Тот стоял уже расстёгнутый и сразу же до конца ткнулся Максиму в рот. Я не знаю, что чувствовал он, а мне захотелось плакать.

- Максим… - прошептал я одними губами. Этого никто уже не мог слышать в звуках поглотивших поляну вялых перебранок.

- Да ничё так умеет, девчонки так не берут, - сообщил Серёга, передавая Макса Ваньке. Тот запрокинул голову и, одной рукой удерживая затылок Максима, принялся размеренно вбиваться в его рот.

- Зубы бы выбить, чтоб не мешались.

Мне стало страшно. Они могли.

Белобрысый отобрал голову Макса у дружка и насадил на себя.

- Давай, лижи, не расслабляйся.

Расслабиться Максу и не дали. Артём достал откуда-то нож и, распоров пояс его джинсов, стащил обрывки вниз. Потом развернул Макса так, чтобы тот оказался к нему спиной и, дёрнув за бёдра, заставил встать на четвереньки. Член Белобрысого тут же выскользнул изо рта Максима. Белобрысый издал недовольный возглас и ударил Макса по лицу.

- Охуел, бля?

- Тихо, тихо, - успокоил его Артем, - помоги лучше. Надо его поставить, чтобы всем удобно было.

Они скрылись где-то между деревьев и вернулись с какой-то грязной доской. Поколдовав немного, перекатили брёвна, на которых сидели вначале, и установили доску сверху.

Максима потянули за руку.

- Пошли, принцесска.

Его заставили влезть на получившееся сооружение. Всё равно было низковато, но париться дальше парни не стали.

Артём первым устроился позади него. Провёл пальцами по ложбинке между ягодиц – почти нежно. Плюнул и вошёл рывком.

Максимка коротко всхлипнул от боли и затих. Он не произнёс больше ни звука за всю ночь. Только потом, утром, я увидел искусанные до крови губы.

Они пошли по кругу - как в плохой порнухе. Один спереди, другой сзади. Я ещё сколько-то раз пытался вырваться, но чем дальше, тем сильнее мной овладевала апатия. Всё это было дурным сном. В реальности такого быть не могло. И то покорное тело на досках не могло принадлежать Максимке.

И всё-таки всё это было. Я понял это неожиданно ясно, когда услышал вдалеке знакомый голос, звучавший как будто из зазеркалья.

- Уроды, бля, нахер, ёбнулись совсем? – орал Пашка откуда-то из-за деревьев.

Он выскочил на поляну как чёртик из коробочки, и двое незанятые делом тут же обернулись к нему.

Пашка жахнул по дереву рядом со мной оказавшейся у него в руках бутылкой с пивом, так что брызги полетели мне в лицо, а потом резко резанул по верёвкам.

Я чуть не рухнул тут же на землю, не до конца ещё понимая, что происходит, и первый удар Серёге достался всё-таки от Пашки. Потом уже я очухался и, бросившись следом, оттащил ебавшего Макса Белобрысого и врезал ему со всей дури. Макс осел на доски, я видел как разъезжаются его ноги, но было не до того.

Этих уродов было четверо против нас двоих, а у меня всё ещё ныло колено, но это, бля, им не помогло. Мы их всё-таки отделали. Отделали напоследок, и Пашка даже успел заехать Артёму по башке своей бутылкой, так что тот ко всему прочему провалялся в больнице две недели. И только когда Ванька с Артёмом лежали на земле неподвижно, а Серёга с Белобрысым драпали куда-то по газонам, я упал на землю рядом с Максом и притянул его к себе.

Вот тут я увидел всё. И опухшие искусанные губы. И раскрасневшиеся мокрые щёки. И дрожащие в моих руках плечи в съехавшей набок рубашке.

Макс старательно прятал взгляд, а я сидел как дебил и просто не мог его отпустить.

========== Часть 2. Адреналин и другие наркотики. Глава 20 ==========

- Не могу больше.

Окурки уже не помещались в пепельнице, когда Виктор закончил.

Замолк и посмотрел на меня выжидающе, будто я мог повернуть время вспять.

