Очкастый тоже не отстаёт:

— Слабо́ куст отпустить! Ага! Слабо́!

Сашенька поворачивает к нему голову, он ближе всех сидит, и спрашивает очень вежливо, интеллигентно:

— Слабо́? Ты уверен? А как тебя зовут?

— Фима, — растерянно отвечает очкастый. — А ты плавать не умеешь. Ага! Что?

— Не умеет! Не умеет! — надрывается Аллочка.

— Пловец-огурец! — кричит Пашка.

— Это я придумала про огурец! — орёт Машка.

— Нет, я! — не уступает Пашка.

Бац! Бац! Лупят друг дружку крокодилом.

А Сашенька? Он спокойно отпустил куст и поплыл. И вода держала его. И он плыл, пусть не совсем красиво и не очень ловко, но — плыл! Сам! Барахтался, брызги летели, вода пенилась, ноги работали, как мотор. Лицо у Сашеньки было перепуганное, как у всякого, кто только недавно научился плавать. Но он плыл! И не держался за дно руками. И не хватался за ветку ивы. И не клал подбородок на резиновый круг.

— Смотри-ка! — сказал Лёша. — Плывёт! А чего ж ты вчера-то?

И замолчала Аллочка, так и села на песок. И близнецы перестали ликовать. И Фима потерял интерес к Сашеньке и опять стал приставать к Лёше со своим малявочником. Вот если он, Фима, принесёт малявочник и они наловят в него мальков, то потом на этих мальков можно поймать во-о-от такую щуку.

Но даже маленькие близнецы Пашка-Машка знали, что во-о-от такие щуки в реке Истре не водятся.

Когда Сашенька наплавался и вылез на берег, Лёша сказал:

— Рыбу ловишь? Нет? Могу научить, как-нибудь возьму с собой на рыбалку.

— А у меня есть качели! — похвалилась Аллочка. — До самого неба! И я не боюсь и могу сама раскачиваться.

Это означало, что если Сашенька попросит по-хорошему, то Аллочка пустит покачаться на качелях.

Близнецы полезли в воду вместе со своим зелёным пузатым крокодилом, но появилась их мама и увела обоих домой. Оказалось, что их на речку никто не отпускал, а Пашка-Машка убежали без спроса.

— Ещё и крокодила прихватили, — сказала их мама, — хозяйственные какие. Она шлёпнула разок Машку и разок Пашку, близнецы загудели громко и сердито. Сашеньке было их немного жалко.

— А какие у тебя с собой есть книги? — спросил Фима. — Я уже все свои прочитал, даже по два раза.

И это означало, что книгами можно будет меняться.

Вот так всё поворачивалось. Человек научился плавать, а это кое-что значит. Особенно на реке.

…Сашенька сидел на крылечке, на тёплых досках. Он слышал, как бабушка гремит тарелками, скоро они будут ужинать. Далёкий женский голос сзывал кур: «Цыпа, цыпа, цыпа!» В другой стороне слышалась песня: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось».

На душе было хорошо и спокойно.

Разве так уж важно, что в этих местах речка Истра не широкая? И не такая уж глубокая? Всё равно — очень непросто отпустить куст, за который держишься. И довериться собственным силам.

Когда в лагерь приходят письма, все ребята окружают библиотекаршу Людмилу Фёдоровну и спрашивают:

— А мне?

— А мне?

— Подожди! Не толкайся! Мне, Людмила Фёдоровна!

Они тянут руки, и подпрыгивают, и стараются взглянуть, что там написано на конвертах, чья фамилия? И даже если ты вчера получил письмо от мамы, то сегодня опять хочется получить. Почему нет? Мама сама говорила: «Пиши каждый день». А сама-то пишет редко. Почему все любят получать письма? Наверное, потому, что каждому приятно, когда ему оказывают внимание. Ведь если человек написал тебе, то в это время он, хотя бы пока писал, думал о тебе и ни о чём другом…

Ты держишь в руке конверт, сначала посмотришь его на свет: как там письмо расположилось — ближе к этому краю или к тому? Потом аккуратно отрываешь тоненькую полоску, чтобы письмо нечаянно не попортить — и листочек выглядывает. Вытащишь его, этот небольшой листочек, и сразу пожалеешь — лучше бы он был побольше. И читаешь не спеша, чтобы продлить радость. А кто-то на тебя с завистью смотрит: счастливый человек, письмо получил. А я вот не получил. Несчастливый я человек. И тебе хочется сказать ему: «Да ладно тебе, что ты? Завтра и ты получишь письмо. Обязательно».

