстро. Иной раз выпивали в пабах по вечерам, учились играть в покер и стреляли по бутылкам из старого пистолета на заднем дворе. У них была кучка знакомых, которая Ньютом отдельно от старшего мужчины не интересовалась вообще, и, блондин, можно сказать, большую часть времени проводил в одиночестве. Тесные приятельские отношения у него сохранились лишь с некоторыми байкерами из Англии, но общение по интернету он хорошей заменой реальному не считал, а перелететь через всю Америку и Атлантику ради дружеской встречи деньги не позволяли. Зная, что положение подчиненного не слишком радужно, босс, привыкший к парню за несколько коротких месяцев, решился предложить тому довольно заманчивую сделку, от которой Ньюту трудно было отказаться даже из вежливости.