- Я понимаю, всё это было скучно. Я мог бы сразу начать с главного, да? Но разве тогда вы поняли бы, что… Что значил Максим. Как это может быть много – один единственный человек, постепенно прорастающий в твоей жизни. Человек, который становится всей твоей жизнью, и как… как это больно, когда твоя жизнь разбивается. Падает на пол кучей осколков. Я столько раз думал, что… что, если бы мы не встретились. Что, если бы я не полюбил его. Что, если бы… Если бы не ударил Артема. Если бы не пошёл за фотографиями. Если бы не показал всем – всем вокруг – что мы значим друг для друга. Если бы не уговаривал его пойти на этот вечер, если бы не повёл гулять по ночному парку… Если бы… Если бы я был чуточку ловчее и не повредил колено. Может, тогда я смог бы защитить его? Если бы я поверил Пашке, когда мы ездили в Ярославль, ну или… не знаю, если бы наоборот, не поверил ему и не позволил сойтись с Ольгой… что, если бы он тогда остался вожаком этой стаи. Решились бы они на подобное? Я не знаю. У меня начинает болеть голова. А ответов нет, кроме одного: Макс уже… уже не был таким, как раньше. И я не был таким, как раньше. Мы убили друг друга в ту ночь. Простите, доктор, у вас не будет сигареты?

- Нет, - я остановил его руку, метнувшуюся к пустой пачке, - Виктор, вы ничего не могли изменить. Вы ничего не могли предугадать. Мы все совершаем ошибки, за которые приходится платить.

- Слова… - покопавшись в пепельнице, Виктор вытянул самый длинный бычок и снова раскурил, - понимаете… нет, не понимаете. Я не могу совершать ошибок. На скорости триста миль в час реакция должна быть мгновенной. Каждая ошибка – это смерть.

- Но все совершают ошибки. То, что вы совершили свою десять лет назад…

- Двенадцать, - машинально поправил меня Виктор.

- …не означает, что теперь вы ошибётесь опять. И потом, Виктор, я понимаю, Максим пережил травму. Но он остался тем же человеком. Я уверен, вы сделали всё, чтобы помочь ему.

- Я сделал не всё, - отрезал Виктор и снова потушил окурок. – Я ни черта не сделал. Ни черта. Я его искал, но… - Виктор запнулся и помотал головой.

- Виктор, расскажите по порядку.

Он вздохнул.

- Я не хочу… Боже, как я не хочу снова быть там…

Он встал, прошёлся по комнате. С минуту смотрел в окно, а затем вернулся на своё место и продолжил.

- Мы вызвали скорую. На Макса было страшно смотреть. Я боялся даже прикасаться к нему, так он дрожал. Когда приехали врачи, они уже вызвали милицию, так что даже если бы мы не хотели, дело пошло бы в разработку. Но мы хотели. Когда Макс пришёл в себя, это было едва ли не первым, о чём он спросил – как вызывать милицию. А вот обо мне он не спросил ни разу. Хотя мы с отцом дежурили у постели посменно. Он пришёл в себя, когда там был папа, и с отцом он разговаривал, а мне не сказал ни слова. Вообще, когда увидел меня в палате, скукожился весь, сжался в комочек… Будто настоящий псих. Хотя с отцом рассуждал очень здраво и абсолютно спокойно. О своих родителях он тоже не говорил, и мы долго не знали, стоит ли сообщать его матери. В конце концов отец всё-таки спросил об этом Максима. Он сказал “да”. Ему было страшно. Я видел это. Страшнее, чем когда мы познакомились, только я уже не мог спасти его от этого страха.

В общем, делу дали ход. Суд прошёл быстро, и всем, кроме Артёма, дали по шесть лет. Артёму – семь. Пашке, кстати, тоже досталось – за хулиганство. Жаль его было, он вообще в этом деле оказался сбоку припёку. Зато потом мы помирились и… в общем, это отдельная тема. Но мы вроде как оказались в расчете. Просто не стали больше поднимать то, что было. И никогда не говорили с ним о том, что произошло. Я хочу сказать…. Понимаете, все получили своё. Все, кроме меня. Я должен был сделать хоть что-то. Но уже после больницы Макс домой так и не вернулся. Дал папке ключи, чтобы тот забрал Басика - и всё. Через месяц в квартире появились новые жильцы, и мы узнали, что она съемная. А Макса я потом видел только на суде. Пытался за ним проследить, но его увозил на машине какой-то амбал. Чёрт его знает, что это всё значило. И мне так и не удалось с ним поговорить.

- Вы до сих пор не знаете, где он?

- Я… Знаю. Но понимаете, всё очень непросто. И как я сказал, он стал другим.