Вот у меня не так давно что случилось.

Жила я за городом, осень сырая, пасмурно, деревья за окном голые, чёрные. И небо серое. И настроение тоже хмурое. Не из-за осени. А не получается у меня работа. Надо её быстро делать, а она, как назло, медленно движется. Чем больше я себя подгоняю, тем хуже получается. И по ночам не сплю, и всё мечтаю — вот бы мне ещё месяца два, я бы всё спокойно закончила, и, может быть, получилась бы хорошая книга. И ребята бы её читали с пользой. А из-за этой спешки всё из рук валится. Месяца бы два — так я мечтаю. Или хотя бы один. Но только откуда я их возьму, когда срок подходит, вот он. Обещала редактору работу сдать, чего уж теперь? А не готовую, не отделанную рукопись — как сдавать? Это для писателя большой позор. Всё равно как нерешённую задачу в контрольной работе на стол учителю положить. Даже ещё хуже. Намного.

И вот так я мучаюсь, маюсь, собой недовольна, и всё мне не нравится. А пожаловаться некому. Вдруг — приходит письмо. Обыкновенный конверт, раскрываю, а там написано: «Не спешите, не беспокойтесь. Мы подумали в редакции и решили — даём Вам ещё два месяца, и пусть у Вас получится всё хорошо. Ваш редактор». Вот такое письмо. Прочитала я его и думаю: ну до чего мне повезло. Смотрю в окно — осень красивая, серое небо похоже на серебро. Деревья тёмные, каждая ветка резко видна — так и полагается осенью. А настроение стало сразу хорошее, рабочее, собранность появилась, а тревоги исчезли.

И всё из-за одного письма.

Как хорошо, когда люди без жалоб умеют понимать других.

Вот к чему я рассказала этот случай. Может быть, и с тобой так бывает? Ты никому не говорил, что тебе трудно, а тот, кому надо, сам догадался и помог. Было? Если не было, то будет обязательно.

Письма получать любят все.

Саша Лагутина сегодня последней подбежала к Людмиле Фёдоровне. Там уже Валя Туманова письмо получила. И Саида, и Генка Воблин. Саша спрашивает: «Людмила Фёдоровна, а мне?»

Библиотекарша письма перебирает, ищет. А Саша надеется: наверное, сейчас ей отдаст Людмила Фёдоровна письмо. И там будет написано: «Не скучай, милая дочка. У нас всё хорошо. Ремонт кончается, и скоро мы к тебе приедем. Мы тебе купили велосипед. Мама. Папа».

Саша ждёт, и тут налетает маленький Стёпка Малофеев из самого младшего отряда. Он врезается в толпу и кричит:

— Людмилфёдна! Мне! Мне!

— Малофеев Степан? Тебе, держи! Ты читать-то умеешь?

— А как же! Я первый класс окончил, — важно отвечает Степан.

— Лагутина, тебе тоже есть письмо.

Саша отходит с конвертом к беседке. Письмо лучше читать в одиночестве. Так хочется узнать, что там, дома. Лучше бы его совсем не было, этого ремонта. Тоска какая-то эти ремонты. А вдруг и правда стоит в передней рыженький велосипед? Могли же они купить.

Небольшой листок вытаскивает Саша из конверта. Да ведь это стихи. Почему мама вдруг написала Саше стихи? И только тут до Саши доходит, что письмо-то не от мамы. Оно написано детским почерком. И подписи нет.

Рифмы были далеко не все в порядке, но Саша не заметила. Кто хоть раз в жизни получал стихи, тот знает — не в совершенстве, не в мастерстве поэта тут всё дело. Сверху, над стихотворением, стояли две буквы: «С. Л.» — Саше Лагутиной. Кто это прислал? Саша не знает ни одного человека, умеющего сочинять стихи. Эх, если бы это был он! Но он — вот, здесь, в лагере, играет в настольный теннис. А письмо пришло из какого-то посёлка Снегири, Саша никогда и не слышала о таком посёлке. Кто же, кто послал это письмо?